Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Дильдина Светлана

О себе Ива рассказывала неохотно. Она была нежеланным ребенком — мать ее, живя в местах добычи хрусталя, встретила пару пришлых охотников… так появилась Ива. С малолетства ей давали понять — низшая, выродок, живущая здесь из милости. Плод насилия женщины предпочитали вытравить из собственного чрева, но не дать себе опозорить себя и семью. А если сами женщины опасались, находились доброжелатели. И все же она появилась на свет и даже нашла себе спутника — простого каменотеса, доброго, хоть и недалекого умом. Он умер, когда Шим был подростком. Вот и вся жизнь…

— А Юг ты тоже не любишь? — спросил ее Огонек.

— Нет, мальчик. За что же? Мне его уроженцы ничего не сделали. Если кто и набросал камней в мою жизнь, так это свои. Ладно, сейчас добрые времена. Давным-давно бедняков приносили в жертву ради получения большей Силы. Спасибо, сейчас так не делают в Тейит.

— В Астале… там все иначе, — пробормотал Огонек.

Башня… Хранительница. Вспомнил — и словно огромное животное языком провело по коже; холодно стало, мурашками тело покрылось. Башня. Огонек стоял на краю. А она… с каким восторгом Кайе говорил — она живая.

Может, и он сталкивал кого-то вниз, на ждущие крови плиты?

Обладая свободным временем и таким проводником, как Атали, Огонек побывал не только в Ауста и на окраинах, но и в некоторых древних галереях — впрочем, весь город состоял из галерей, переходов, ступеней, украшенных зачастую замысловато. Даже перед окном Огонька на камнях высечена была свернувшаяся кольцом змея.

Картинки в галереях пугали — фрески, просто барельефы, нераскрашеные — и те, которым искусство художника придавало почти живой вид. Вот это “почти” и было самым жутким. Птицы с алыми глазами, скалящиеся хищники, странные существа с головой одного животного и телом другого…

И тревожно билась в голове мысль — за какие такие заслуги ему позволялось бродить повсюду? Конечно, целиком Тейит было не обойти и за две луны; но Огонек и не стремился исследовать каждую щель.

К Атали он привык, как младшей сестренке. Ну и пусть избалованная, временами заносчивая, непостоянная в словах и поступках — была в ней какая-то живая искорка. Может, от матери, как бы ни относился к ней Огонек. А вот в тетке, Лайа, этой искорки не ощутил. Хотя она, конечно, умнее в разы и разы… Атали зато искренняя. Любопытная. Ее порой хотелось взять под крыло, опекать, хотя кто она, и кто он!

С другими ровесниками, из простых, пока сдружиться не удалось — они-то, в отличие от Огонька, все были при деле. Да и стеснение испытывал, сам ведь не пойми кто.

Кели почти сравнялось тринадцать, но ростом он не вышел — да и ходил, согнувшись, опираясь на палку. Неправильно срослась сломанная несколько весен назад нога. Редкие волосы зачесывал в хвост, как взрослый — отчего смешно торчали уши; зато глаза у Кели были круглые и любопытные. Огонька к нему привела Сули — и всю дорогу смотрела, будто извинялась за хлопоты. Кели встретил полукровку-целителя с восторгом, к которому примешивался интерес исследователя, щедро сдобренный недоверием: ух ты, надо же, и такие бывают?! О себе он в этот момент не думал, и, кажется, возмутился, когда Огонек собрался осмотреть его. Это к нему, Кели, привели диковинку! Это он должен изучать и рассматривать! Однако ногу все-таки показал, и хихикал, вертелся, пока пальцы Огонька бегали по коже, ощупывая и словно вслушиваясь.

— Не дергайся ты! — говорил Огонек. Страшновато было испытывать ответственность за здоровье другого. Когда Иве помог — так лишь парой дней позже осознал, что натворил. А теперь руки немели — вдруг сделает что не так, и не то что хромоту не излечит, и вовсе ходить перестанет мальчишка?

А мальчишка оказался довольно трудным пациентом — не столько из-за неправильно сросшейся ноги, сколько из-за непоседливости и смешливого недоверия к Огоньку. Тот же перестал спать ночами, видя перед собой скрюченную ногу, и прикидывал, как сделать и что — кости не изогнуть, не ломать же заново?!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Но под его Силой и кость поддавалась, на самую крохотную малость становясь мягкой, уступчивой.

На исходе двенадцатого дня Кели, наконец, преодолел расстояние от стены до другой без палки. И долго хмыкал после этого, недоверчиво взирая на светящегося гордой тихой радостью Огонька и на собственную счастливую до беспамятства мать — ее не спустило с небес на землю даже признание полукровки в том, что он сделал все, что мог — сын навсегда останется хромым… хоть и способен отныне ходить сам.

“Похоже, более сильные целители сумели бы его излечить”, — хмуро думал подросток. “Только зачем им?”

И старался наверстать все, что, по его мнению могли, но не делали другие… забывая о том, что Тейит — большая, привязываясь к тем, кому помогал и, по сути, не покидая пары кварталов.

Ночные кошмары не возвращались, но и прошлое никак не желало дать о себе знать, несмотря на усилия Лайа. Как скоро ей надоест?

Неожиданно он начал тосковать по имени, которое не помнил. Видно, недостаточно было в нем северного, чтобы удовлетвориться прозвищем. Данное на Юге нравилось, да и с рождения звать его могли бы именно так, по цвету волос — но нет, он чувствовал, что звали иначе.

Как будто стоял у разделительной черты, протяни руку и возьми нужное — но все время что-то мешает.

Он все еще чувствовал себя неуверенно, опасаясь очередного окрика или грубого слова. Ведь кто он? Найденыш лесной. Но вскоре перестал сомневаться, уверился, что ведется какая-то игра, а он… фигурка в ней.

Виной тому была встреча — вряд ли случайная, думал порой Огонек. Что Сильнейшему из Хрустальной ветви делать в Ауста, во владениях Обсидиана?

Подросток впервые так близко видел Лачи — соправителя Лайа. Мужчина весен тридцати пяти — сорока, похожий на туманный, ограненный полукругом опал — скользит взгляд, не за что зацепиться. Кожа светлее, чем у большинства эсса. В глазах его тоже был туман, и непонятный взгляд этот прятал острия ледяных ножей. Улыбнулся Огоньку, подозвал.

Огонек не почувствовал к северянину доверия, хоть тот говорил весьма по-дружески и вовсе не свысока, внимательно выслушивая все сказанное полукровкой. Мальчишка не видел смысла что-то скрывать, и выложил все, что давно знала Лайа. Если этот человек заявился в Ауста втайне от нее — пусть сами разбираются, а его никто не обязывал хранить тайны для Обсидиановой ветви.

— Ты даже не представляешь, какое ты сокровище, — сказал Лачи. — Таких, как ты, больше нет… ты нужен всему северу.

— Для чего?

Лачи ответил расплывчато:

— Пока попробуй понять сам. Если узнаешь сразу, загордишься еще, — и удостоил мальчишку улыбкой.

Может, и еще что сказал бы, но появился мальчик — посыльный, передал Огоньку — Элати хочет видеть его.

Ее Огонек боялся, не мог позабыть дорогу сюда — хоть и сознавал, что должен испытывать благодарность. Она, как всегда одетая по — мужски, смерила полукровку беглым холодным взглядом, проговорила:

— Хватит тебе болтаться без дела. В твоем возрасте мальчишки работают наравне со взрослыми.

— Я готов, — пожал плечами Огонек. — Разве я отказывался от работы?

— Помолчи, когда тебя не спрашивают. Через несколько дней решим, чем займешься.

Огонек не знал, что часом раньше Элати встречалась с сестрой. Нечасто приходилось наблюдать главу Обсидиана ошарашенной — даже в далеком детстве она владела собой превосходно. А причиной тому была пара слов:

— Ты не поверишь, анна! Ила утверждает, что видела похожую птичку в доме своей подруги!

— Прекрасно, стоит проверить, куда может привести этот след…

— И проверять ничего не надо — подруга ее исчезла вскоре после того, как гуляла с южанином из посольской охраны, а мать этой самой подруги — Лиа-целительница!

Услышав это, Лайа заходила по комнате, прижимая к вискам сухие тонкие пальцы, несколько раз начинала речь и сама обрывала. Элати смотрела и наслаждалась. Лайа уважала ее саму за напор, за волю, но считала больше пригодной скакать по лесам и степям, чем думать. И вот именно Элати принесла ей разгадку прямо в горсти. Наконец Лайа заговорила: