Андрей Белый - Валерий Демин

Как и прежде, в годину самых тяжелых испытаний и непредсказуемых поворотов истории Андрей Белый продолжал верить в Россию – путеводную звезду для всех патриотов Отечества. В мае 1918 года под его пером родился подлинный гимн Родине, исполненный любви и надежды:

Россия – Ты?.. Смеюсь и умираю,И ясный взор ловлю…Невероятная, Тебя – (я знаю) —В невероятности люблю.

Опять в твои незнаемые мукиСлетает разум мой:Пролейся свет в мои немые руки,Глаголющие тьмой.……………………………Я знаю всё… Я ничего не знаю.Люблю, люблю, люблю.Со мною – Ты… Смеюсь и умираю.И ясный взор ловлю.

«Боевой восемнадцатый год», однако, заставлял каждодневно думать о «хлебе насущном», что в условиях военного коммунизма и набиравшей обороты Гражданской войны было совсем непросто. Прежде всего требовалось не попасть в число «нетрудовых элементов» и обзавестись хоть каким-то официальным местом работы. Без этого не полагалось ни продуктовых карточек, ни каких-либо законных прав, включая и нахождение там, где родился и прожил всю жизнь, ибо 11 марта 1918 года советское правительство покинуло Петроград и Москва сделалась столицей России. Сначала Белый поступил в Государственный архив на должность помощника архивиста, но не задержался здесь долго. Да и работа, так сказать, «не по специальности» особого удовлетворения не приносила. Более интересной казалась «служба» в Пролеткульте, куда А. Белый устроился осенью. Но до этого он успел побывать в Сергиевом Посаде и даже пожить вместе с К. Н. Васильевой в Черниговском скиту.

Знаменитая литературно-художественная и культурнопросветительная организация «Пролеткульт» возникла еще накануне Октябрьской революции, но, естественно, пышным цветом расцвела уже после установления в России советской власти. Пролеткультовцы ставили своей целью развитие творческой самодеятельности широких масс трудящихся и формирование у них особой пролетарской культуры, не отягощенной слишком классическим наследием прошлого. За несколько лет своей кипучей и разносторонней литературной, музыкальной, театральной, изобразительной и прочей деятельности Пролеткульт достаточно преуспел. На пике популярности в его рядах числилось до 400 тысяч человек, из них 80 тысяч занималось в художественных студиях и клубах. Понятно, что столь мощная и разветвленная организация нуждалась в управленческих структурах. Помещений же у нее хватало – причем самых что ни на есть лучших. В Москве, например, Пролеткульт занял импозантный дворец Морозова, построенный в «мавританском стиле» на Воздвиженке. Одним из «управленцев» Пролеткульта и стал временно Андрей Белый.

Разумеется, здесь его привлекала не бюрократическая работа, а собственное творческое самовыражение. Такая возможность в самом деле имелась. Должностные функции Белого предполагали консультирование всех желающих (среди них подавляющее большинство были московские и подмосковные фабричные рабочие) приобщиться к новой пролетарской культуре, а также работу с начинающими авторами и прием их в члены Пролеткульта, чтение поступающих от них рукописей, выступление с собственными многочисленными лекциями и проведение семинаров в литературной студии по проблемам поэтической ритмики и эстетической формы. Тесно общаясь с начинающими рабочими и крестьянскими поэтами, А. Белый явственно осознавал: на его глазах и при его непосредственном участии рождается новая интеллигенция – наследница (а не разрушительница, вопреки прогнозам идеологов Пролеткульта) лучших традиций великой русской литературы.

Обстановку тех незабываемых дней прекрасно воссоздают воспоминания поэта Григория Александровича Санникова (1899–1969), считавшего А. Белого своим главным учителем и после его смерти подписавшего вместе с Б. Пастернаком и Б. Пильняком некролог в газете «Известия», повергший в шок литературных и окололитературных «помпадуров и помпадурш» (В. Маяковский). «Андрей Белый… – пишет мемуарист, – был моим первым и, пожалуй, единственным литературным учителем, педагогом в буквальном значении этого слова: не будет преувеличением, если я скажу, что до учебы у Белого я не умел писать стихов. Помню: 1918 год, месяц сентябрь, исход горячего лета. Полного великих и грозных событий: в это лето произошло покушение на Ленина, фронты гражданской войны разрастались, смыкались в кольцо, и это кольцо начинало суживаться. В Москве шла лихорадочная подготовка отрядов на фронты, за лето было организована целая сеть командных курсов, где в ускоренном порядке готовили красных командиров и по выпуске тотчас же отправляли на фронты. В сентябре 1918 года я был вызван в Москву и назначен военным комиссаром пехотных курсов комсостава Красной Армии.

Но Москва жила не только военными делами. Заборы Москвы (которые понемногу стали исчезать) пестрели объявлениями о разных студиях, школах, курсах и т. п. Однажды я прочел афишу Московского Пролеткульта, где извещалось, что открыт прием в Литературную студию с отделениями прозы и поэзии. Состав преподавателей, условия приема. Запись там-то. Литература уже давно меня тянула к себе, условия приема для меня подходили, и я решил записаться. Меня смущало только одно обстоятельство: как мне совместить работу комиссара и учение в студии, хватит ли у меня времени? Я пришел в Пролеткульт и записался на отделение прозы, полагая, что это более литература, чем поэзия, и комиссару более подходит заниматься прозой, нежели стихами.

Начались занятия в студии по вечерам. Нашими преподавателями были: Вяч. Иванов, Ходасевич, Богданов, Лебедев-Полянский, Шершеневич, Сакулин, Херсонская, Андрей Белый. Курс, который вел Белый – стихосложение, – был наиболее специальным из всех и, казалось, скучнейшим: размеры – метрика и риторика, паузные формы, ускорения и т. п. – анатомия стиха, жизнь клеточек – строчек слов. Скучно и надоедливо однообразно. Но это казалось, пока не взялся Белый за преподавание. После первых же лекций Белого этот предмет стал для нас самым интересным и увлекательным из всех предметов, преподаваемых в студии, а руководитель стал самым любимым из всех руководителей. <… >

Занятия Белого… <…> были праздничными и обычно собирали всю студию. Редко, кто пропускал занятия Белого. Характерно, что с Белым в студии как-то сразу создались отношения очень простые, почти товарищеские. Перегородка, своеобразный пафос, дистанции, которые чувствовались у других руководителей в отношениях со студией, здесь не существовали. Здесь не было противоположения руководителей студии – студентам, как ученых и малограмотных, учителей и учеников, взрослых, мудрых и слепой молодежи, Здесь были отношения руководителя (Белого) и его сотрудников (студийцев).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});