Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

class="p1">— Я бы лёг с тобой, если позволишь. Мне… нравится обнимать и трогать, даже если нельзя овладеть. Лучше, чем ничего.

Ой, как здорово. А про шрам смолчал, и я не стала переспрашивать, сочтя это бестактностью.

* * *

В раздевалке Леголас неприятно удивился отсутствию одежды и оружия. Я в свою очередь удивилась тому, что он ожидал его здесь найти, и просветила, что брауни уволокли вещи в покои владельца. Я свои всегда у себя находила.

— Точно. Я забыл. Пожалуйста, зайдём ко мне. Я без заговорённой одежды и оружия чувствую себя голым. Отвык от мирной жизни.

— А от чего одежду заговаривают?

— От выстрела или удара по касательной; от прямого никакой заговор не поможет, — вздохнул и недовольно закутался в принесённую брауни свободную одежду.

Покои принца от папенькиных, кстати, весьма удалены, и вид с террасы не на парк, а на горную расщелину, поросшую дубами.

Прошлёпала босыми ногами вслед за Леголасом в его спальню, залитую утренним солнцем. Он выскользнул из халата, оставив его на полу, и повернулся к столику, на котором лежали оружие и одежда, и я снова засмотрелась на эту балетную стройность, на белёсый, золотящийся пушок на теле. Он сам как будто весь из света. И эта трогательная впадинка между косой мышцей и прессом! Уж ничего лишнего, да… Не удержалась и провела по ней рукой, затаив дыхание. Если б могла — осталась бы навсегда в этом моменте.

Когда-то давно смотрела сериал «Сверхъестественное». Про двух хороших мальчиков, спасавших слабосильных и слабоумных от сил мрака и тьмы)

Там был чудесный эпизод — показывался рай аутиста: остановившееся мгновение воскресного апрельского утра. Подснежники, ледок и синющее небо, в которое он замёрзшими руками запускал воздушного змея.

Если бы для меня был отмерен такой рай, я бы всегда тянулась в зыбком сиянии утра к невозможному, светлому и чистому, как апрель, принцу.

Светлому и чистому принцу действительно много было не нужно: дыхание тут же пересеклось, и символ мужественности, так сказать, прилип к животу. Леголас посмотрел с укоризной:

— Блодьювидд, что ты делаешь, мы же не можем? Или… нравится дразнить?

Хм… это почему же не можем? Есть же способы. И только тут, задумавшись, поняла, что синдарин знаю, как носитель, думаю на нём, и что в этом языке нет слова «минет». И даже общепринятые эвфемизмы в памяти всплывать отказывались, как будто их никогда не существовало. Странно… вот и Трандуил никогда не пытался заняться чем-то подобным, но я это относила насчёт его размеров, не очень-то подходящих для… известно чего.

Но меня уже несло, и я решила, что отсутствие слова существованию явления никак не мешает. Принц казался таким хрупким и нежным, что захотелось поиграть, и я спросила:

— У тебя есть верёвочки?

— Какие?

Не смутившись, пояснила:

— Вы же пленных как-то связываете? Вот такие.

— Зачем тебе, Блодьювидд?

— Я объясню. Дай пожалуйста, если есть.

Удивлённо вздохнув, он взял со стола моток и передал мне. Какие шелковистые, лёгкие, невесомые! И прочные. Зашла к эльфу за спину и вкрадчиво попросила:

— Давай поиграем в высокородного, захваченного в плен людьми? Ты связан, и до тебя развратно домогается ужасная человеческая женщина, а?)

Он только усмехнулся и кивнул, позволяя. Вздохнув от полноты чувств, нежно зарылась в его гриву, отводя её в сторону. Не удержавшись, проложила дорожку лёгких поцелуев и провела пальцами по позвоночнику, нащупав на копчике такой же маленький трогательный хвостик из светлых волос, как у его отца. Смутившись и ещё сильнее возбудившись от этой мысли, завела руки принца назад и связала — не туго, слегка. Напутлякав верёвку вокруг запястий, завязала бантиком и удовлетворилась результатом, хотя с точки зрения искусства шибари это связывание было ниже всякой критики.

Взяв его за связанные руки, подвела к стене и развернула, заставив прижаться к ней спиной:

— Ты будешь изображать норовистого эльфийского жеребца, не переносящего мысли о насилии, или покорно примешь свою участь?)

Эльф молчал, слегка улыбаясь плотно сжатыми губами, и в глазах у него плясали бешеные огоньки.

Счастливо вздыхая, с восхищением огладила его лицо, провела пальцем по губам, любуясь, и прижалась грудью к груди, вызвав короткий захлебнувшийся вскрик.

— Ах, леди, у вас чудесные грудки. Развяжите меня, и я сам, по доброй воле, с охотой выполню ваши желания, — попросил севшим голосом, жадно глядя на них.

Он вроде бы принял игру, но улыбался насмешливо. Жертвой себя не чувствовал точно, и со связанными руками перешёл в наступление, прижавшись весь, целиком, и попытавшись поцеловать.

Завела руку назад, взяла его за связанные запястья и снова заставила прислониться к стенке. Слегка придерживая, другой рукой нежно трогала и ощупывала золотистые широкие плечи и юношескую грудь («боже, мне нравится мальчик, ему три тысячи…»)), потихоньку спускаясь ниже и чувствуя, как он всё сильнее напрягается, и всё более коротким и резким становится его дыхание. Осторожно, чувствительными кончиками пальцев трогала животик, ребристый, как стиральная доска, медленно обводя и поглаживая каждый кубик, лаская каждую впадинку.

Гладя живот рядом с членом, рассматривала его, не трогая:

— Какой он у тебя красивый.

Эльф притих, уже не пытаясь двигаться, прикрыл глаза и отвернулся в сторону, весь уйдя в ощущения.

Опустила руку и коснулась внутренней стороны бёдер:

— Раздвинь.

Он молча слегка расставил ноги, позволив ласковой рукой взять тяжело отвисающую мошонку. Взвешивая её, с сочувствием спросила:

— Не тяжело ли?

Облизывая сухие губы, не открывая глаз, тихо ответил:

— Тяжело.

Слегка выкручивая, нежно поперебирала её в руке, играя, и другой рукой, отпустив запястья, осторожно взяла его ствол:

— Облегчить?

Вместо ответа он толкнулся в руку, коротко застонав от того, что она тут же была убрана.

Снова прижав его к стене, начала целовать в грудь и потихоньку опускаться ниже. Когда встала на колени, услышала удивлённое, почти с испугом:

— Блодьювидд, что ты⁈ Ты не можешь!

Подняла глаза: он дышал ртом, шея и челюсть окаменели, и всё тело трепетало, как натянутый парус. Слова диссонировали с желанием тела, выраженным очень явно. Удивилась: то, что он вытворял языком у меня в глотке — было сублимацией минета, он совершенно точно этого сильно хотел. Поверив телу, нежно прижалась ртом к его достоинству.

Он вскрикнул и умолк, потеряв дыхание, позволяя изучать себя губами и языком, изредка всхлипывая и больше не сопротивляясь. Когда взяла его в рот, он затрясся, и я прекратила, не желая, чтобы он так быстро кончил. Потом снова взяла, уже поглубже. Долго это делать не получалось: он всё время напрягался,