Дура LEX - Борис Палант

Мы, как глупые пни, стояли на паркинге, вглядываясь в подъезжающие машины.

— Ты хоть помнишь, как «Лада» выглядит? — спросил Алик.

— Конечно, помню. Грязный такой кирпичик. На нем еще «Лада» написано латинскими буквами, сзади, на багажнике.

— Куда подевался этот блядский Марек? Кстати, когда отходит последний поезд на Зальцбург? Ты вроде проверял расписание на вокзале.

— Через полтора часа. Если на него сядем, к одиннадцати будем в Зальцбурге.

— А ночевать где будем?

— Не знаю. Где-нибудь на вокзале. Рано утром отправляется поезд на Загреб, если мы его пропустим, нам придется дожидаться поезда, каким мы приехали, а он отходит только в пять часов дня. Давай уж на вокзале как-то перекантуемся.

— Надо было бы позвонить по телефону, который оставил Марек. Хотя я больше на него не рассчитываю — а если он забухает, когда надо будет идти нас встречать?

Неподалеку светилась вывеска «Hоtel», и мы поплелись на этот огонек. Мы вошли, и нас вновь обступил капитализм. На английском попросили портье набрать номер телефона, записанный на той же бумажке, что и адрес. Пожилой австриец набрал номер и дал мне трубку. Я услышал смех, музыку, какой-то шум. Мне что-то сказали по-немецки, и я сказал: «Их виль шпрахе мит Ружена». Я не понял, что мне ответили, и повторил свою просьбу по-русски. Ответа я опять не понял и дал трубку портье, сказав, что мне нужно поговорить с Руженой или Иваном. Но великолепный немецкий австрийца тоже не помог — он с трудом понял, что их нет и неизвестно, когда будут. Австриец нажал какую-то кнопку, и из телефонного аппарата вылез счет за разговор. Он оказался астрономическим. Мы спросили австрийца, легко ли поймать такси, и он ответил, что невозможно — такси нужно заказывать. Заказ такси мне стоил еще долларов пять.

Мы прибыли в Зальцбург ровно в одиннадцать часов вечера. Прошлись взад-вперед по перрону. Ночевать на вокзале было негде. Мы падали от усталости, пытаясь найти укромное местечко, где можно было бы прилечь и закрыть глаза. Вышли на привокзальную площадь.

— Здесь родился Моцарт, — сказал Алик.

— И Гитлер, — сказал я.

— Гитлер родился в Браунау, но это недалеко, — поправил меня Алик.

Мы побродили по пустой площади, затем вернулись на вокзал. Чисто, но вокзал есть вокзал — своя компания алкашей все же присутствовала. Внешне они были похожи на харьковских забулдыг, но говорили все-таки по-немецки. Киоск на вокзале был еще открыт, и алкаши то и дело подходили к местной тете Клаве наполнить кружечку. Мы тоже купили пива, кусок холодной курицы и два яйца, сваренные вкрутую. Ровно в полночь тетя Клава опустила металлические жалюзи. Зальцбург, родина Моцарта и, если не мелочиться, Гитлера, отошел ко сну.

Я нашел пустые картонные ящики в правом крыле (какая разница, откуда смотреть) вокзала. Ящики были громадные, наверное, из-под холодильников. Забрался в один из ящиков, накрылся куском другого и заснул. До сих пор не знаю, где спал Алик и спал ли он в ту ночь вообще. Никто ему не мешал найти такой же ящик. При желании много чего можно найти на вокзале.

Проснулся я рано и пошел искать Алика. Нашел, и мы вместе с проснувшимися алкашами (не знаю, где они спали) встали в очередь у киоска, ожидая фрау Клаву. Она подняла жалюзи ровно в шесть утра. Мы съели по булочке и выпили апельсинового соку. Через час подошел поезд на Загреб. С тяжелым чувством мы влезли в вагон и сели у окна друг против друга.

* * *

В авиации есть термин «бессобытийный полет». Когда полет бессобытийный, это очень хорошо. Именно таким был наш въезд в Югославию. Паспорта проверили два вполне цивилизованных пограничника, которые поставили штамп въезда и двинулись по проходу дальше. Мы простояли на пограничном пункте около часа. За окном вагона лежала Югославия — страна наших будущих подвигов и возможного тюремного заключения на долгий срок.

Поезд дернулся, и краски утратили интенсивность. Выцветшие крыши, не такие ровные заборы, не такие упитанные домашние животные, кое-где кучи хлама. Или этот избитый кинорежиссерский трюк с переходом с цветной пленки на черно-белую происходил только в моем антикоммунистическом сознании? Я спросил у Алика, каковы его впечатления, и оказалось, что он тоже антикоммунист. А то я не знал!

В вагон заходили все новые югославы, похожие на цыган и, наверное, на югославов. Все мужики курили, все женщины ели яйца и колбасу. Как и у Зорана с Душаном, у мужиков были тонкие носы и немного выпирающие скулы. Никто не был чисто выбрит. Наверное, это были крестьяне. На нас, американцев, никто не обращал никакого внимания.

Мы сошли с поезда в Загребе. Или это был Харьков? Сортирные запахи, бабы с мешками, нищие, просящие подаяния. Знакомую советскую картину нарушали иностранные машины. Тут же на вокзале мы обменяли доллары на динары и сели в такси-«Мерседес», чтобы ехать забирать забронированное «Рено-4». Пункт проката машин занимал одноэтажное строение посреди пустыря на окраине города. Несколько тревожных минут, пока клерк нашел мой заказ. Сначала я говорил по-английски, но потом перешел на русский, что вызвало у клерка вздох облегчения. Я спросил, как выехать на шоссе на Риеку и за сколько я доберусь до острова Крк.

— Теперь, когда мост построили, за быстро, — ответил клерк.

— Что, неужели уже закончили строительство моста? — с неподдельным восторгом спросил я.

— Так давно уже, почти год назад.

— А я на карте никакого моста не видел.

— Вот на этой карте уже есть, а на других до сих пор нет. — Клерк протянул мне карту.

«Рено-4» выглядела сделанной из картона: двери совсем тонкие, окна не опускались, а открывались, как форточки, кулиса в форме клюки торчала из приборной доски. Чтобы переключить скорость, ее требовалось сначала дернуть на себя, а потом воткнуть в нужное положение. Крыша была овальной и тоже очень тонкой. Мы погрузились и поехали сначала обратно в Загреб, так как я хотел заехать в гостиницу, где я забронировал номер, и лично убедиться, что все в порядке.

Гостиница оказалась в красивом, уютном районе. Мы вошли и тут же услышали громкую американскую речь — в фойе расположилась группа молодых ребят, очевидно, студенты на каникулах. У меня стало спокойнее на душе, и я поприветствовал их: «Хеллоу, пипл». «Пипл» оказался из разных штатов, кто из Миннесоты, кто из Огайо. Я сказал, что я из Нью-Йорка, а Алик из Нью-Джерси. Пять минут легкого, по сути, никакого разговора, а все равно было приятно, что земляков встретил. Наверное, я мандражировал, если затеял этот разговор. Такие же пустые и бесполезные разговоры заводят с медсестрой, которая везет тебя в операционную, — все, что тебе нужно, это слово, признак жизни, косвенное подтверждение, что все в порядке. Вот американские студенты в Югославии, все живы и здоровы, и с тобой точно так все и будет.

Я поговорил с портье, сказал, что обязательно остановимся на обратном пути, и попросил держать две комнаты, начиная с двадцать третьего августа. Портье попросил задаток, и я дал ему тридцать долларов. Цены тогда были смешные даже для меня — пятнадцать долларов за ночь. Мы немного погуляли по Загребу, который нам очень понравился. Да, не Вена и не Рим, но и не Морристаун и не Буффало. В американских городах, за исключением нескольких, гуляют только в парках, а на улицах обычно ни души. Загреб был небогатый, но вполне достойный европейский город: красивые дома, кафе, чистые трамваи. По тротуарам идут вполне прилично одетые люди. Я искал глазами транспаранты, знамена, портреты классиков марксизма-ленинизма, но не нашел ни одного. Мы вернулись к машине, втиснулись в ее крохотный салон и взяли курс на Риеку.

Названия, которые я столько раз видел на карте, приобретали реальность. Карловач.

— Вперед, на Карловач! — продекламировал я.

— Сказал Михайлович, — подхватил Алик.

Имея за плечами опыт более чем пятнадцатилетнего тесного общения, мы тут же оба поняли, что Михайлович — югославский герой, возможно, соратник Тито, глава партизанского отряда. Для лучшей рифмы мы произносили «МихайловАч». Если вы скажете, что эта деталь, эта маленькая наша забава несущественна, то будете правы. Но существенны ли были мои разговоры с Бернис Голден? А ведь без нее ничего, наверное, не было бы. Или было бы не так. Почему молитва перед боем важна, а припев «Вперед на Карловач, сказал Михайловач» не важен? Может, без него тоже было бы все не так?

Дорога пошла в гору. Наш «Рено» натужно попердывал на узком шоссе с непривычным для нас встречным движением. На горной дороге я никак не мог заставить себя пойти на обгон какого-нибудь грузовика, зато нас обгоняли почти все. Югославы любили риск и жизнь свою ценили недорого — они обгоняли даже тогда, когда встречная машина была всего в паре сотен метров. Жикнут слева и тут же перестраиваются прямо перед моим капотом. Ездили югославы на «Заставах» местного производства, но часто и на старых «Рено», «Ситроенах», «Фиатах», «Фольксвагенах». Иногда попадались большие «Мерседесы».