Всё, что у меня есть - Марстейн Труде

Уже темнело, когда из маленькой деревни, где ели мороженое, мы отправились дальше. Я с радостью представляла себе, как мы приедем на дачу, но мне было неспокойно.

За пару месяцев до этого я познакомилась с Хауком. О нем я Майкен еще не рассказывала.

— Есть такое, о чем я жалею в жизни больше всего, например о том, что стала встречаться с Терье, — призналась я Майкен, когда мы ехали в машине. — Терье любил только одного человека — самого себя. У него же не было детей. Я думаю, подростки были для него совершенно непостижимым явлением.

Мы ехали вдоль полей и длинных пашен, позолоченных вечерним солнцем, которое пробивалось через поросль лесистых холмов позади, теплые тона — желтый, оранжевый и красный.

— Знаешь, я встретила нового мужчину, — решилась я. — Его зовут Хаук. Но я не жду, что ты, узнав об этом, будешь скакать от радости или захочешь немедленно с ним познакомиться, просто хотела рассказать тебе, чтобы ты знала. Чтобы узнала от меня, а не от кого-то другого.

Я слышала, как оглушительно стучит сердце.

— Мы не собираемся торопиться, — продолжала я. Боковым зрением я видела профиль Майкен, но не поворачивалась к ней. — Мне с ним очень хорошо, это я могу сказать наверняка. Знаешь, когда тебе семнадцать, то кажется, что любовные отношения — удел молодых. Или, в крайнем случае, они нужны, чтобы завести детей. Но я думаю, что в каком-то смысле каждый ждет любви и нуждается в любимом человеке на любом этапе жизни. И это совершенно естественно — найти кого-то, с кем не страшно стареть.

Я все говорила и говорила, размеренно и вдумчиво. Асфальт стелился перед нами серой, широкой и безукоризненно ровной полосой.

— Но с Терье мне не было хорошо, — сказала я. — Да и тебе тоже. Ты когда-нибудь чувствовала, что знаешь настоящего Терье?

Майкен сидела глядя прямо перед собой через ветровое стекло.

— Чувствовала, что ему интересно познакомиться с тобой поближе? — продолжала я.

И тут я заметила в ухе Майкен белую пластмассовую штучку, от нее на шею тянулся тоненький провод, почти незаметный под волосами.

— Майкен. Майкен? — окликнула я, потом повторяла громче и громче, пока она не повернула голову, удивленно посмотрела на меня и вытащила наушник.

— Ты что-то сказала?

— Ты что, ничего не слышала? Что я рассказывала про Терье и Хаука?

Она посмотрела на меня и покачала головой.

— Кто такой Хаук?

Я ничего не ответила и еще долго сидела молча. Когда дорога пошла вверх, подпрыгивая на лесных ухабах, Майкен вытащила второй наушник и положила руки на колени.

— Окей, — сказала она. — Теперь я слушаю.

Но мне уже не хотелось ни о чем рассказывать.

— Да нет, — бросила я, — ничего такого.

Спустя два месяца, прямо перед Рождеством, Хаук вернулся к своей бывшей жене, не к той, с которой у него был общий ребенок, а к другой. Я восприняла это до нелепости тяжело.

Гейр останавливает машину перед пешеходным переходом, дорогу неспешно пересекают три женщины с колясками. Все капюшоны колясок занавешены, у всех трех мамаш проблема с лишним весом.

— Боже мой, как мне будет не хватать тебя дома, — говорит Гейр. — Каково это — уехать из родного дома? Если ужасно — так и скажи.

— Чудесно, — отвечает Майкен. — И немного грустно.

— Грустно? — переспрашиваю я.

— Я буду скучать по нашим вечерам, когда мы играли в бильярд, — отвечает Майкен.

Ах, да. Несколько лет назад Гейр купил стол для бильярда и установил его в подвальном помещении.

— А пятницы с пиццей? — спрашивает Гейр.

— И твой кофе латте, — отвечает она. — Я никогда в жизни не научусь варить такой же.

— Когда я уехал из дома, то был на два года моложе тебя, — вспоминает Гейр. — Тогда я служил на Королевском корабле в качестве повара и официанта. Именно тогда я потерял палец.

— А я переехала в меблированную комнату в Тосене, — говорю я. — Прямо из Фредрикстада переехала в Тосен, я снимала комнату у одной семьи. Очень скучала по дому.

Я помню чувство, которое испытывала, когда сидела в съемной комнатушке и ощущала запах мясного пудинга, который готовила хозяйка. Какая-то маленькая часть меня хотела сидеть в тот момент вместе с хозяйской семьей на кухне, я ведь была почти всегда голодная, но бо́льшая часть меня хотела любой ценой этого избежать. Когда я вставала по утрам, ноги касались паркета. Первые лучи солнца проникали наискосок через окно и исчезали через короткое время, и если я спала долго, то уже не заставала их. Время от времени звонила мама, но очень редко. Я слышала, как в недрах хозяйской квартиры раздавался телефонный звонок, и когда спрашивали меня, хозяева стучали в дверь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ну а потом я влюбилась, — продолжаю я. — Во Франка.

По вторникам Гейр и Майкен пекли блины, они азартно играли в «Скрэббл», ходили на лыжах по выходным. Гейр тренировал футбольную команду Майкен и участвовал в кубках и тренировочных сборах. Гейр, у которого, насколько я знала, не было постоянной подруги, всецело посвятил себя роли отца и своим ресторанным проектам. Гейр и Майкен в Диснейленде в Париже, Гейр и Майкен и мать Гейра в Лондоне в Музее мадам Тюссо. Он привязал ее к себе деньгами, собственным временем и излишним вниманием. Да нет. Он просто был хорошим отцом. Так было всегда, уже задолго до того, как мы разъехались, она всегда была папиной дочкой.

Я видела, как она играет в футбол, множество матчей подряд. Помню оранжевые конусы на поле и дождь. Футболка прилипла к маленькой груди Майкен. От дождя все блестит — и конусы на поле, и лоб Майкен. Но после игры она куксилась. «Вот так всегда: когда ты раз в кои-то веки приходишь посмотреть, я играю просто безобразно». Я же ни разу не замечала этого, я была уверена, что она играет замечательно. Я считала, что она прекрасно владеет мячом, и говорила ей об этом.

Гейр предлагает выгружаться прямо перед входом, но тут же находит место для парковки.

— А у тебя до папы было много парней? — спрашивает Майкен.

— Несколько, — отвечаю я.

— Несколько, да, — встревает Гейр.

— И несколько после, — говорит Майкен.

— Эй, вы, хватит, — возмущаюсь я, но испытываю при этом такое облегчение и счастье, что готова взорваться. Сидя на переднем сиденье «фольксвагена» Гейра со взрослой дочерью и мужчиной, от которого я эту дочь родила, я чувствую себя окруженной безграничной любовью и уважением.

Вчера у Кристин Элиза рассказала, что тетя Лив живет теперь в доме престарелых, ухаживать за ней дома для Бента оказалось слишком тяжело.

— Он жаловался, что у тети Лив появилась идея фикс: она то и дело принималась печь яблочный пирог, — говорила Элиза. — Ее невозможно было отговорить. Стоило Бенту выйти в туалет, тетя Лив уже стояла на кухне и разбивала яйца в миску. Если в вазе с фруктами появлялись яблоки, она немедленно начинала их кромсать на мелкие кусочки. А если он позволял ей, то буквально пару часов спустя она снова затевала пирог. Все это начиналось с самого утра, стоило ей проснуться.

— Я в ИКЕА встретила Аманду, — сказала Кристин.

— Надо же, ну и как она? — поинтересовалась я.

— Ну, она довольно грузная, пирсинг над бровью, черная одежда.

— Ты говорила с ней?

— Нет, надо было поговорить, но все было так странно, я не думаю, что она вообще меня узнала.

Кристин наклонилась и взяла с тарелки три соленые палочки и откусывала их маленькими кусочками.

— Но ты-то ее сразу узнала, — сказала Элиза.

— Да, я попыталась встретиться с ней взглядом, — пояснила Кристин.

Когда мама лежала при смерти и Элиза сообщила об этом, мне следовало приехать во Фредрикстад в тот же день, но я чувствовала себя смертельно усталой — я только утвердила с редактором готовый текст статьи, так что решила отложить поездку и ехать на следующий день, хотя Элиза настаивала, что, по ее мнению, осталось уже недолго. Телефонный звонок раздался в тот момент, когда я сидела в халате на диване и ела купленного по дороге с работы готового цыпленка. Звонила Кристин. Она говорила, а я смотрела на свое отражение в стекле балконной двери. Мне вспоминались сообщения, которые мама оставляла на автоответчике, и то, что я чувствовала, когда прослушивала их: они никогда не заставляли меня скучать по ней, совсем наоборот. Я приходила домой поздно, усталая после работы или после вечеринки, а на автоответчике мигал огонек, и я чувствовала боль во всем теле. А потом звучал мамин голос, и меня охватывала злость отчаяния. Мама пробуждала во мне чувство вины, когда вкрадчивым голосом спрашивала, где я, почему меня постоянно нет дома.