Cердца трех - Джек Лондон

Она долго глядела на телеграфный аппарат и прислушивалась к его нервной трескотне. Но, несмотря на то, что она умела читать и писать по-английски и по-испански, ей не удалось ничего разобрать в странных иероглифах, каким-то чудом появлявшихся на ленте. Затем она принялась за исследование телефона. Припомнив, как слушал Фрэнсис, она приложила ухо к трубке. Чей-то голос, несомненно женский, прозвучал так близко от нее, что царица, вздрогнув от изумления, выронила трубку и отскочила. В этот момент Паркер, старый камердинер Фрэнсиса, случайно вошел в комнату. Царица не заметила его раньше в толпе слуг и теперь, судя по безукоризненности его одежды и величавости осанки, решила, что это один из друзей Фрэнсиса, вроде Бэскома. Ибо она помнила, что Бэском встретил их на вокзале, ехал вместе с ними в лимузине как равный и, однако, отправился немедленно выполнять приказания Фрэнсиса.

При виде торжественного лица Паркера она смущенно засмеялась и указала на телефон. Он поднял трубку, пробормотал: «Ошибка» — и повесил ее на место. В эти несколько секунд в мозгу царицы произошла настоящая революция. Голос, который она слышала, не принадлежал ни богу, ни духу — это был обыкновенный женский голос.

— Где находится эта женщина? — спросила царица.

Но Паркер только еще больше выпрямился, придал своему лицу еще более торжественное выражение и поклонился.

— Здесь в доме спрятана женщина, — быстро заговорила царица. — Ее голос говорит из этой штуки. Она, должно быть, в соседней комнате…

— Это была Центральная, — попытался Паркер остановить поток ее слов.

— Мне все равно, как ее зовут, — гневно продолжала царица. — Я не потерплю, чтобы в этом доме была еще какая-нибудь женщина, кроме меня. Велите ей выйти! Я вне себя от гнева.

Но Паркер сделался еще прямее и торжественнее, так что у царицы мелькнула вдруг новая мысль. Быть может, этот величественный господин стоит в иерархии меньших царей выше, чем она думала. Возможно, он почти равен Фрэнсису, а между тем она обращается с ним, как с существом, стоящим много ниже ее царственного супруга.

Царица схватила Паркера за руку, не замечая в своей горячности его сопротивления, притянула к дивану и заставила сесть рядом с собой. Чтобы окончательно задобрить Паркера, она схватила несколько конфет из коробки и начала его кормить, всовывая ему в рот шоколадку всякий раз, как только он открывал его для возражения.

— Скажите, — сказала она, чуть не задушив его наконец, — разве мужчины в этой стране придерживаются многоженства?

Паркер едва не упал в обморок от такой откровенной прямоты.

— О, я прекрасно понимаю значение этого слова, — заверила она его. — Итак, я повторяю: разве мужчины в вашей стране придерживаются многоженства?

— В этом доме, мэм, нет ни одной женщины, кроме вас, исключая, конечно, служанок, — удалось наконец сказать Паркеру. — Голос, который вы слышали, принадлежит женщине, находящейся на расстоянии многих миль отсюда. Эта женщина служит вам, как она служит всем, кто хочет разговаривать по телефону.

— Значит, она рабыня тайны? — спросила царица, начиная смутно догадываться, в чем тут дело.

— Да, — ответил камердинер. — Она рабыня телефона.

— Порхающей речи?

— Да, мэм, если угодно, называйте ее порхающей речью. — Он отчаянно старался выпутаться из беспрецедентного положения во всей его карьере. — Пойдемте, я покажу вам, мэм. Эта рабыня порхающий речи в вашем распоряжении в любое время дня и ночи. Если вам угодно, рабыня даст вам возможность переговорить с вашим мужем, мистером Морганом…

— Сейчас?

Паркер кивнул головой, встал и подвел ее к телефону.

— Прежде всего, — сказал он, — вы должны переговорить с рабыней. В ту минуту, как вы снимете эту трубку и приложите ее к своему уху, рабыня вам ответит. Она неизменно спрашивает в этом случае: «Номер?» Иногда она говорит: «Номер? Номер?» — и подчас бывает очень раздражительна. Когда рабыня спросит: «Номер?» — вы должны ответить: «Эддистон, 1292». На это рабыня скажет вам: «Эддистон, 1292?» И вы должны ответить: «Да, пожалуйста»…

— Я должна сказать рабыне «пожалуйста»? — перебила она.

— Да, мэм, эти рабыни порхающей речи совсем особенные рабыни, их никогда не видишь. Я уже не молодой человек, и однако я никогда за всю свою жизнь не видел Центральной. Так вот, через секунду другая рабыня, тоже женщина, но находящаяся на расстоянии многих миль от первой, скажет вам: «Это Эддистон, 1292», а вы ответите: «Я миссис Морган и хочу поговорить с мистером Морганом, который находится, должно быть, в офисе мистера Бэскома». После этого вы подождете с полминуты, и тогда мистер Морган начнет говорить с вами.

— Через много-много миль?

— Да, мэм, точно так же, как если бы он находился в соседней комнате. А когда мистер Морган скажет: «До свидания», вы тоже должны сказать: «До свидания», и повесить трубку, как сделал это я.

И она проделала все, что сказал ей Паркер. Две разные рабыни повиновались волшебному числу, которое она им назвала, и в результате Фрэнсис говорил с ней, смеялся, просил ее не скучать и обещал быть дома не позднее пяти часов.

* * *

Весь этот день был полон для Фрэнсиса суеты и волнений.

— Кто наш тайный враг? — несколько раз спрашивал его Бэском, но Фрэнсис каждый раз качал головой, тщетно пытаясь угадать, кто бы это мог быть.

— Потому что во всем, что касается остальных бумаг, настроение биржи вполне устойчиво и нормально. Только ваши безнадежно падают. Вот возьмите, например, Фриско-Железнодорожные. Они стремительно катятся вниз, хотя для этого нет никакой причины, никакого логического основания. Единственная причина, мне кажется, заключается в том, что бóльшая часть этих акций находится в наших руках. Нью-Йоркские, Вермонтские и Коннектикутские выплачивали в последнюю четверть 15 % и крепки, как Гибралтар. Однако они упали, и упали сильно. То же самое происходит с монтанской рудой, с медными рудниками Долины Смерти, Имперским Вольфрамом и с Северо-Западной электрической железной дорогой. Возьмите Аляску — она прочнее скалы. Движение против нее началось только вчера вечером. К закрытию биржи она упала на восемь пунктов, а сегодня — на целых шестнадцать. Все это акции предприятий, в которых вы сильно заинтересованы. На других бумагах это не отражается, и во всем остальном настроение на бирже устойчивое.

— Но ведь и с Тэмпико-Нефтью тоже все твердо, — сказал Фрэнсис, — а между тем я заинтересован в ней сильнее, чем кто бы то ни было.

Бэском в отчаянии передернул плечами:

— Вы уверены, что у вас нет никакого врага, который желал бы под вас подкопаться?