Евгений Шварц. Хроника жизни - Евгений Биневич

Фильм не был снят, но замысел «Красной Шапочки» терять не хотелось. Николай Олейников то ли не посчитал себя драматургом, то ли — сказочником, то ли был занят экранизацией «Дон Кихота», и за пьесу взялся один Шварц.

«Я сейчас связался с театром Наталии Сац в Москве, — рассказывал он на совещании с драматургами «в связи с 20-летней годовщиной Великой Октябрьской Социалистической революции» 11 мая 1936 года. — Мы договорились о пьесе о Красной Шапочке. Это будет синтетический спектакль с танцами и пением, но Красная Шапочка будет несколько измененного характера — очень активная, действенная героиня. Дело это разрешено очень осторожно, чтобы сказка осталась собой в полной мере, и всё современное вводится чрезвычайно осторожно. (Он будто предчувствовал, что через несколько лет его обвинят в «неуважении к сказке». — Е. Б.). Сюжет остается тем же: мать просит Красную Шапочку отнести бабушке еду, но она знает, что это очень серьезное и ответственное поручение, и Красная Шапочка берется выполнить его. Сроками я связан очень жесткими: будет готова пьеса к сентябрю 36 года, с тем, чтобы уже начались репетиции».

Но поставить пьесу тогда Наталии Сац не удалось. «Евгений Шварц вместе со мной — режиссером этого спектакля — задумали совсем новую «Красную Шапочку» как музыкальную комедию, — вспоминала Наталия Ильинична. — Замечательный художник-архитектор, мой ближайший сподвижник по детской работе Григорий Гольц принес эскизы, полные неотрывного ощущения воздуха, леса, цветов и солнечных лучей, и мне стало ясно, что композитором этого спектакля должен быть именно Михаил Рафаилович Раухвергер… Репетиционные работы по «Красной Шапочке» уже шли полным ходом…». Когда вскоре, в 1937 году, Наталия Сац исчезла из Москвы. И только «в 1945 году начатое в 1936-м было продолжено и завершено в столице солнечного Казахстана, Алма-Ате, — продолжала рассказ Н. Сац. — Теперь я участвовала в строительстве Театра для детей и юношества Казахстана, который открыл свои двери ребятам «Красной Шапочкой» М. Раухвергера в моей постановке. Исполнительница роли Красной Шапочки Юля Карасева обладала чистым, звонким сопрано, а внешний её облик был так юн и грациозен, что, казалось, природа уже заранее предназначала её для этой роли. Вежливый, даже несколько застенчивый Заяц — Михаил Заре — очень музыкально пел и был очень ловок. Некоторые даже полагали, что я обрела его в цирке. Но самым выразительным был молодой артист Юрий Померанцев в роли Волка с точильным станком на плече… Так свершилась моя первая постановка «Красной Шапочки»» (М. Раухвергер. Статьи и воспоминания. — М. 1983. С. 111–112).

Евгений Львович передал пьесу в Новый ТЮЗ. Сюжет её стал шире, чем в сценарии, разнообразнее, появились новые персонажи — Заяц Белоух, Медведь, Уж, Лиса, пособница Волка, Лесник вместо Пограничника, но очень похожий на милиционера. На мой взгляд, основная мысль пьесы — это дружба и любовь между «хорошими людьми», будь то Красная Шапочка или Заяц, двухнедельные птенцы или Лесник. Только взаимовыручкой и преодолением страха можно победить зло. Но пирог с вишнями остался. Уже сценарий был достаточно музыкален, а в пьесе появилось много текстов песен, для которых композитор В. Дешевов писал музыку.

А всем критикам хотелось увидеть в героях пьесы не просто сказочных персонажей, но своих современников. Так Л. Фрейдина писала, что «Красная Шапочка у Шварца превратилась в бойкую ленинградскую школьницу, похожую на Маруську (из «Ундервуда». — Е. Б.) и Птаху (из «Клада». — Е. Б.). От девочки «бебе» из сказки Перро не осталось и следа». А аноним из «Рабочего и театра» обратил внимание на то, что «серый волк оказывается не просто злым волком, он махровый индивидуалист и себялюбец, он ведет принципиальную борьбу с Красной Шапочкой — другом и учителем зверей. Лиса Патрикеевна не просто хитрая проказница, — теперь она ловкая интриганка. Красная Шапочка — находчивая, смелая и умная советская девочка, которая воспитывает не только зайцев и птиц, но даже свою мать и бабушку» (1937. № 7). Последний посыл, похоже, надуман.

В Новом ТЮЗе премьеру «Красной Шапочки» сыграли 12 июня 1937 года. Поставил её молодой режиссер, в недавнем прошлом — балетмейстер Владимир Чеснаков, который пришел в театр ставить танцы в «Снегурочке», да так и остался здесь. Пьеса Шварца стала его режиссерским дебютом. Естественно, что Зон курировал эту постановку. Оформила спектакль прекрасная художница Антонина Анушина, музыку написал В. Дешевов. В заглавной роли выступила А. Тимофеева, в роли её матушки — Н. Старк и Р. Котович, бабушки — К. Фрейдина, Волка — А. Семенов, Зайца — Н. Титова и А. Красинькова, Ужа — П. Кадочников, Медведя — П. Горячев, Лисы — Е. Уварова и Е. Деливрон, Лесника — А. Степанов и С. Коваль. Вел спектакль В. Андрушкевич.

Татьяна Григорьевна Сойникова, педагог и режиссер, которая стала первой помощницей Б. Зона, вспоминала: «Каждые 10 дней труппа собиралась на декадники, где обсуждались все вопросы, все недоразумения и творческого, и бытового характера. Даже сплетни, любое столкновение выносилось на декадники… Часто на них приходил и Шварц. А на репетициях он бывал сплошь. Особенно в наш первый период. Он схватывал реплики актеров, если они ему нравились, когда они бродили по сцене в этюдах, нащупывающих действие. Правил текст на репетициях. Он хватал любое предложение и тут же дрожащей рукой, посмеиваясь и остря, записывал. Особенно много он использовал кадочниковских импровизаций. Тот был любимейшим актером Шварца.

Он бывал участником наших капустников. В одном из них Е. Л. играл пожарника. Это было удивительно смешно. У нас однажды чуть ли не во время генеральной репетиции, на сцену вышел пожарник, осмотрелся и говорит: продолжайте, продолжайте, — и ушел. В другой раз — на сцену выскочила кошка. Зон тогда яростно кричал об уничтожении всех кошек. И вот Шварц торжественно вешал бутафорского кота. Все лежали от хохота, как он это проделывал. Или в самое неподходящее время он подходил к кому-нибудь и говорил, что его к телефону, или ещё что-нибудь в этом же роде».

Выступая на вечере памяти Евгения Шварца в ленинградском Театральном музее в 1971 году, Владислав Андрушкевич вспоминал о других его «ролях» в Новом ТЮЗе. «Я не знал, что Евгений Львович в молодости был актером, но мне довелось наблюдать, как он играл в жизни: это было не просто чудачеством, это был творческий ход, прием. Скажем, вести разговор от чьего-то лица, лица задуманного им образа. Так однажды, на одном из вечеров-капустников, он придумал себе образ человека, который, кроме возгласа «ура!», больше ничего не произносил, но этим возгласом он пользовался многообразно. То он требовал, чтобы его возвеличивали: садился в кресло, сооружал на голове импровизированную корону и повелевал присутствующими. И надо сказать, что все охотно шли на эту игру. То он, сняв пиджак и расстегнув ворот, играл разбушевавшегося гуляку, то его находили в гардеробе, где он вымогал на чай, и все это одним возгласом «ура!»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});