Сурикэ - Густав Эмар

Молодая девушка села у изголовья раненого и не сводила с него глаз.

Скоро она начала замечать симптомы близкого возвращения сознания: дыхание стало порывистее, из груди вырвались слабые вздохи, наконец глаза полуоткрылись, но еще не различали ясно окружающие предметы, мысли были вразброд, больной не узнавал самого себя, он снова закрыл глаза, бормоча едва слышным, слабым голосом:

— Марта, милая Марта!

И заснул спокойным сном.

Как ни тихо прошептал больной имя Марты, молодая девушка расслышала его и затрепетала от радости.

— Он меня любит, теперь я уверена. Боже мой! Как я счастлива! Без этого случая я никогда бы не узнала о его любви.

Когда настал час обеда, молодая девушка встала, позвала горничную, на преданность которой вполне могла рассчитывать, посадила ее на свое место и отправилась в квартиру главнокомандующего, где всегда обедало семейство Меренвиля; особым коридором помещение графа сообщалось с квартирой главнокомандующего.

Во время сражения Меренвиль был постоянно впереди; его плащ был во многих местах пробит пулями, но тем не менее он отделался небольшой царапиной на лбу.

Графиня настояла на том, чтобы он позволил перевязать ему эту царапину; и с завязанным лбом он, по мнению маркиза де Монкальма, необыкновенно походил на амура, маленького шаловливого бога, как выражались в ту эпоху.

Появление м-ль де Прэль произвело сенсацию.

Каждый считал долгом подразнить ее по поводу раненого незнакомца, весьма интересовавшего все общество; но, прибавлялось при этом, м-ль де Прэль должна была еще сильнее им интересоваться, если она даже решилась уступить ему свою комнату.

Марта смеялась на все поддразнивания.

— Прибавьте, генерал, — сказала она с лукавой улыбкой, — что я даже уложила его на свою кровать.

— О, это венец всего! — сказал главнокомандующий.

— Однако счастливому юноше везет, — сказал, смеясь, де Леви.

— Я бы желал быть на его месте, — сказал барон де Водрейль.

— Как! Все это правда? — воскликнула графиня.

— Да, милая мама, — отвечала девушка с шаловливой улыбкой, — и вы на моем месте сделали бы то же самое.

— А! — воскликнула графиня.

— Что за тайна, — протянул нараспев де Леви на мотив из оперы, которая тогда была в большом ходу в Версале.

— Кто же этот счастливый страдалец? — спросил главнокомандующий.

— Вы, господа, любопытнее женщин, — возразила молодая девушка со смехом.

— Пусть будет так, — отвечал ей в тон главнокомандующий.

— Вам непременно хочется знать, кто он?

— Непременно, — отвечал генерал.

— Да, да! — закричали все присутствующие. — Мы сгораем от нетерпения.

— Ну, господа, я не хочу вас больше томить: раненый, о котором идет речь, вам давно знаком, вы все его любите и уважаете, несмотря на то, что он простой охотник.

— Шарль Лебо! — вскричал генерал с испугом.

— Он самый.

Настроение общества мгновенно изменилось: смех и

шутки прекратились, уступив место сильнейшей тревоге.

Тогда молодая девушка, отбросив ложный стыд, рассказала просто и искренне все, что произошло; она прибавила, что сочла своей обязанностью поступить именно так в отношении человека, которому семейство Меренвиля многим обязано.

Графиня обняла ее и сказала растроганным голосом:

— Дочь моя, ты хорошо поступила.

— Благодарю вас, милая Марта, — с чувством сказал ей граф.

— Бог благословит вас за то, что вы сделали, м-ль Марта, — обратился к ней главнокомандующий. — Примите благодарность от меня и от наших друзей, мы все в долгу у Шарля Лебо.

Молодая девушка плакала от радости, слыша, какого все были высокого мнения о человеке, которого она любила.

Каждый пожелал его навестить, главнокомандующий вызвался первым.

Но Марта энергично воспротивилась этому намерению; она объяснила, что состояние больного не позволяло ему видеть кого бы то ни было ранее как через два-три дня. Допущены могут быть одни дамы. И она прибавила:

— Дамы будут за ним ходить, между тем как мужчины только вызовут его на разговор, а это замедлит выздоровление.

Общество преклонилось перед таким энергическим заявлением своей воли со стороны молодой особы и примирилось с необходимостью подождать два дня.

Марта, не дожидаясь десерта, извинилась и встала из-за стола — она спешила к своему больному.

Раненый продолжал спать тем спокойным сном, который удивительно восстанавливает силы.

Марта села у его изголовья.

Горничная ушла, она еще не обедала, и, кроме того, ей нужно было приготовить для барышни другую комнату.

Марта приказала постлать себе постель в соседней комнате, которая служила ей уборной.

В восемь часов явился Белюмер с тем, чтобы провести ночь у больного; охотники сговорились по очереди исполнять эту обязанность.

Первое дежурство выпало на долю Белюмера, за ним следовал Бесследный, потом Ивон и, наконец, Мрачный Взгляд.

Молодая девушка не позволила себе отказаться от дружеской помощи, она знала, что больной от этого ничего не потеряет, но поставила условием, на которое Белюмер согласился, чтобы в случае какого-нибудь опасного симптома он разбудил ее, постучавшись к ней в дверь.

Выслушав и приняв все условия, Белюмер с видимым удовольствием приступил к своему дежурству.

Ночь прошла отлично, больной ни разу не проснулся.

В восемь часов утра Марта сменила Белюмера, обменявшись с ним несколькими словами.

Минут через десять после его ухода пришел Мрачный Взгляд в сопровождении Тареа.

Молодая девушка знала индейца и приняла его с улыбкой. Вслед за этим она вышла из комнаты, чтобы они могли заняться перевязкой.

Через четверть часа Мрачный Взгляд опять отворил дверь к ней в комнату.

— Как вы его находите? — с тревогой спросила она охотника.

— Лучше, чем я ожидал; увидите сами. Марта поспешила войти в комнату больного. Сурикэ уже сидел, обложенный подушками; бледность его несколько уменьшилась.

— Марта, — пробормотал раненый, увидев молодую девушку, — как вы добры и как я вас лю… благодарю, — поправился он.

Марта улыбнулась.

Голос раненого был тверд; глаза яснее и светлее, одним словом, состояние его было настолько хорошо, насколько могло быть при данных условиях. Марта чувствовала себя счастливой.

— Что надо делать? — спросила она индейца.

— Любить Сурикэ хорошо, ходить за ним хорошо, — улыбаясь, отвечал Тареа на своем оригинальном наречии.

Марта сначала покраснела от этих слов, потом оправилась.

— Не трогать пластыря; давать есть, пить, если хочет есть и пить; нужны силы, чтобы выздороветь.