Последняя битва императоров. Параллельная история Первой мировой - Валерий Шамбаров

В посланиях призывали «положить конец недоразумению» между Россией и Центральными державами, гарантировали самые легкие условия мира. В нашу страну можно было попасть, не привлекая внимания — через Швецию, Румынию. Нет, Васильчикову демонстративно перевели через фронт с белыми флагами, парламентерами. Пусть видят солдаты, офицеры, пойдут разговоры. Царь реагировал однозначно. Когда Фредерикс показал ему письмо Эйленбурга, он подчеркнул слова о «старой дружбе» и написал на полях «Эта дружба умерла и похоронена». Васильчикову за то, что согласилась взять на себя сомнительную миссию, выслал в поместье под Черниговом. Послания оставил без ответа, чтобы даже отказ нельзя было истолковать как завязку диалога. Но для авторов провокаций это было не важно. Они внедряли слухи, что переговоры о сепаратном мире ведутся…

47. Кут-эль-Амара, Хамадан, Кум

В Османской империи вслед за восточными губерниями геноцид христиан перенесся в другие области. В июле план иттихадистов был введен в центральной Турции и Сирии, в августе-сентябре — в Западной Анатолии. Снова не обошлось без осложнений. 13 июля объявили о депортации в Суэдии на берегу Средиземного моря. 4300 армян не подчинились, ушли на гору Муса-даг. У них набралось 600 боеспособных мужчин, 150 винтовок и охотничьи ружья. Прибыли воинские подразделения, пробовали атаковать, но на обрывистых кручах потеряли 200 солдат. Решили взять армян измором. Они продержались 7 недель, у них кончилась еда, люди болели, стали умирать. Но 12 сентября в здешние воды случайно зашел французский крейсер «Гишен». С Муса-дага подали сигнал, отправили вплавь гонцов. Крейсер вызвал эскадру, и она вывезла 4058 человек.

Хотя в целом истребление в центральных и западных областях шло легче, чем в восточных. Тут христиане не составляли большинства населения, жили в городах или вкраплениями среди турецких деревень. С побережья Черного моря отправлять их куда-то в Сирию было далеко, уничтожали на месте. Войск здесь почти не было, орудовали банды милиции. В Самсуне, Орду, Гиресуне, они обходили дома, тащили людей топить, резали. Особенно страшная смерть доставалась женщинам, извращения мешали с истязаниями. Некоторые армяне сами убивали своих жен, сестер, матерей, дочерей, чтобы избавить их от такой участи.

В глубинных районах Малой Азии тоже не было депортаций. Американское генконсульство в Ангоре (Анкаре) докладывало, что поначалу забирали мужчин, уводили за 40 км, и в ущелье их ждала толпа убийц с дубинами, топорами, косами и даже пилами. Остальных армян так далеко гонять не стали. Мобилизовали возчиков с телегами, загружали по несколько семей и непрерывно подвозили жертвы к окраинам. Сразу за городом встречали палачи. Стариков приканчивали быстро, детей мучили ради потехи. Женщин и здесь убивали с особой жестокостью. Они попадали в лапы насильников, а потом их принимались пластать и потрошить. Картины были такие, что несколько турецких возчиков от этих кошмаров заболели, двое умерли.

Кое-где устраивали «переселения» для видимости. Армянские семьи из Бесне, 1800 человек, довели до ближайшей реки, заставили раздеться, перебили и скинули тела в воду. А на дороге между Тель-Абиадом и Культепе проезжий немец увидел «множество трупов женщин и детей с перерезанным горлом, задушенных, с изуродованными ногами, с кляпом во рту. Женщины, за исключением одной, были совсем нагие. Все мертвые дети были в одежде». К убийствам привлекали и жителей соседних деревень, желающих пограбить. Они резали неумело, в с. Тель-Армен многих армян только изранили. Вместе с мертвыми их побросали в колодцы.

Иногда армянам удавалось уцелеть, перейдя в ислам. Но рассылались разъяснения, что «их тоже следует депортировать». Предписывалось обращать в ислам лишь малолетних детей, которые могли забыть о своем происхождении. Их стали собирать в специальные сиротские дома, давать турецкие имена, придумывали им родителей, якобы погибших в борьбе с «неверными». В некоторых районах христиан истребляли в два этапа. Сперва давали выбор, умереть или принять ислам, а потом получали новые указания и уничтожали вероотступников. Но бывало и так, что мусульманское население и начальство относились к армянам терпимо, спускали приказы на тормозах, оставались живые деревни, особенно в труднодоступных местах, где это можно было скрыть.

Самые крупные города, Стамбул, Смирну (Измир), Алеппо, в течение лета не трогали. Жившие в них армянские купцы, банкиры, предприниматели, соревновались в лояльности к властям, принимали ислам, вносили пожертвования на военные нужды, сыпали взятки. Начальство показывало, будто относится к ним благосклонно. Они убеждали самих себя, что для них-то все обойдется. Но 14 сентября вышел указ о конфискации армянских предприятий и прочих владений, а хозяев подгребли под депортацию. При этом Талаат-паша направил губернатору Алеппо приказ: «Право армян жить и трудиться на турецкой земле полностью отменено». В октябре, заключительным аккордом, план геноцида ввели в Европейской Турции. Очевидец вспоминал, что «часть высланных семей была продана за смехотворно малую цену, главным образом евреям». 1600 армян из Адрианополя (Эдирне) довели до побережья, посадили на лодки, вроде бы перевезти на азиатский берег, и выбросили в море.

Но сотни тысяч христиан все же добрались до мест депортации. Из Киликии и Сирии им пришлось идти относительно недалеко. Из Стамбула и прочих мест, расположенных вдоль железной дороги, изгнанников везли в поездах. Набивали в вагоны для скота, они раскалялись под солнцем, люди по несколько суток находились без пищи и воды, кто-то умирал. Но на них не нападали и не убивали по пути, большинство прибывало в пункты назначения. Однако и их участь была страшной. Они попадали в концлагеря. Лагерей возникла целая сеть: в Конье, Султание, Хаме, Хоске, Дамаске, Гарме, Килисе, Алеппо, Мааре, Бабе, Рас-ул-Айне, а основные протянулись по берегу Евфрата между Дейр-эз-Зором и Мескеной. На вопросы иностранцев турки не без ехидства отвечали, что идею концлагерей переняли у англичан.

Депортированных размещали в заброшенных строениях или под открытым небом, на солнцепеке и осенних дождях. Снабжали как попало. Были предложения дорезать, но уполномоченный по делам высылки в Сирии Нури-бей счел, что это не нужно: «Нужда и зима сами убьют их». Сохранилось немало свидетельств, как исполнялись его прогнозы. Учитель немецкой школы в Алеппо М. Нипаге писал: «В разваливающихся караван-сараях я обнаружил груды разложившихся тел и среди них еще живые существа, находящиеся в состоянии агонии. В других местах я нашел массу больных и голодных людей, на которых никто не обращал внимания. Вокруг нашей школы было четыре таких караван-сарая… Единственной пищей этих людей служит горсть муки, которую ссыпают им в руки, и они проглатывают ее только для того, чтобы отсрочить свою смерть… Большинство их болеет тифом или дизентерией». Другой свидетель рассказывал: «Я видел иногда женщин и детей, ищущих в кучах нечистот объедки, которые они немедленно съедали. Я видел детей, грызущих кости…»

До нас дошло множество страшных фотографий: обтянутые кожей грудные клетки, запавшие щеки, ввалившиеся до позвоночника животы, ссохшиеся, лишенные плоти мослы вместо рук и ног. Их снимали иностранцы, одни надеялись таким образом открыть глаза международной общественности, другие щелкали объективом просто так, ради «экзотики». Иттихадисты узнали о фотографиях, требовали сдавать их, грозили военным трибуналом. Но снимали и германские офицеры, им угрожать было трудно, и Талаат разносил губернатора Алеппо, чтобы немедленно зарыли трупы на дорогах, которые немцы фотографировали.

Зарубежные миссионеры, благотворительные организации, пробовали хоть как-то помочь несчастным. Покупали продукты, медикаменты. Там, где местное начальство смотрело сквозь пальцы, спасали уцелевших в резне. Германский колонист из Киликии вспоминал: «В одной американской школе в Мараше я видел более ста искалеченных самым невероятным образом женщин и детей (без рук, без ног) и среди них детей 1–2 лет». Хотели собирать средства, чтобы наладить снабжение лагерей, но правительство это запретило. Указало, что собирать деньги, разумеется, можно, но расходоваться они должны только через государственных чиновников. В чьих карманах они оказались бы, понять не трудно.

А между тем, война шла своим чередом. На Кавказ прибыл новый наместник и главнокомандующий великий князь Николай Николаевич. Армии это пошло только на пользу. Воронцов-Дашков военных вопросов почти не касался, занимался гражданским управлением. Николай Николаевич знал способности Юденича и в руководство войсками вмешиваться тоже не стал. Но он со своим штабом взял на себя организацию тыла, снабжения, подготовку пополнений. Играл свою роль и огромный авторитет великого князя. Из Кавказской армии по-прежнему забирали соединения на главные фронты. Когда положение в Белоруссии и на Украине стабилизировалось, Николай Николаевич добился, чтобы некоторые из них вернули.