Театр китового уса - Джоанна Куинн

бывших полицейских учат их методам тихого убийства, принятым в шанхайских подворотнях. Кажется немыслимым, что можно в классной комнате узнать, как оборвать жизнь, что это можно свести к последовательности простых шагов. Быстрый захват вверх и назад. Ходит слух, что студент так нечаянно убил инструктора. Таких слухов много – предостерегающие сказания о неосторожных агентах и их фатальных ошибках, или незначительных ошибках, выдавших их на местах: о том, кто ел суп ложкой, а не прихлебывал из миски, о том, кто носил перчатку, внутри пальца которой было вышито «Сделано в Англии», о том, кто, переходя дорогу, посмотрел не в ту сторону.

Один из бывших полицейских, дружелюбный мужчина за пятьдесят, показывает им, как пользоваться смертельным стилетом, который сделали специально для них, чтобы можно было пронзить даже самую толстую военную форму. Идеально, говорит он, для ближнего боя и «удаления дозорных» – интересный эвфемизм, думает Кристабель, будто дозорного переместили в другое место, а не оставили умирать с дырой в ребрах.

– Любая вещь может стать оружием, – говорит бывший полицейский, – но этот нож особенно хорош. – Он поднимает его. Они в комнате нижнего этажа – высокие окна смотрят через лужайку на темно-синее озеро. Рекруты сидят на раскладных стульях, каждый со своим ножом, а бывший полицейский стоит, опершись на стол рядом с набитой соломой куклой в костюме и фетровой шляпе.

Он продолжает:

– Это не для слабых духом. Пистолетом можно пристрелить человека издалека, с той же легкостью, что и воробья. С ножом надо подобраться близко, как к возлюбленному.

Он кладет нож на стол, отпивает чай из чашки и говорит:

– Нажать на курок может любой. Но если ваши мозги начнут мешать, когда вы держите нож, это смерть.

– Не думаю, что мои мозги когда-либо вмешивались, – говорит Софи, вызывая всеобщий смех.

Бывший полицейский вежливо улыбается.

– Это еще и не всегда аккуратная история. Возможно, придется приложить руки к его горлу, если работа не будет закончена. Затем нужно будет убраться и забыть о нем. Это самая важная часть.

Кристабель свободно держит нож на ладони, чувствуя, как он балансирует между узким лезвием и латунной рукояткой. Она отводит глаза, позволяя ощущению стать знакомым руке, смотрит из окна на отлогие лужайки, где кирпичные структуры без окон используются для симуляции одиночного заключения, на озеро, в которое они ныряли, чтобы оценить их способность выдерживать холод. Каждый день теперь становится все круче, дорожка – у́же, кислород разреженнее.

Бывший полицейский говорит:

– Кто помнит самые уязвимые места на теле жертвы?

Кристабель поднимает нож.

Иногда они плавают на каноэ вдоль побережья, обходя скалистые рифы и белые песчаные пляжи. В ясные дни море невозможно лазурное, и, когда солнце садится, по небу разливаются экстравагантные розовые и пурпурные полосы, поджигающие гористые острова, которые видно с берега. Порой Кристабель чувствует острое счастье, почти болезненное ощущение жизни и дыхания. Движение каноэ сквозь воду, устойчивый ритм движения вперед, солнечные блики на море.

На высоких пиках у дома живут канюки. Она их видит иногда, парящих на восходящих воздушных потоках, рисующих в небе круги длиннопалыми крыльями, роняющих на землю жалобные крики. Однажды, во время утренней пробежки по округе, она наткнулась на одного, стоящего на земле с ерзающим грызуном в желтых когтях. Он был больше, чем ей казалось. Лохматый король в перистой мантии засохшей крови и сливок, с изогнутым клювом и могущественным, непреклонным взглядом. Они изучили друг друга, и в его взоре она почувствовала оценку равного.

Вдали раздался зов свистка. Канюк взлетел с добычей, сверкнув бледным подкрыльем, и Кристабель побежала обратно к дому, не слыша ничего, кроме грохота собственной крови в ушах и свиста ветра.

Полнолуние

Июнь 1943

Влажная июньская ночь. Дом и его обитатели беспокойны. Кристабель слышит, как отворачиваются краны, скрипят пружины кроватей, кто-то разговаривает во сне. Лежа на постели, вялая под весом неподвижного воздуха, она слышит, как лениво падают снаружи капли дождя. Звенит будильник. 22:00.

Она накидывает халат и спускается на то, что они зовут «ранним завтраком». Она единственная сидит в столовой под жужжанием электрической лампы, когда усталая энсин[48] приносит ей чай и тост. За окнами ночь и дождь. Она методично ест, когда видит идущую к ней Джоан, руководительницу из Орга.

– Не унывай, – говорит Джоан. – Прогноз хороший. Готова поспорить, ты отправишься сегодня.

– Вы это говорите каждую ночь, – говорит Кристабель, принимаясь за еще один тост.

Она уже неделю живет в «школе вылета». В георгианском поместье, спрятанном в густолистом Бедфордшире, нашел приют персонал ВВС с аэродрома неподалеку и агенты, ждущие вылета в Европу. Каждую ночь ее вывозили на аэродром, и каждую ночь ее запланированный перелет отменяли, потому что облака закрывали луну. Пилотам нужна луна для навигации, поэтому в месяц есть только двенадцатидневное окно в полнолуние, чтобы попытаться перелететь во Францию. Из-за этого они известны как «Лунная эскадрилья», и они смотрят в ночное небо с лихорадочностью астрономов, любовников.

– Давай одеваться и готовиться, – говорит Джоан.

* * *

Вернувшись в комнату Кристабель, Джоан помогает ей переодеться в наряд персонажа, которым она станет во Франции: Клодин Бошам, студентка литературы, приехавшая к родственникам в деревню восстановиться после долгой болезни. Клодин носит шерстяное белье и зимний жилет – Джоан говорит, во время перелета холодно, – бежевую блузку с тщательно воссозданным французским ярлыком с внутренней стороны воротника, коричневый шерстяной джемпер и серый твидовый костюм. На ногах у нее фильдеперсовые чулки и удобные черные туфли, намеренно состаренные.

Волосы у Клодин длиннее, чем были у Кристабель, и заколоты сзади по настоянию Софи: она не может отправиться во Францию, выглядя как мальчишка, как garçon manqué[49]. В кармане пиджака у нее очки, книжечка французской поэзии и помада «Ланком», которую она благодаря урокам Софи при необходимости сможет нанести. Кристабель сует руку в карман и находит тюбик. Ей нравится его форма, даже если она с неохотой ею пользуется.

Черный «Крайслер» с мурлыканьем осторожно везет ее на аэродром по скользким от дождя дорогам, мимо высоких живых изгородей, испещренных шиповником. У огороженного аэродрома атмосфера временного места – несколько замаскированных хижин Ниссена посреди болотистой поляны. Работает он в основном по ночам, чтобы избежать повышенного внимания немцев; пилоты взлетают и садятся в темноте. Тяжелые бомбардировщики «Галифакс», длинноносые тени, ждут на бетонных взлетно-посадочных полосах. Теснясь под ними, наземный экипаж проводит механические проверки в дождевиках с капюшонами.

Секретность аэродрома такова, что здание, в котором агенты ждут перелетов, сделано похожим на обшитый амбар, но, когда Джоан