Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи - Новелла Матвеева

На исчезновение буквы «ё» из русского языка

Куда девалась буква «ё»?Кто утаил от нас её,Тогда как «е» — уж лезет горлом?Мне не хватает «ё» одной,Чтобы шедёвр искусств инойНе ПЕРЛОМ называть, а ПЁРЛОМ!

1989

Никарагуа

О Никарагуа!И ни кола-гуа и ни двора-гуа!Так думала когда-то я и верила,(Решила так: поверим-ка!)…Но пораскинулась ты, Никарагуа,Привольно, что твоя микроамерика,От тихоокеанскогоДо атлантического берега…         О Никарагуа!         Я думала, я мнила, что бедна она         (Пустили слух такой — газет ханжи несносные),         Но там растёт банан,         Таинственно слюдой мерцает кварц,         И реки там текут золотоносные…О Никарагуа!Под усыпительные сказки о твоей горючей бедностиБогатства твои разграбленыПолуоседлыми крепостниками лукавыми!(Щедрые недра вычерпыватьИстинно легче, пока ониПростым болотом объявлены…)         О Никарагуа!         Двух океанов омываемая влагою!         Словно сквозь двойственность волн, сквозь кривую корягу, я         Вижу двоящийся лик твой …В банкирах, на славу удавшихся,         Я глубоко неудавшихся вижу твоих карбонариев,         «Гарибальдийцев», — стотысячный раз да за тридцать динариев         Перепродавшихся.                 Но крестьян твоих изголодавшихся                 Что-то давно не вижу я.Где же мескито? Ниже,Ниже должна пригнуться я,Чтоб разглядеть его «дом» среди лодочных склизких днищ…Для кого была Революция,Если индеец нищ?         Не корзину под хлеб, а под водку — паром         Получает мескито затравленный:         Не имеющий хлеба, — имеющий ром         Тем скорее сопьётся, не правда ли?О Никарагуа!Только что они могут об этом понять, Никарагуа,Правовики, для которых не писан закон?Разве им жаль антикварной находки времён, —Тайны племени неповторимого?Подтолкнуть — и уже невозвратного.Очернить — и уже только мнимого.Разве жаль им народа? И цвета, и мёда, и улья его?Блеска испуганных глаз? Ожерелья из зуба акульего?Постепенно стихающих слов языка ароматного?         Думалось, мнилось; и этот индеец ушёл;         Не я ли — в последних мечтаниях юности в путь проводила его?         Вроде и хуже, а вроде и легче         Было мне от того,         Что в Полях Великой Охоты покой человек обрёл         И не охотится больше никто на него самого.Радоваться или плакать, приняв тревожную весть;Потомки Выселенных из Вселенной на свете всё ещё — ЕСТЬ!И всё ещё новоэтнограф «не знает», куда их деть и отнесть!И всё ещё всякой козявке МЕШАЕТ ПОСЛЕДНИЙ ИНДЕЕЦ ТВОЙ, —Последний полуиспанец и земледелец последний твой,Никарагуа!..         …Обрывок суши в воде по уши         Уже. Сужается круг         Судьбы гонимой; мескито уходят в воду…         Не надо людям «нести свободу», —         Страшна свобода — из липких рук!         Не надо людям — бессчётных         Лозунгов зажигательных, сказок дремотных!         Я думаю так, что не надо их спаивать,         Хижины их поджигать;         Не надо «праздников искромётных»         Устраивать         Им опятьНа улочках шириной в полтора вершкаИз мусора и ракушечника;Где водоросли судорожная призрачная рукаУже и сама, проступая сквозь волны, ловит их, —Не хуже любого крепостникаК «новой жизни» готовит их…         О Никарагуа!         Курорт «бунтарей-карбонариев»,         Скупивших (за тридцать динариев)         Красу неоглядных земель!         Их раззолочено платие —         Им ни к чему демократия         И ни кола-гуа,         Ни двора-гуа         У тебя, земледелец Мигель, —Истый потомок Сервантеса!Но… кажется, я и тебя различаю неясно теперь…И вообще непонятно: куда подевалисьВсе, для кого революции затевались.

1989–1990

«Звёздный отблеск на оконных стёклах…»

Звёздный отблеск на оконных стёклах,Их бренчание в порывах тёплых.В зарослевом летнем запустенье —Трепет стёкол, ветер, листьев тени…         Листьев тени, по стеклу мелькая,         По стеклу мелькая, набегая,         Мне напоминают не впервые         Пушкина рисунки перовые.Что же вдруг они проснулись ныне,Эти бесшабашные наброски?Будто в рощах скачут перед нимиМысли, их родившей, отголоски…         И они         За этой мыслью пылкой         Гонятся причудливой толпою,         Вскачь, как цыганята за кобылкой,         Как безумцы — за судьбой слепою…Слышу дребезг я стеклянно-струнный.Веки мне смежает сон коварный.Ночь бурлит кудрями рощи лунной,Получёрной, полулучезарной…         Там шумел ветвями дуб сражённый,         Как живой… На три версты светились         Три пути. Легки, бумагой жжёной,         Тени облаков по ним катились…И как будто не было дуэли!И тяжёлой не было кручины.И как если бы на самом делеДля кручины не было причины         Там, где звёзды счастье прорицали,         Где ольха помахивала веткой,         Чтобы две чернильницы мерцали         Перед чёрной лунной статуэткой.

1989

Ставрогин и дети

Тот автор, что Ставрогина НиколуНам вывел как растлителя детей,Жаль, не видал сегодняшнюю Школу,Не посетил Детсадик наших дней,

Не сведал, что таких, как он, людейНаивных — мятежу и произволуТеперь каюк! И книжечку весёлу —Порно-Букварь со множеством статей

И снимков для дошкольного показу,Жаль, не листал! Не то смекнул бы сразу,Что понапрасну «Бесов» создал он,

Что их взяла! И что его СтаврогинНе цепью волчьей клацает в остроге,А… в педагоги днесь произведён!

1989

Эккерману

Когда бы, Эккерман, для лучезарной честиСквозь время прошагать с бессмертным Гёте вместеЯвились бы не Вы, а кто-нибудь другой,(Сравнимый мелкостью с подсолнечной лузгой!);Когда б на свой Олимп — на Веймара высотыНе Вас — кого-нибудь другого поднял ГётеВ друзья, в советчики свои под старость лет, —Донёс ли бы другой до нас живые речи,Остроты старика? Гнев? Смех его при встрече?Находки для стихов? Догадки? Притчи? Нет.

Вы! Только Вы один достойны были чести,Какой не вынес бы никто на Вашем месте;Другой бы осмеял великие черты,От зависти ослеп, от гордости взбесился,В соавторы к творцу (посмертно) напросилсяИль просто выкрал бы священные листы.По нашим временам сужу. О, не по вашим!Их не вернуть. А ты, о муза, ты воздашь имПростое должное? Иль, уж теперь, как все,Забудешь облаков божественные лики,Германских ясных утр на красных креслах бликиИ ночь? И лес дриад? — весь в звёздах, весь в росе!..

Я книгу распахну, как с музыкой шкатулку,Чтоб Вашу с ним найти в ней дальнюю прогулку;(О, здесь не упустить так важно — ничего!)Его больших шагов тяжёлую крылатость,И Ваших добрых глаз чуть-чуть подслеповатость,И то, как слушали Вы жадно речь его!

…Он ВСЁ обожествлял. (Жука не обезбожил!)Он Вам показывал места, где юность прожил,Стол, где работал он, и, в землю врытый, стул…Весна ещё едва курилась, неодета.И столько тишины скопилось в рощах света,Что Гёте произнёс: «Должно быть, Пан уснул».

1989

Марине Мур