Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи - Новелла Матвеева

Адам и Ева

— Нет! — сказала Ева. — Я упряма:Я не выйду замуж за Адама!            — Но почему и отчего? —            Скажи мне, будь добра!            — Да он калека! — у него            Недостаёт ребра.

1976

Закон песен

Хороводы вакханок в экстазе,Фавна к нимфе копытца несут…Что ж, сойдет, как рисунок на вазе,Но для лирики — чистый абсурд!

       Лишь небесная страсть остается       В песнях вечной. (Лаура, живи!)       Существует, но вряд ли поется       Земноводная грубость любви.

Кто там в рощу так робко прокрался?Притаился под сенью ветвей?Пой! — пока на балкон не взобрался,Не назвал Инезилью своей.

       Пой — пока, по искусства законам,       Девять Муз во главе с Купидоном       Девять шёлковых лестниц совьют…       Серенады поют — под балконом.       На балконах — уже не поют.

И, тем паче, с высот геликоновТот сорвётся, кто тайны притоновС гордым видом выносит на суд.(Вас на пуговицы переплавят,Сир! А пуговицы — пропьют!Кто же карту краплёную славит?!Спрячь её, незадачливый плут!)

       Очень многое — так нам сдается, —       Существует. Но… ах! — не поётся.       Грусть — поётся. Надеждой на чудо,       Упованием песня жива.       Но у блуда нет певчего люда;       Вещий голос-то взять им — откуда?       (Что поделаешь — жизнь такова!)

Только тот, кто любви своей силойЗа возлюбленной тенью в АидМог спуститься, —       Тот песню для милойВ неподкупных веках сохранит.

       Коль же скоро во всяком напеве       Похоть та же и разницы нет,       То за что же вакханками в гневе       Был растерзан великий поэт?

Жизнь — цветок. Ей закон — аромат.Не ищи же, теряясь по сортам,Божью искру в Калачестве Тёртом,Друг мечты и романтики брат!

       Пой — цепляясь на лестничном шёлке;       Пой — пока твои мысли невинны       И пока на губах молоко       Не обсохло…               Пути твои долги,       Твои лестницы — длинны-предлинны,       Твой балкон — высоко,                                       высоко…

1977

О юморе

Говорят: «Народный юмор груб.Грубостью простому сердцу люб».Что вы! Юмор грубый чересчур —Он как раз для избранных натур!       Старый вертопрах                    наедине       Шепчет сальности чужой жене.       Вроде бы и юмор площадной,       Ан, глядишь, рассчитан для одной.Муженёк в угоду девке ржет.Посмеяться так же в свой черед,В стороне, с улыбкою кривой,Ждет жена соломенной вдовой.       То-то и оно, что грубый смех —       Смех кустарный, редкий, не про всех!       Не скажу, насколько он прожжен,       Да не про детей и не про жён!Груб, а ведь не каждого берет.(Ржёт конюшня — да и то не вся!)Что за притча? Что за анекдот,Если вслух рассказывать нельзя?       При мужьях нельзя, при стариках,       При маэстро, при учениках,       Там, где людно, там, где молодёжь,       При знакомых, незнакомых — то ж…Если двое крадучись идут«Посмеяться», третьего не взяв,Скоро эти двое создадутЦарство смеха на его слезах.       Если шутка выстраданный вкус       Истинных артистов оскорбит,       Что же в ней «народного»?       Божусь, —       Лишь филистер грубостью подбит!Говорят: «Народный юмор груб,Грубостью простому сердцу люб».Что вы! Юмор грубый чересчур —Он как раз для избранных натур!       Вот смеются у дверей в кино.       Разве я не так же весела?       Но — что делать! — с ними заодно       Посмеяться так и не смогла……Спутник селадонов и блудниц,Чёрных лестниц, краденых утех,Смех «плебейский» — для отдельных птиц.«Аристократический» — для всех.

1978

Полёт летних дней

Мир полей всегда мне снился населённым.И не верю я, что стал он неживым.

Иван Киуру

Что маленькое солнце                собой напоминаетПодсолнух, — каждый знает!                Хотя не каждый знает,Что маленькое солнце                подвержено затменью;Когда лучи свободны,                а диск — окутан тенью.

Я отродясь ленива;                так мало успеваю…Я даже не на каждом                затмении бываю!Отнюдь не вся планета                достойно мной воспета,Но маленькою жизнью                я называю лето.

Лето 1978

Язык детства

В детстве я встретила слово «зияние»,Камнезвенящее, точно змея:«Бездны зияли». Так это ж «сияние»!«Бездны сияли!» — подумала я.

       Дальше я встретила слово «нисходит»;       «С высей нисходит…» Вот снова секрет!       Всё-таки «сходит» он или «не сходит»?       Пусть он решается: да или нет?

Дальше узнала я слово «дерзание».Эх, не считайте другого глупцом!Если содержите в планах «терзание»,Так и скажите! И дело с концом.

       Не Микронезия, а Мокронезия!       В воде, в воде! А ещё? Нигде.       Была в ней пронизывающая поэзия       Галоши, плавающей в воде.

…Идёт усыпляющий дождь тропический,Зигзаг прилива бежит впотьмах,МолнияКартою географическойВ чёрных показывается небесах.

       Вижу несчётные грады и веси я,       Шапки магнолий, как сахарный снег…       Мокрые пальмы скрипят: «Мокронезия…»,       Вторит им гром: «Нантакет…», «Бробдингнег…»

И годы шли.Исправленья законныеПринял учтиво мой скромный язык:Молча словечки отверг неучёныеИ от неправильностей отвык.

       Уж не ведёт к ним тропинка заросшая!       Взрослым за ними — судьба не велит.       (Ведьмински-стар и лукав, кто нарочно       Эти неправильности говорит!)

Разве что… тёмной предутренней ранью,В серую темь, когда все ещё спят,Тихо и крадучисьВ полуреальный —Полуприснившийся выбраться сад?

       Там, у стены крепостной,       У подножья       Яблонь кривых беззаботно присесть,И соучастницей — тьмой бездорожья       Отгородясь от всего, что ни есть,

Камень достать из стены, самый крайний,Красного дерева ящик извлечь;Спит в нём, ах, спит в нёмПокрытая тайнойХраброго детства забытая речь!

1980-е

На чествование сонета