Самая долгая ночь - Грег Кайзер

В следующую секунду, совсем как в тот раз, когда он стоял перед де Гроотом, скопившаяся внутри него ярость вылетела вон подобно струе шампанского из бутылки. Он навел пистолет на стену евреев и выстрелил.

В следующее мгновение ему в руку попал камень и выбил из нее пистолет. Тот полетел в грязь. Плотная людская масса придвинулась ближе, и в него полетел еще один камень. Удар пришелся по голове, почти в то же самое место, куда его стукнул тот жид на дамбе. Пройсс рухнул на колени, и в его черепе взорвалась ослепительная вспышка. Он не мог сказать, что тому причиной, мигрень или удар.

Казалось, он оглох. Впрочем, нет. Не совсем так. Ему было слышно, как под их ботинками чавкает грязь, он слышал их приглушенные голоса, когда на него обрушились те, кто стоял в первых рядах. Он отказывался верить, что это происходит с ним, и попытался встать, в надежде, что если поднимется на ноги, они его послушаются. Увы, вместо этого его, наоборот, еще глубже вдавили в грязь. Они молотили по нему кулаками — по голове, спине, ногам. Били до тех пор, пока мир вокруг него не погрузился во тьму, такую же черную, как и их сердца.

На глазах у Реки англичане вырвали Мауса из ее объятий и, толкая в спину, повели вдоль пирса. Затем грубо затолкали в присланные Бурсмой лодки совсем немного народу, хотя могли взять гораздо больше. И еще несколько человек — на палубу своего узконосого катера.

Все это время, пока шла посадка, пулеметы продолжали поливать дамбу свинцом, не давая немцам подойти ближе, и стреляли еще какое-то время спустя, когда заурчал мотор катера и тот отвалил от пирса.

Две рыбацкие лодки и катер, на борту которого, как она знала, находился Маус, покачиваясь на волнах, направились в сторону открытого моря. Она проводила их взглядом, пока они не скрылись из вида, растворившись в темноте ночи. В следующее мгновение произошло настоящее чудо, ей стало легко и спокойно на душе. Призрак материнской ладони в ее руке дрогнул в последний раз и исчез.

Она повернулась спиной к Ваддензее и зашагала по грязи, чтобы быть вместе с теми, кого Маус заставил отойти вправо, прочь от пирса. Откуда-то из середины людской массы донеслись выстрелы, и она, не обращая внимания на крики и визг, проложила себе дорогу к пятачку посреди людской массы.

Там она нашла мужчину, вернее, скорее корку грязи, чем человека, свернувшего калачиком у самой кромки воды. Рядом с его сапогами плескались волны. Вокруг него застыл кружок мужчин, юношей и женщин. Юноша, который стоял всего ближе, сжимал в руке камень. Корка грязи простонала, и Река остановила руку парня. По черному ромбу на рукаве, что виднелся в просвете слоя грязи, она поняла, что перед ней немец.

Она наклонилась, чтобы рассмотреть его поближе. Он снова простонал и повернул к ней лицо, круглое грязное лицо, слегка одутловатое, с маленькими глазками и широким ртом, который в эти минуты был набит грязью и еще чем-то черным. Это лицо было ей знакомо: тот самый немец из СД.

— О, моя еврейка, Деккер, — прошептал он по-голландски сквозь выбитые зубы, и ей показалось, будто она снова стоит на плацу на утренней перекличке в Вестерборке. Вот и сейчас происходит то же самое.

Река прикоснулась к пальто и, нащупав желтую звезду, потянула и вырвала ее вместе с нитками. Больше она ей не нужна. Взяв лоскуток ткани, она засунула его немцу в горло, Она старалась запихнуть тряпку как можно глубже, до тех пор, пока протолкнуть ее дальше было невозможно.

Маус, подумала она, украдкой взглянув на Ваддензее, но лодки уже растворились в темноте. Моя любовь. Мой предатель. Мой учитель.

Она нагнулась над немцем, чтобы посмотреть, как он извивается и корчится от боли. Его руки, заметила она, были сломаны. Так что он лишь негромко скулил и извивался, лежа посреди грязи. Она придержала его мокрые кисти, чтобы не дать ему вытащить изо рта желтую звезду, и они дрожали в ее ладонях, словно призраки.

Она пригнулась еще ниже, вспомнив то, что когда-то объяснил ей Маус, когда написал на стене подвала, а потом нацарапал на боку локомотива.

— Mouse Weiss doet je de groeten, ktootzak,[38] — прошептала она.

Катер носом резал волны. Его пулеметы были повернуты к берегу, однако молчали. Берег остался далеко позади.

Палубы не было видно, ее скрыли подошвы и колени тех, кого он подталкивал к пирсу. Всех тех, кого он смог найти за несколько отпущенных ему минут. Тех, чьи лица он запомнил, когда помогал выйти из вонючего товарного вагона. Симон и темноволосая девочка. Мальчишка, чье имя он не запомнил и который раненый лежал в грязи, куда его принес Альдер, который потом сам погиб. Жена Альдера. Мать с двумя маленькими мальчиками и старуха, которая от избытка чувств бросилась ему на шею. Ему даже повезло отыскать машиниста с морщинистым лицом, он был единственный, на ком не было желтой звезды, но он и его взял с собой. И, конечно, Вресье, с которой все началось и которой все закончилось.

Восемьдесят, девяносто, сто. Он пересчитал их, причем на всякий случай даже дважды, не обращая внимания на Барри и прочих ганефов, которые пытались сделать это вместо него. Он пересчитывал их точно так же, как Каген, чокнутый Каген, который остался лежать в грязи рядом с пирсом, и все были вынуждены идти мимо него или даже переступать, а может даже и наступать на его труп. Он считал, и пересчитывал, как Каген. Впрочем, нет.

В небо над дамбой взлетела звезда и расцвела ослепительным цветком, который осветил удаляющийся берег за их спинами. Он обернулся и посмотрел, долго смотрел, но увидел лишь пятно, черневшее на фоне темной дамбы. И частью этого пятна была Река.

Катер, подпрыгивая на волнах, летел дальше. Взяв из рук Симона, которого шатало от усталости так, что он плохо держался на ногах, темноволосую девочку, Маус прижал ее к себе. Вресье подошла и встала с ним рядом.

Девчушка, чье имя было ему неизвестно, расплакалась, как и он сам, и что-то говорила по-голландски. Единственное, что он смог придумать, это погладил девочку по темноволосой головке и негромко произнес:

— Не плачь, все будет хорошо. Вот увидишь, все будет хорошо.

Ощутив покалывание в затылке, он вновь обернулся к берегу, но ничего не увидел, кроме темноты. Катер продолжал вести за собой две рыбацкие лодки по холодной воде Ваддензее. Леонард поудобнее взял девочку и повернулся, чтобы защитить ее от ветра.

Река нашла пистолет примерно в метре от мертвого офицера СД. Чьи-то подошвы вдавили его в грязь, и потому никто из тех, кто избивал немца, его не заметил. Она соскребла со ствола и рукоятки грязь. Пистолет был похож на допотопный «люгер», которым ей однажды довелось воспользоваться. Чтобы нащупать защелку магазина, ей потребовалось не больше секунды. Металлический магазин упал в ее грязную ладонь, и она повернула его к луне, чтобы посмотреть, что внутри.

Пусто. Она затолкнула магазин обратно в рукоятку и, положив палец на курок, слегка сдвинула его вперед. Затем стерла грязь с затвора и, осторожно оттянув его, заглянула в патронник. В лунном свете она разглядела одну-единственную пулю. Ее медная головка сияла чистотой, как и латунная гильза.

Перегнувшись через немца, она положила руки ему на мундир и ощупала карманы, Увы, она ничего не нашла, ни полного магазина, ни одного патрона. Один только клочок жесткой бумаги.

Слева от нее в небо устремилась звезда и, прочертив в темном небе яркую полосу, ослепительной вспышкой осветила берег. Плотный клочок бумаги оказался фотографией. Она поднесла его к глазам. На нее смотрело ее собственное лицо, хотя сейчас оно было, наверно, уже не такое.

Скатав фотографию в трубочку, Река вставила ее в рот мертвому немцу. Почти как сигарета, подумала она.

Затем потянулась, чтобы размять онемевшую спину, которая затекла, пока она сидела, склонившись над немцем, и услышала голоса. Крики доносились с дамбы.

Дым. Нет, она не даст превратить себя в дым.

Как-то раз она сказала Давиду, что единственное, что им оставили немцы, это самим выбрать, где умереть и когда. Тогда она оказалась права, хотя и не совсем так, как ей думалось.

Вытащив из кармана сложенный рисунок, она расправила его и посмотрела на сделанный собственной рукой портрет. Она нарисовала его в поезде, когда глаза Леонарда еще не смотрели так печально. Звезда с шипением упала в воду и погасла, а она стояла и все никак не могла решить, что ей делать с портретом. Бросить его в воды Ваддензее или же снова положить в карман.

В конце концов она положила рисунок в карман.

Еще одна звезда осветила небо, на этот раз слева от нее. Оттуда же донесся свист. Но справа по-прежнему было темно, и оттуда не доносилось никакого свиста и никаких голосов.

Они сейчас спустятся с дамбы и схватят нас, потому что им ничего не стоит это сделать. Мы сами позволим им это сделать. Но Маус учил ее другому. Она не станет ждать, пока они явятся за ней. Независимо от того, что это значит.