Самая долгая ночь - Грег Кайзер

— Mijn lief, — сказала она.

И это тоже было правдой. Ее любовь — Леонард, он сильный и смелый. Ему по плечу то, что они должны сделать. А вот насчет Мауса она не была уверена.

На какой-то миг он положил поверх ее руки свою, однако затем отошел к сваленным рядом с вагоном сумкам, открыл их и раздал револьверы, которые они привезли из Амстердама. Когда пистолеты закончились, он раздал карабины, захваченные у жандармов и охранников из орпо.

Осветительная бомба погасла, как будто чья-то невидимая рука щелкнула в небе выключателем, и единственным источником света остался тусклый полумесяц. Он и помог им дойти по путям до последнего вагона. Там Леонард указал, где и кому занять позицию и с оружием наготове ждать появления немцев. Молодой человек, который бросал уголь в топку локомотива, нырнул под последний вагон. Вооруженный револьвером старик присел на корточки рядом с водой на краю насыпи. Двое парней, оба моложе Мауса, затаились рядом с составом.

Все замерли в ожидании карателей из СД.

Пройсс сидел на бордюре, вытянув на булыжную мостовую обутые в сапоги ноги, и смотрел вверх, на усыпанное звездами небо. Луна светила тускло, и они были хорошо видны. Интересно, о чем в эти минуты думает Марта? Он загасил о мостовую третий по счету окурок.

Хотя «шторьх» сбросил к северу отсюда несколько осветительных бомб, прошло уже двадцать минут с того момента, как затих рокот его мотора. Пройссу не хотелось подниматься. Ему претила мысль о том, что нужно встать и вновь сесть в разбитый БМВ, чтобы взять курс назад на Амстердам, потому что там его ждали лишь позор и разгневанный Науманн. Даже тот факт, что где-то по залитому водой польдеру бредет тысяча евреев, которых нужно отловить, был бессилен заслонить собой вопрос, доживет ли он до встречи с Мартой.

Впрочем, мир изменился, как только по улице прогрохотали два крытых брезентом грузовика и, подъехав к тому месту, где он сидел, остановились. Из первого кузова выпрыгнули вооруженные люди, все как один его немцы. Из кабины второго вышел Гискес, вслед за которым из кузова выпрыгнула очередная партия автоматчиков. Один тащил на плече пулемет MG-42, на шее болтались несколько пулеметных лент.

— Пройсс, — произнес Гискес, шагнув к нему через проезжую часть и протягивая руку, чтобы помочь встать. — Надеюсь, я не опоздал?

Гискес снял фуражку и пригладил волосы. В лунном свете его седина отливала серебром.

Выходит, он ошибался насчет Гискеса. Свинью ему подложил де Гроот, и никто другой.

— Я рад, что вы приехали.

Похоже, эти чертовы евреи все-таки не сбегут от него в Англию.

— Знали бы вы, чего мне стоило найти это проклятое место, — произнес Гискес. Пройсс заглянул ему через плечо и увидел, что Кремпель строит солдат.

В эти минуты Пройссу было наплевать на оправдания.

— Половина состава находится здесь, но евреи разбежались, — пояснил он. — Но это не самое главное. Потому что вторая половина уехала дальше.

Гискес понимающе кивнул.

— Полагаю, они рассчитывают добраться до того места, где пути подходят почти к самому берегу.

— Я знаю, куда они скрылись, — сказал Пройсс и кивнул Мункхарту, который неподвижно застыл рядом с двумя голландцами — бледным мужчиной в не заправленной в брюки рубашке и с разбитым носом, и рыжеволосой женщиной с безумными глазами. — Здесь есть начальник станции, я вытащил его из постели. По его словам, дальше проходит заброшенная ветка, которой не пользовались уже лет десять, но которая наверняка поможет им добраться почти до самого берега. Там находится старый рыбзавод и небольшая рыбацкая гавань. Именно туда и хотят попасть наши евреи.

— Сколько их? — уточнил Гискес и снова пригладил волосы.

— Около тысячи, может, больше, если судить по тому, сколько вагонов брошено здесь и сколько было прицеплено в Вестерборке.

Пройсс посмотрел мимо Гискеса на малочисленный отряд, который выстроился рядом с грузовиками. Восемь его подчиненных плюс девять, нет, одиннадцать человек, которых привез Гискес. Плюс они сами. Итого двадцать один человек на тысячу евреев.

— Боюсь, что этого будет недостаточно.

— Евреем больше, евреем меньше, какая разница, — отозвался Гискес и, немного помолчав, рассмеялся. — Я шучу, Пройсс. Всех, что прошмыгнут мимо нас, мы отловим утром. Далеко они не уйдут.

— Гауптштурмфюрер, мы готовы, — доложил Кремпель. — Я распределил боеприпасы и приказал, чтобы они не открывали огонь по евреям без надобности. Нужно экономить патроны, сказал я им.

Гискес уже направлялся ко второму грузовику.

— Я поеду первым, — крикнул он через плечо и, забравшись в «опель», захлопнул за собой дверцу. Пройсс не имел ничего против.

— Ничто так не будоражит кровь, как небольшая охота.

«Опель» взревел мотором и уехал, погрохотав по мощенной булыжником мостовой.

— Перезаряжать нужно вот так, — произнес Маус, обращаясь к старику, и показал, как это делается: большим пальцем отжал рычажок слева, опустил ствол и вытряхнул отстрелянные гильзы. — А теперь закладываем в магазин новые патроны, — пояснил он старику, чье имя было Симон Леви. По его словам, он сражался против англичан в Южной Африке: «Я умел стрелять из пистолета. Так что не волнуйтесь, молодой человек». Маус насыпал ему полную пригоршню патронов и посоветовал получше целиться, ибо новых патронов он не получит, поскольку их просто нет.

Маус зашагал вдоль путей и, сев рядом с Рекой, как и она, прислонился к огромному стальному колесу последнего вагона.

— Сколько еще? — спросил он ее, но она ничего не ответила. — Река, я спросил, сколько нам еще ждать?

Она поднесла к глазам руку с часами, и он щелкнул зажигалкой. Почти десять.

— Меньше часа.

Из темноты доносился громкий лягушачий концерт. Похоже, квакающих созданий в воде по обе стороны поезда были многие тысячи.

Река сидела, погруженная в думы о родителях и Давиде. И о Леонарде.

Где-то далеко отсюда, на востоке, родители уже давно превратились в дым и пепел, вылетевшие из трубы какого-нибудь немецкого крематория. Давид был ближе и пока еще жив, но вскоре и он превратится в дым и пепел.

А вот она не умрет на востоке. Она не превратится в дым и пепел, даже если они не смогут довести задуманное до конца. Леонард сделает все для того, чтобы этого не произошло.

— Zij komen,[35] — раздался чей-то голос. Маус поднял взгляд и увидел две пары слабых огней, по всей видимости, фар. Подпрыгивая вверх и вниз, огни неуклонно приближались к ним. Затем его слух уловил рокот моторов, который с каждой секундой слышался все явственнее и в конце концов перерос в громыхание грузовиков по железнодорожным шпалам.

Черт, похоже, это жандармы.

Держись, держись, молился он про себя, лишь бы только не выстрелить раньше времени. Нужно дать немцам подойти в темноте как можно ближе. Ведь это был их единственный шанс, как следует дать немчуре по зубам, а заодно выиграть время, чтобы остальные смогли уйти к побережью.

Но, как всегда, кто-то все испортил, открыв в темноте огонь, чего, собственно, и следовало ожидать. Сначала нервы сдали у кого-то одного, и он дал одиночный выстрел, после чего его примеру последовали и другие.

Маус поднял свой «стэн» и оперся им о стальное колесо вагона.

Пройсс понял, что что-то не так, как только «опель» Гискеса подъехал к краю насыпи и затем медленно осел на бок на залитом водой польдере.

— Стоп! — крикнул он Кремпелю, но его слова заглушил звон разбитого стекла прямо перед его лицом и град камней по капоту грузовика. Кремпель крутанул руль и резко затормозил. Колеса ударились о колеса. Голова Пройсса качнулась вперед, и он с размаху стукнулся о дверь.

— Вылезай! Живо вылезай! — крикнул он Кремпелю и как в тумане — не успел его оставить один приступ головной боли, как уже накатывался новый — скользнул к водительскому сиденью и выкатился из кабины на землю. Он сел спиной к грузовику, причем грузовик застыл между ним и морем. И вновь по капоту застучали градины. Пройссу потребовалось несколько мгновений, прежде чем он сообразил, что никакой это не град и погода здесь совсем не при чем.

С полдесятка евреев вели по нему огонь.

— Ты кого-нибудь видишь? — крикнул он Кремпелю, который был занят тем, что выгружал солдат из кузова.

Пройсс осторожно встал на четвереньки и пополз прочь, пока лицо его не оказалось рядом с левым колесом грузовика. Справа от него горел грузовик Гискеса, но поскольку он стоял в воде, то огонь был слабый. На фоне языков пламени суетились какие-то тени. По капоту «опеля» вновь застучал град, и Пройсс поспешил пригнуться еще ниже. Впереди, по обе стороны железнодорожного полотна рядом с темным силуэтом, который, насколько он мог судить, был не что иное, как последний вагон, темноту осветили красные вспышки. У этих евреев есть пистолеты-пулеметы. Невероятно!