Самая долгая ночь - Грег Кайзер

— Гауптштурмфюрер! — крикнул Кремпель ему в ухо. — Что нам делать?

— А ты не знаешь? — огрызнулся Пройсс.

— У нас не слишком много опыта в таких вещах, гауптштурмфюрер, — ответил Кремпель, который — Пройсс это видел — был напуган не меньше его самого. Одно дело пустить кровь из носа дежурного по станции или вытаскивать евреев из домов, и совсем другое — противостоять в бою невидимому врагу.

Пройсс вспомнил кое-что из того, что случилось той ночью на польдере, когда там сел английский самолет, и что тогда сделал Гискес.

— Мы должны обойти их. Зайти им со спины. Понятно?

Кремпель не стал вступать с ним в пререкания, но лишь потому, решил Пройсс, что сам не мог предложить ничего лучше.

— Слушаюсь, гауптштурмфюрер, — ответил он и пополз к другому краю грузовика. Вскоре из-за спасительного кузова выбежали двое солдат, затем еще двое, потом еще один, и юркнули с насыпи в темноту и черную воду. Оставшиеся трое, Мункхарт и два других сотрудника крипо, присели на корточки рядом с ним.

Пройсс вытащил из кобуры «вальтер». Евреи, вооруженные пистолетами-пулеметами! Господи, неужели такое бывает?

Первый грузовик исчез в темноте слева, когда Маус разнес ему фару. Второй выстрел, похоже, уложил шофера. Маус опустился на колено, и теперь ему было видно, что грузовик завалился на бок рядом с насыпью, и в воде отражается огонь фар. Тогда он выпустил очередь по второму грузовику, тому, что продолжал движение. Вскоре к нему присоединились голландские евреи с револьверами и «стэнами». Река тоже была рядом. Она четким движением взводила затвор «смит-и-вессона», аккуратно прицеливалась и одну за другой выпускала пули. Второй грузовик замер на путях примерно в пятидесяти ярдах от них, и пару секунд было тихо.

Но затем раздался глубокий, протяжный звук, как будто кто-то, надув бумажный пакет, хлопнул им, а затем продолжал сжимать, выдавливая из него воздух. Это огонь подобрался к баку перевернутого грузовика. Маусу было видно, как рядом с грузовиком мельтешат силуэты, те самые немцы, что только что вылезли из кузова. Но он решил не поднимать головы. Увы, один из мальчишек у него за спиной сообразительностью не отличался. Перестрелка привела его в страшное возбуждение. Он с криком вскочил на ноги, приставил к плечу приклад винтовки, но уже спустя мгновение со стоном полетел вниз с насыпи. Альдер вылез наружу из-под другого вагона и подтащил его к рельсам, а потом и вообще взвалил себе на спину. Раненый мальчишка обхватил Альдера за шею, и они растворились в темноте.

Затем что-то прорезало воздух, и железнодорожная насыпь с его стороны разлетелась фонтаном гравия и обломков шпал. Пули отскакивали от рельсов, рассыпаясь букетами огненных искр. Нет, это заговорил не «томпсон» и не «стэн». Это был пулемет. Маус в срочном порядке попытался найти укрытие под брюхом вагона. Пулемет заговорил снова, но на этот раз очередь пришлась по другому участку насыпи. Маус услышал, как с другой стороны поезда кто-то крикнул по-голландски.

— Они потеряли троих, — крикнула ему на ухо Река, которая вместе с ним заползла под брюхо вагона.

Маус выполз из-под поезда и по-пластунски преодолел полосу гравия. Река последовала за ним. Они с ней контролировали свою сторону состава, но он надеялся, что кто-нибудь, например, тот же Симон, возьмет на себя цели на другой стороне. Пулемет продолжал поливать насыпь огнем, было слышно, как пули впиваются в стенки вагонов.

— Мы недооценили наших товарищей, — произнес Гискес, — я имею в виду евреев. Кем бы они ни были.

Он привалился к крутому склону железнодорожной насыпи. Языки пламени горящего грузовика освещали лишь хвост поезда. Время от времени тишину ночи нарушал одинокий выстрел, но по большей части обе стороны прекратили перестрелку, после того как они с Пройссом были вынуждены отвести своих людей на сто метров назад.

Гискес напихал под мундир бинтов из походной аптечки, и все равно по его боку расплылось темное пятно, хорошо заметное даже в тусклом лунном свете. Голос абверовца звучал устало.

— Сильно задело? — спросил Пройсс, кивком головы указав на окровавленный бок Гискеса.

— Ничего особенного, не смертельно. Но эти диверсанты, эти евреи, откуда у них столько оружия, скажите, Пройсс? Они стреляют в нас, чтобы выиграть время, чтобы дать своим возможность уйти. Они охраняют их отступление, помогают дойти до моря.

У Пройсса на сей счет имелись сомнения. Кремпель прошел по колено в воде по польдеру, пытаясь выяснить, можно ли уйти через поле, и вернулся назад, ведя за собой на два человека меньше. Оба получили по пуле и захлебнулись водой. По крайней мере если верить Кремпелю. Кстати, когда шарфюрер докладывал ситуацию, он весь трясся.

— Сколько вы потеряли людей? — спросил Гискес и поморщился от боли.

— Двоих, — ответил Пройсс.

— Плюс трое моих. Один погиб, двое сгорели.

— И что нам теперь делать? — спросил Пройсс, произведя в уме подсчеты. Их осталось всего шестнадцать человек.

Гискес пожал плечами.

— Перегруппироваться и попробовать еще раз. Я поведу своих людей вдоль насыпи справа от состава, вы — слева. Пулеметный огонь по бандитам можно будет вести и отсюда.

— Может, нам лучше переждать? — предложил Пройсс. — Скоро сюда должна прибыть рота орпо. А это еще как минимум восемьдесят человек.

— А если евреи за это время сядут в лодки и уплывут?

Гискес был прав. Пройсса отнюдь не вдохновляла перспектива брести под пулями по колено в воде, но голос Науманна продолжал звучать в его голове и помог собрать последние остатки храбрости. Пройсс кивнул.

— Сейчас я приведу своих людей, — сказал он и пополз искать Кремпеля.

Наконец немцы прекратили стрелять и отошли в темноту. Маус позволил себе слегка расслабиться. Каждая минута тишины на циферблате его часов для других была минутой, приближающей их к морю.

— Леонард, — прошептала Река, и он подумал, что она снова услышала какой-то шум посреди залитого водой польдера рядом с насыпью. Он прислушался, но ничего не услышал.

— Воздушный на… — вот и все, что она успела сказать, потому что уже в следующее мгновение разразилась катастрофа.

Вдоль путей, в направлении Эйтхейзена и немцев, он увидел, как в небе что-то мигает огнями — зеленые вспышки, словно кто-то снова и снова чиркает спичками. А в следующее мгновение у них над головами пророкотал двойным мотором самолет, но только не крошечный «шторьх», а машина раза в три больше, поблескивавшая в лунном свете пропеллером. И в этот самый миг тишину ночи нарушил, нет, не свист пуль, а взрыв бомбы. Последний вагон поезда взлетел в воздух фонтаном обломков, которые потом обрушились на землю на расстоянии ста ярдов от места взрыва дождем осколков, впиваясь в насыпь, вырывая в гравии воронки размером с суповую тарелку. И так от хвоста поезда до самой его головы.

Маус притянул к себе Реку и, подмяв под себя, обнял и накрыл своим телом. Он навалился на нее и прижал к земле всем своим весом, словно хотел вдавить куда-то под насыпь, где бы ей ничего не грозило.

Затем стук обломков дерева и гравия по его спине прекратился, и когда он осмелился посмотреть вверх, рядом с поваленным немецким грузовиком расцвели огненные цветы — кто-то вел пулеметный обстрел путей и насыпи.

Маус не был солдатом, однако ему было понятно, что им ни за что не удержать немцев в этом месте, ведь теперь у врага есть самолет, который ведет с воздуха обстрел железнодорожного состава. Им ничего не остается, как бросить поезд и уйти, раствориться в темноте и попытаться удержать немцев уже на новых позициях.

Схватив Реку за руку, Маус рывком поднял ее с земли, после чего, пригибаясь как можно ниже, двинулся вдоль путей, крича на ходу другим, чтобы они бежали к воде. Он собрал всех, кто был в состоянии передвигаться, и зашагал дальше.

Он остановился всего один раз, рядом с локомотивом. Изрешеченный пулями, тот истекал паром и темным машинным маслом, выливавшимся сквозь многочисленные дыры в его черных боках, оставленные немецким самолетом. Попросив Реку подождать, Маус взял камень и принялся скрести им по черной краске.

От Ваддензее их отделяла лишь дамба. Она высилась у них за спиной, единственный участок сухой земли рядом с железнодорожной насыпью без рельсов, которая тянулась в двадцати метрах левее. А позади дамбы, этой странной возвышенности посреди плоского польдера, лежал океан. Она узнала его по запаху, характерному для отлива, в котором смешались запахи влажного песка, рыбы и соли.

Река лежала почти вплотную к Леонарду. Интересно, слышно ли ему, как сильно бьется ее сердце. В одной руке у нее был револьвер, другой она сжимала руку Леонарда.