Современная болгарская повесть - Стефан Дичев

Воспитатель обратил ко мне огоньки своих татарских глаз, а лежащие на острых коленях руки сплелись в большой единый кулак.

— Беда в том, — тихо сказал он, — что номер, один никто не в состоянии предусмотреть. Опасностью номер один может стать каждый из нас… Так же как каждый из нас хоть немного да виновен в том, что школа во Враневе до сих пор не закрыта.

— Если вину разделить на тысячу частей, она теряет свою тяжесть, а тот, кто виноват больше всего, чувствует себя невинным, — прервала я.

— Подождите! — вскинул голову воспитатель. — Я очень много думал над этим. К тринадцати годам нормальный человек не может успеть совершить все те поступки, с которыми приходят к нам некоторые девочки. В их возрасте такая вина… как бы вам объяснить, — такая вина — это, скорее, результат чужих грехов. И в первую очередь — родителей. Видите ли, встречаются люди, которые воображают, что если они вместо черного хлеба стали покупать своим детям белый или вместо обещанной губной гармоники купили аккордеон, то они в достаточной мере усилили свою заботу о детях.

— Кто родители у Антонии?

— Отец — гидроинженер, а мать — оперная певица. Несколько раз они к нам приезжали. Я с ними беседовал, и мне кажется, что отец из тех инженеров, которые способны застрелиться, если на построенной ими плотине появится трещина.

— А мать?

— Мать плакала и вытирала глаза кончиком платка, чтобы не испортить косметику, — гневно произнес враневский воспитатель и тут же смущенно взглянул на мои глаза.

— Пока мне все ясно, — сказала я. — Неясно только одно, почему вы настаиваете, чтобы девушка училась именно в моей группе, когда в техникуме есть столько опытных преподавателей?

— Ведь я же сказал вам, что преподавателю постарше я не мог бы рассказать об Антонии все. Просто не решился бы… У Антонии должен был быть ребенок…

Он шумно втянул в себя воздух и принялся расправлять кисти зеленого пушистого шарфа. Я следила за нервной игрой его пальцев и чувствовала, что его последние слова мучительно вливаются в меня, словно глотки перестоявшей воды.

— Да, и поэтому я сказал вам, что отныне в жизни девушки каждый из нас может стать опасностью номер один. Пусть бессознательно, пусть только нехорошей усмешкой или взглядом… И еще, мне кажется, вы понимаете, почему Антония не захотела вернуться в свой родной город.

— Вы спросили директора, на каком заводе можно найти место для девушки?

Воспитатель поднял глаза и благодарно улыбнулся. Теперь разговор наш пошел легко и просто, как между давно знакомыми людьми. «Работает кто-нибудь из ваших на заводе ферросплавов?» Он уже договорился о месте в заводском общежитии. «Ведь вы будете туда заходить? Комната девять».

Зазвенел телефон на директорском столе, мы вздрогнули. За разговором мы совсем забыли, где находимся. Я взяла трубку. Незнакомый голос попросил товарища директора, а если его нет, то не передам ли я товарищу директору, чтобы тот не искал задачник Ларичева, потому что у них он есть и Киранова принесет его к третьему уроку.

— Кто это говорит? — невежливо полюбопытствовала я.

— Киранов, — ответила пластмассовая трубка.

Я не удивилась. Задачник Ларичева — самое малое, чем стоит пожертвовать ввиду предстоящего в техникуме сокращения. А может, и я принимаю Антонию из-за этого? Нет! Я беру Антонию ради нее самой.

Воспитатель поднялся. Аккуратно расправил шарф, застегнулся на все пуговицы и протянул руку. Он был ниже меня, но как-то по-особому откидывал назад голову, и от этого глаза наши оказались на одном уровне.

— Вот еще о чем хочу я вас попросить, — произнес он, уже взявшись за ручку двери. — Скажите Антонии, что мы с вами знакомы по университету.

— Чтобы она мне больше доверяла? — засмеялась я.

— Думаю, это ей поможет не чувствовать себя вначале слишком одинокой, — серьезно объяснил воспитатель. — Зовут меня Георгий Неделчев, вы запомните?

— Сколько ей лет?

— Девятнадцать…

Мне было двадцать три…

Я решила до приезда Антонии поговорить с кем-нибудь из моей группы и вызвала Семо Влычкова и Филиппа. Я бессознательно повторяла враневского воспитателя — искала друзей, с помощью которых надеялась облегчить судьбу девушки. Конечно, всего я им не рассказала. Оба напряженно выслушали мой не слишком связный рассказ, и в глазах у них я видела отцовскую тревогу.

— Боюсь я за молодых, — откровенно сказал шофер.

— Спокойно! — поднял руку Филипп, словно мы были в шахте, где предательски трещат крепления.

В самых глубоких, самых потаенных уголках моего учительского сердца таилась отчаянная мечта, чтобы Антония хотя бы не оказалась красивой. И в первую минуту, увидев ее, я облегченно перевела дух. Девушка была высокой, худенькой, с прозрачной кожей, которая казалась смуглой от громадной копны кудрявых волос. Говорили мы с ней недолго, причем я очень старалась, чтобы в голосе у меня не было ни суровости, ни излишнего тепла. Антония оживилась только один раз — когда я упомянула, что еще с университета знаю ее воспитателя Георгия Неделчева.

— Правда? — засмеялась девушка.

Мне не доводилось еще встречать людей, которых бы так меняла улыбка. Лицо Антонии словно бы осветилось изнутри и стало по-настоящему красивым, красивым той смуглой прелестью, которая бывает у черешен, первыми созревающих на верхушке дерева. «Хоть бы ты пореже улыбалась в классе!» — подумала я, и сейчас мне стыдно даже вспомнить об этом.

Когда мы с ней появились на пороге класса, группа замерла и в воздухе словно пробежала искра.

Я позволила ей самой выбрать место. Антония осмотрела ряды парт и медленно двинулась к пустующей последней скамейке, где когда-то сидела инспекторша. Мои мужчины продолжали стоять и, не поворачивая голов, провожали девушку взглядами.

— Отныне у нас новая учащаяся, — заговорила я, чтобы прервать эту беспокойную тишину. — Антония Кирилова… — Девушка встрепенулась. — С завода ферросплавов.

— Я слышала, у тебя в группе есть девушка, — спустя несколько дней остановила меня Киранова. Держалась она просто и по-дружески, словно бы на педсовете не случилось ничего особенного. — Я готовлю весенний праздник поэзии, и мне нужен женский голос для декламации.

Я на мгновение представила себе Антонию на освещенной сцене и сотни людей, которые снизу будут с любопытством рассматривать ее лицо… А что, если кто-нибудь уже знал ее раньше?

— Ничем не могу помочь тебе, — решительно ответила я. — Девушка и без того отстала, и незачем ей сейчас отвлекаться.

Киранова пожала плечами.

— Твой отказ меня ничуть не удивляет. Его очень легко объяснить.

— Напротив, Киранова, очень трудно. И причины здесь совсем не те, о которых думаешь ты.

Весенний праздник поэзии прошел хорошо. Я только удивлялась, где наши ребята нашли время, чтобы выучить такие длинные стихотворения. Они читали их, побледнев от волнения, стиснув перед грудью черные кулаки. В нервом ряду трепетала Киранова, два или три раза я заметила, как она поглядывает, аплодирует ли директор.

21

Почему это человек раньше так слепо и настойчиво гнал от себя природу?! Может, он боялся ее так же, как нынче крестьянские дочки боятся стелить цветистые деревенские половики в своих новых городских квартирах. Каким образом приходит теперь весна в большие города, где она может угнездиться там, среди алюминия и асфальта, среди холодных бетонных коробок небоскребов? И откуда молоденькая секретарша, сидящая в звукоизолированном кабинете на тридцать восьмом этаже, узнаёт, что пришла весна?

У нас в городе первыми проснулись платаны. За несколько дней кора у них посветлела, а большие лиловые почки вспухли будущими листьями и цветами. Потом, в одно утро, у оград зазеленели острые верхушки травы, казалось, из согревшейся земли потихоньку выползают зеленые ежики. Не изменилась только река. Она все так же тащила через весь город черную отравленную воду и была похожа на старуху, для которой времена года уже не имеют никакого значения. «Будь это в моей власти, я бы директоров всех здешних заводов заставил отремонтировать очистительные установки за свой счет!» — встретив меня на мосту, сказал как-то инженер Харизанов.

Михаил принес мне вербу. Уже в дверях я почувствовала ее терпкий аромат. Вазы у рас не было, и он сунул ветки в молочную бутылку. Наверняка наломал в чьем-нибудь дворе; в цветочном магазине их бы аккуратно подрезали, а тут даже сквозь воду было видно, как упорно сопротивлялась его рукам упругая кора. Ночью, когда я проверяла контрольные работы, раздавалось тихое потрескивание. Это продолжали расти обманутые комнатным теплом почки.