Свидание с хичи. Анналы хичи - Фредерик Пол

Не хочу сказать, что я не обращал внимания на историю детей. Наоборот, обращал. Она меня тронула. В детской храбрости есть что-то бесконечно трогательное, во всяком случае для меня.

Я не имею в виду физическую храбрость, когда обзываются и дерутся кулаками. Как в тот раз, когда Снизи стоял перед Гарольдом, хотя это очень храбро для мальчика хичи. Я имею в виду то, как ребенок встречает подлинную опасность, иногда непреодолимую и непобедимую опасность. Это так же тщетно, безнадежно и трогательно, как вызывающее мяуканье двухнедельного котенка перед сорвавшимся с привязи быком. На меня это очень действует.

Альберт не всегда терпим к моему отношению к детям. Он часто говорит, что нам с Эсси следовало завести своих, и тогда я бы не стал идеализировать детей, как делаю это сейчас. Может, и так. Но независимо от того, что я делал и не делал, у меня всегда что-то разжижается в области сердца (ну, по крайней мере аналога физического сердца, которое когда-то у меня было и которого больше нет), когда я вижу, как поступают дети перед лицом сильного страха.

В сущности вначале ни Гарольд, ни Снизи не испугались по-настоящему. Учение есть Учение. Их много было и раньше. Мальчики упали на месте. Закрыли глаза. И ждали.

Это не Учение второго класса, как при посадке корабля. Всеобщая тревога, какую проводят в самые неожиданные моменты и которую следует вопринимать совершенно серьезно. Как только стих предупреждающий свист, стихло и все Колесо. Рабочие машины, у которых не было обязанностей, перешли в состояние готовности и застыли неподвижно. Свет померк, так что едва видно окружающее. Внутренние компенсаторы массы, которые сопровождают все движения Колеса, сделали последний толчок и отключились; застыли лифты; замерли все неорганические (или больше не органические) машины и сознания на Колесе.

Гарольд и Снизи тоже постарались замереть, как только могут активные дети. Одним из обязательных курсов в школах Колеса было то, что некоторые называют «сатори»[20], закрытие сознания. Мальчики хорошо им овладели. Снизи, лежа в зародышевой позе рядом с Гарольдом, чувствовал, как мозг его опустошается, в нем остается только серо-золотистый, не-теплый-и-не-холодный, не-яркий-и-не-темный туман отказа от самого себя.

Почти полного отказа.

Конечно, достигнуть абсолютного совершенства в сатори невозможно. Сама попытка достичь совершенства есть несовершенство. В тумане Снизи шевелились мысли. Вопросы. Вопросы об Онико, которые Снизи по-прежнему очень хотел задать родителям. Вопрос о том, может ли Учение — но какой-то ужасающей случайности — быть совсем не Учением, а самой настоящей реальностью.

Палуба Колеса под его щекой казалась мертвой. Никакого гудения воздушных насосов или гула кабельных моторов. Никаких голосов. Ни шороха шагов. Ни нерегулярных, но привычных звуков смещения компенсаторов массы, которые поддерживают постоянное ровное вращение Колеса.

Снизи ждал. Из всех вопросов, которые формировались в его сознании, он выбрал один, а остальные отодвинул полусформулированными. А этот вопрос становился все настойчивее.

Почему именно это Учение продолжается так долго?

На самом деле прошло больше часа, прежде чем ближайшая очистительная машина распрямилась. Направила свои сенсоры в сторону мальчиков и сказала:

— Учение окончено. Можете встать.

Конечно, им не нужно было это говорить. Не успела очистительная машина произнести свою фразу, как Колесо начало оживать. Загорелись огни. Отдаленные звяканья, громыхания и скрип говорили о том, что включились все механизмы. Гарольд, улыбаясь, вскочил.

— Наверно, папа ушел на работу, — счастливо воскликнул он; перевод этого замечания таков: «Он не вспомнит, что я опоздал».

Снизи сказал:

— Мой тоже… — И тут его поразила мысль, что оба родителя Онико, вероятно, тоже ушли, так что…

— Так что им пришлось оставить ее одну, — кивнул Гарольд. — И какой смысл нам был задерживаться? Тупица!

— Он пнул, проходя мимо, очистительную машину. — До завтра.

— Конечно, — вежливо ответил Снизи и заторопился домой.

Как он и ожидал, родителей не было. Домашняя машина сказала, что его отец вызван к кушеткам для сна, а мать Учение застало далеко в третьем секторе Колёса. Оба сейчас направляются домой.

Первым пришел отец, выглядел он снова усталым.

— Где мама? — спросил он. За Снизи ответила домашняя машина:

— Фемтовейв задержала небольшая проблема: после Учения реакция одной из обслуживающих цепей замедлилась. Готовить обед?

— Конечно, — проворчал Бремсстралунг устало и раздраженно. — В чем дело, Стернутейтор? Почему ты не сказал машине, что нужно начинать? К тому же, — добавил он, неожиданно вспомнив, — где ты был два часа назад?

— Заболела Онико, — объяснил Снизи.

Бремсстралунг остановился на полпути к воздушной ванне.

— И ты должен об этом беспокоиться? Ты что, медицинская машина?

Снизи рассказал о кокосовом соке.

— Мы должны были отвести ее домой. Я хотел уйти, отец, — возразил он, — но ее домашняя машина сказала, чтобы мы оставались с ней, и ее Предок согласился с этим.

Бремсстралунг иронично повторил:

— Ее предок?

— Нет, конечно, я не ее реальных предков имею в виду, отец. Она носит Предка в своей капсуле. Его имя Офиолит. Предка, я хочу сказать.

— Для человека Онико поразительно разумна, — одобрительно сказал Бремсстралунг. — Я часто думаю, почему люди не носят сумки с памятью. Конечно, им не нужна радиация, как нам, но капсулы очень удобны и в других отношениях.

— Да, по у нее в капсуле Предок.

Как он ни устал, Бремсстралунг оставался хорошим отцом. Он присел на вилы отдыха, поместив капсулу между ног, и принялся объяснять сыну:

— Ты должен помнить, Стернутейтор, что если группа Предков была по небрежности оставлена после Ухода, им стало очень одиноко. Конечно, они связались бы с первыми же разумными существами, которые появились там. Пусть даже с людьми.

— Да, но у меня в капсуле еще нет Предка, — сказал Снизи.

— У детей не бывает в капсулах Предков, — объяснил Бремсстралунг. — Даже у многих взрослых их нет, потому что Предки очень заняты на важных работах, но когда ты вырастешь…

— Да, но у нее Предок есть, — настаивал Снизи.

Бремсстралунг застонал и встал. Аккуратно повесив капсулу рядом с дверью ванной, он попросил:

— Позже, сын! Я на самом деле очень устал.

Дело не в интеллектуальном любопытстве Снизи. И не в ревности одного ребенка к другому, с лучшей игрушкой. Возникает вопрос морали, чуть ли не религии.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});