Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова

Тебе нравятся?

Иногда кажется, что она из кожи вон лезет, лишь бы угодить. Лишь бы соорудить из нашего общего времени нечто условно-правильное, «такое, как у всех». И ей самой больно от этих попыток. Физически. Просто эта боль, видимо, смешана с другой, поэтому остается неопознанной. Но как только Лил поймет себя… Что-то случится. Определенно.

– Скажем, я не против. Хотя можно и без вопросов.

– Ну, давай сначала попробуем, как все делают. Да?

Остается только вздохнуть и позволить прозвучать торжественному:

– Как прошел твой рабочий день?

– В грязи.

– Э?

– Я копался в грязи. Вернее, копал грязь.

– Много?

– Грязи-то было? Ещё не на раз осталось.

– И завтра тоже будешь копать?

– Скорее всего.

– И так весь день? Скучно!

– Да не, веселья тоже хватало.

Сразу вцепилась в локоть:

– Расскажи, расскажи!

– В грязи нашелся скелет.

– Мертвый?

– Ты когда-нибудь видела живые скелеты?

– А то! На День Мертвых их полным-полно вокруг.

Хм. Вполне возможно.

– Ты что, не праздновал никогда?

В сенаторском доме как-то не было принято следовать подобным традициям. Хотя да, припоминаю, что куколки, составленные из игрушечных костей, появлялись. На половине прислуги и в очень ограниченном количестве. Элена-Луиза не позволяла некоторым народным традициям входить в свою семейную жизнь.

– Неважно.

– Ой, это же так весело!

Поминать покойников? Обхохотаться можно, какое веселье.

– Мертвый был скелет. Совсем мертвый.

– И откуда он взялся?

– Полиция будет разбираться.

– Там и полиция была? – хватка пальцев стала ещё крепче.

– Так труп же. К нему всегда прилагается расследование.

– Я знала, что тебя нельзя оставлять одного! Знала!

Прижалась к моему боку. Горячая, как полуденное солнце.

– Каждый день теперь буду приходить. А то мало ли, что случиться может… Вдруг утащит кто?

– Утащит?

Замолчала. Задышала шумно-шумно мне в грудь.

– Ну-ка, поясни свою мысль.

– Да я…

Отправиться через весь город, на ночь глядя, чтобы сопровождать меня домой? Нет, тут дело не в спектакле «семейных ценностей».

– Скажи честно.

– А обижаться не будешь?

Так, пошла торговля. Значит, есть, ради чего.

– Не буду.

– Обещаешь?

– Я уже сказал.

Сопение. Пыхтение.

– Ну и?

– Я же не дурочка какая-нибудь… Я видела, как она на тебя смотрит. Всё-всё видела.

Господи, что ещё за «она»?

– Ничего, я тоже сильная. И никому тебя не отдам!

Вот только ногтями не надо впиваться в кожу! Больно же.

– Лил.

Пришлось остановиться, оторвать девчонку от себя, взять за плечи и посмотреть прямо в глаза.

– О чем ты говоришь? Я не понимаю.

– Ой да прямо!

Попробовала вырваться. Но взгляд не отвела, и то хорошо.

– Правда, не понимаю.

– Ты ещё скажи, что блондинку ту, с рынка, не встречал никогда!

Ах вот, что она имеет в виду… Сеньорита Толлман и наши с ней гляделки.

– Ты уже был с ней или только собираешься?

Осеклась. Вздрогнула. Шатнулась назад и упала бы, если бы я её не держал.

– А ведь был… Я помню, ты тогда пах весь сладко-сладко…

Снова-здорово. Плохо, когда девице нечем заняться: запоминает всякую ерунду и мусолит потом по первому же удобному поводу. Теперь понимаю, почему в местных семьях, если уж они состоялись, детей видимо-невидимо. Чтобы мужа жена выбирала предметом своих умозаключений в самую последнюю очередь.

– Глория тут ни причем.

– О, ты и имя её знаешь?! - Рванулась на свободу с удвоенной силой.

– Конечно, знаю. Она – мой учитель по…

– Замолчи!

По программе начального образования. Назначенный муниципалитетом. А кроме того, она – девушка моего социального инспектора и друга. Или друга и социального инспектора?

– Вы, мужчины, вечно не знаете, когда нужно молчать! А ещё нас в болтовне обвиняете!

Но это просто навскидку, не учитывая последние, так сказать, новейшие сведения, из которых выходит, что сеньорита Толлман имеет прямое отношение к…

– Пусти!

* * *

Я всегда делаю то, о чем меня просят. Даже если просящий оступается, теряя сандалию, и едва удерживается на ногах.

– Лил.

– Видеть тебя не хочу!

Пошлепала прочь, прихрамывая на босую ногу.

– Лил!

Так и есть, веревочка не выдержала. Надо будет дома что-то придумать, если у девчонки нет запасной пары обуви. Может, в закромах папаши Ллузи найдется кусок кожи, который можно порезать на ремешки?

– Лил, это смешно.

– Так почему я не смеюсь?

Её можно догнать в три шага. Ну, максимум в четыре, если не сбавит темп.

– Пойдем домой, уже поздно. Пора спать.

– А я выспалась! К тебе вечером собиралась, вот и…

– Сеньорита Сапатеро?

Здесь было так же темно, как и в Низине. Промышленная зона, большей частью мертвеющая по окончании рабочего дня, а потому экономящая на освещении. Редкие фонари, рассеянный свет, шумная ссора – удобное стечение обстоятельств, чтобы незаметно подъехать. Особенно на машине, начинка которой позволяет двигаться совершенно бесшумно. Не касаясь колесами земли.

Лимузин сенатора. Не самый большой из имеющихся, не парадный, а предназначенный для деловых поездок. Матово-черный, впитывающий в себя любые отсветы. И Петер, такой же непроглядно черный в своем строгом костюме.

– Сеньорита Лилис Сапатеро?

– Меня так зовут. Чего тебе надо?

Не думал, что галантность телохранителя равно распространяется на всех дам, однако дверца машина распахнулась перед девчонкой-оборванкой с тем же почтением, что и перед Эленой-Луизой.

– Прошу вас.

Как бы Лил ни дулась на меня, как бы взбешена ни была, она все-таки сообразила: происходит нечто вовсе не будничное. Странное, если не сказать, пугающее.

– С вами хотят побеседовать.

Шаг назад. Голая стопа заскользила влажной от росы глиняной обочине, ноги поехали в разные стороны и…

Мы с Петером не сшиблись лбами только благодаря его профессионализму. Кажется, моей заслуги в ловле падающей Лил было чуточку больше, но держали её сейчас мы оба. Крепко. Лично я – намертво.

– Сеньорита не хочет ни с кем беседовать.

– С тобой – в первую очередь?

О, мы умеем шутить? Почему же раньше так тщательно скрывали этот талант?

– Убери руки.

– Или?

У меня нет ни единого шанса, кроме как получить перелом. Плюс внутреннее кровоизлияние.

– Я тебя где-то видел, парень. И я вспомню, где, можешь быть уверен.

– Руки.

– Петер!

Ну да, все логично: без окрика хозяина пес не поменяет свои планы. Зато как только прозвучит знакомый голос, и хвостом завиляет, и бывших врагов начнет облизывать. Если понадобится.

– Приношу самые искренние извинения, сеньорита… за это внезапное обращение. Понимаю, оно могло вас напугать. Поверьте, вам ничто не угрожает. В моем обществе, по крайней мере. Вы ведь знаете, кто я?

Он не вышел из машины, только приопустил стекло. Так, чтобы в свете салона были ясно различимы черты лица.

– А кто ж не знает?