Роковое сходство - Патриция Гэфни

Моряк легко заводит друзей, но и теряет их столь же легко; по окончании очередного путешествия он нанимается на новый корабль, а там уже новый капитан, новая команда. Броуди чувствовал себя не вполне своим даже среди тех немногих настоящих друзей, которых ему удалось сохранить. Теперь он ясно видел то, в чем до сих пор себе не признавался: тот образ жизни, который он для себя избрал, на самом деле его не устраивал.

Зато нынешняя жизнь устраивала его вполне. Много раз за последнее время Броуди забывал, что должен играть роль, и оставался просто самим собой. Новая работа оказалась захватывающе интересной. И сейчас, когда уважаемые представители среднего сословия, столпы ливерпульского общества, предложили ему присоединиться к их тесному и замкнутому мужскому кружку, он мог смело сказать, что у него есть все. За исключением разве что стабильного положения.

Увы, ни о какой стабильности даже мечтать не приходилось. За неимением будущего Броуди довольствовался настоящим, потому у него не было выбора: день сегодняшний – вот все, что дала ему судьба. Он не питал иллюзий и заранее не сомневался, что нанятые Анной детективы ничего не найдут. Скоро, очень скоро ему придется уехать. За два месяца он ни на шаг не приблизился к разоблачению таинственного, сообщника Николаса в компании Журдена, и если бы две недели назад кто-то не предпринял попытки его утопить, Дитц наверняка уже упрятал бы его обратно в тюрьму.

Но Джон уже знал, что в тюрьму не вернется. Ни за что на свете, чего бы ему это ни стоило. Ему потребовалось время, чтобы основательно изучить самого себя, однако теперь он понял, что скорее предпочтет болтаться в петле, чем просидеть под замком до конца своих дней. Кроме того, он больше не считал себя обязанным держать слово, данное перед выходом из тюрьмы. Дитц и другие чиновники, вынудившие его взять на себя обещание, что он не попытается бежать, полагали, что имеют дело с убийцей. Но Броуди не совершал убийства: обещание вырвали у него под давлением. Он не собирался покорно следовать, куда пошлют.

Нечего и говорить, жизнь в изгнании его тоже не прельщала. Разве это не то же самое, что своего рода тюрьма? Особенно теперь, когда ему было что терять, помимо свободы: дом, друзей, любимую работу. Анну.

Ах, Энни, Энни! Ему бы следовало прийти в отчаяние, но он не мог. Он был слишком счастлив.

Броуди не расслышал, как открылась дверь. Прошла минута, и что-то неуловимое в воздухе заставило его открыть глаза и поднять голову.

– Вид у тебя… довольный.

Он улыбнулся ленивой, довольной улыбкой.

– Мне есть чему радоваться. Особенно сейчас. – С этими словами он протянул ей руку, но Анна, должно быть, не заметила. Она очень тщательно закрыла за собой дверь и прошла через всю комнату к окну, выходившему во двор. Джон следил за ней молча, очарованный игрой света, косыми лучами проникавшего сквозь жалюзи, на ее лице. Однако затянувшееся молчание постепенно стало казаться ему все более напряженным и неестественным.

– Что-нибудь не так?

Анна медленно повернулась к нему:

– Я вижу, ты надел часы своего брата. Он удивленно взглянул на красивую цепочку у себя на поясе. Эти часы ему дал О’Данн. Броуди носил их и раньше; неужели она до сих пор не замечала?

– Что случилось, Энни?

Она не ответила.

Джон встал и пошел к ней навстречу; с каждым его шагом ее глаза раскрывались все шире. Анна всегда казалась ему красавицей, у него сердце радовалось при виде ее, но сейчас он вдруг заметил, как она бледна. Подойдя вплотную, он взял ее за руку. Ее пальцы были холодны как лед, но стиснули его собственную руку с поразившей его неистовой силой. А потом Анна вырвалась и отошла от него.

Джон, нахмурившись, проводил глазами ее прямую спину. Она остановилась у стола и нервными, угловатыми движениями начала перебирать разбросанные по крышке бумаги.

– Я обсудил с Доуэрти трудности, возникшие у нас с балластом, о которых ты мне говорила, – начал он, лишь бы что-нибудь сказать. – Они использовали гальку, поднятую со дна залива у Кальяо <Город-порт в Перу.>, а она такая острая, что при качке выламывается из самых крепких ящиков и раскатывается по всему кораблю. Доуэрти говорит…

– Я бы сама их тебе дала, если бы ты попросил. – Звук ее голоса – тихий, полный отчаяния и холодной отчужденности – поразил его в самое сердце даже прежде, чем он уловил смысл слов. Броуди вспыхнул, руки в карманах сами собой стиснулись в кулаки.

Анна это заметила. Губы у нее задрожали, она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. Голос тоже дрогнул, когда Анна продолжила:

– Да, я говорила с моим кузеном. Неужели ты думал, что он мне не скажет?

Джон прислонился к подоконнику и скрестил ноги в лодыжках, по-прежнему держа руки в карманах.

– И что же именно он тебе сказал? – Как ей была ненавистна деланная небрежность в его голосе, наигранная непринужденность позы! Неужели он собирается солгать? Какой же дурой он ее считает в таком случае!

– Все! – вскричала она. – Мне все известно. Кроме одного: на что ты рассчитывал? Неужели ты думал, что тебе это сойдет с рук?

– Что именно не должно сойти мне с рук? – тихо спросил Броуди. – Что тебе известно, Энни?

– Прекрати. Прошу тебя, ради бога, прекрати. Мне известно, что ты вор и лжец, обманщик и лицемер… У меня слов нет, чтобы сказать, что ты такое!

Ему показалось, будто что-то тонкое, непрочное, как бумага, рвется у него внутри – медленно, беспощадно и безвозвратно. Но вслух он сказал:

– Слова ты найдешь. Не стоит себя недооценивать.

Анна сделала несколько шагов к окну и остановилась посреди комнаты, глядя ему в глаза.

– И это все, что ты можешь мне сказать?

– Нет, не все. Я мог бы сказать тебе, что ты ошибаешься. Будет ли из этого толк…

– Я видела чек, Джон. Заполненный твоей рукой! Деньги исчезли!

Броуди скрестил руки на груди. Сколько он ни старался сохранить неподвижность, на щеке у него дергался мускул.

– Ах вот в чем дело, – насмешливо протянул он. – Ну, тогда говорить больше не о чем.

«Скажи ей правду», – подсказывал ему внутренний голос. Увы, гнев и обида заглушили его. Ему захотелось причинить ей ту же боль, которую испытывал он сам по ее вине.

В отличие от него Анна в эту минуту готова была поступиться собственной гордостью.

– Скажи мне все, что угодно, – умоляюще, едва слышно попросила она. – Заставь меня поверить…

Броуди оттолкнулся от подоконника и подошел к ней.

– «Заставь меня поверить», – повторил он с ледяным спокойствием. – Ты хочешь, чтобы я заставил тебя себе поверить?

По спине у нее пробежал холодок. Впервые за все время она по-настоящему испугалась его. Он стоял так близко, что она ощущала его дыхание у себя на лице. В его вопросе ей явственно почудилась угроза. Гнев исходил от него обжигающими волнами; ей даже показалось, что в воздухе между ними дрожит марево. Анна облизнула пересохшие губы и с трудом заставила себя заговорить.