Роковое сходство - Патриция Гэфни

– Я случайно узнал об этом вчера. Мистер Кэннон из банка упомянул об этом в разговоре. Он сообщил мне, что Ник снял значительную сумму наличными с одного из корпоративных счетов, и намекнул, что столь крупную финансовую операцию было бы разумно обсудить с его коллегами из отдела капиталовложений. Я сделал вид, будто знаю, о чем идет речь.

– И что потом?

– Я пошел к Нику и потребовал объяснений.

– И что же?

– Он все отрицал.

Анна облегченно вздохнула. – Ну вот, видишь, – не слишком уверенно сказала она, – значит, это ошибка.

Стивен нетерпеливо откашлялся:

– Деньги пропали, Анна. Они не переведены на другой счет, они никуда не вложены и не использованы для каких-то капитальных закупок. Они исчезли. А Ник твердит только одно: ему ничего об этом не известно.

– Раз он так говорит, значит, ему ничего об этом не известно. Стивен, это ошибка! Почему ты думаешь, что он лжет?

– Вот почему.

Он протянул листок бумаги, который она уже видела у него в руке. Анна спрятала обе руки за спину: все ее страхи вернулись вместе с сильнейшим сердцебиением. Преодолев минутную слабость, она предприняла жалкую попытку придать голосу невозмутимость:

– Что это?

– Банковский чек. Его подписал Ник. Ты же не станешь отрицать, что это его почерк?

Надежда вернулась – абсурдная, нелепая, совершенно безумная и смехотворная. Это Николас подписал банковский чек, Николас, а не Джон!

Анна с опаской протянула руку, словно собираясь погладить свернувшуюся на солнце змею, и с величайшей осторожностью развернула листок. Слова расплывались у нее перед глазами, она не сразу разобрала их. Она прочитала дату: 20 июля. Неделю назад. Почерк Николаса, который Броуди так старательно и долго учился подделывать. Ей вспомнились те дни в Италии, когда она помогала ему овладеть этим искусством.

Анна нащупала позади себя стул и опустилась на него. Воздух жарко натопленной оранжереи показался ей удушающим. Пот выступил по всему телу и потек струйками, щекоча кожу.

– Должно быть какое-то объяснение. Он что-то предпринял по собственной инициативе. Он мне расскажет.

– Я так не думаю.

– Почему?

– Когда я предъявил ему этот чек, он попросил ничего не рассказывать тебе.

Руки у нее ослабели. Надо было что-то сказать, как-то оправдаться, может быть, накричать на Стивена, но слова не шли у нее с языка, душа рвалась на части, боль казалась непереносимой. Предательство Николаса ранило ее в самое сердце, но то, что произошло сейчас, было еще страшнее. Это было хуже смерти.

– Это ошибка! – беспомощно повторила Анна, не в силах сосредоточиться ни на чем другом. – Он по какой-то причине скрывает от нас правду. Этому должно быть разумное объяснение.

Однако единственное объяснение, пришедшее в голову ей самой, повергло ее в ужас. Анна встряхнулась, усилием воли освобождаясь из лап кошмара.

– Тебе уже что-то известно об этом, не так ли? Мне показалось, что для тебя эта новость не стала полной неожиданностью.

Высказанное Стивеном подозрение насторожило ее и заставило лихорадочно задуматься. Анна встала.

– Мне об этом ничего не известно. Ты правильно сделал, обратившись ко мне, – сказала она с уверенностью, которой на самом деле отнюдь не ощущала. – Какое-то объяснение непременно есть, но пока не стоит говорить об этом никому, даже Эйдину.

«Особенно Эйдину», – добавила она мысленно.

– Предоставь все мне, Стивен. Я сама этим займусь. – Но когда она попыталась пройти мимо него, он заступил ей дорогу.

– Ладно, я дам тебе несколько дней, поскольку это семейное дело.

– Что? – изумилась Анна.

– Потом я выступлю против тебя открыто. Я хочу получить у дяди Томаса доверенность на управление компанией и теперь могу кое-что для этого использовать.

Кровь отхлынула от щек Анны: она поняла, что если не покинет помещение сию же минуту, то лишится чувств.

– Ты никогда ее не получишь, и тебе нечего использовать!

Она проскользнула мимо него и стремительным шагом направилась к двери.

– Поберегись, Анна.

Уже держась за ручку двери, она обернулась назад:

– Мне нечего опасаться. Мой муж ничего плохого не сделал!

Стивен медленно и грозно покачал головой:

– Твой отец сделал глупость. Компания Журдена должна принадлежать Журденам.

Несмотря на все, что на нее обрушилось, Анна вздернула подбородок. Дымка горя, застилавшая ей глаза, на миг рассеялась, в ее взгляде сверкнул вызов. Фальшивая бравада сменилась подлинной решимостью.

– Я – Журден! – сказала она с гордостью.

* * *

Броуди вскинул ноги на крышку стола и откинулся на спинку кожаного кресла, поигрывая золотой цепочкой от часов. По привычке он отыскал глазами на столе фотографию Анны в овальной рамке. Ему казалось, что ее лицо, смотревшее на него с фотокарточки, придает видимость порядка заваленному бумагами, чертежами и письмами столу. На фотографии у нее было лицо классной дамы – строгое, серьезное, с решительным подбородком и плотно сжатыми губами. Но всякий раз при взгляде на это лицо его охватывала волна нежности, сердце у него начинало таять, а губы невольно растягивались в улыбке.

Рядом с фотографией лежало стеклянное пресс-папье, которое она ему подарила несколько дней назад. Большое, тяжелое, оно занимало много места на столе, но Броуди и мысли не допускал о том, чтобы его убрать.

Увеличенная толстым стеклом фигурка внутри шара представляла собой матроса в полной походной форме – резиновые сапоги, штормовая клеенчатая роба, капюшон, – сжимавшего в руках колесо штурвала. Если перевернуть пресс-папье вверх дном, в стеклянной сфере начинал кружиться густой снег. У матроса было свирепое, словно высеченное из камня лицо, черные волосы прилипли ко лбу, в сильных зубах зажата трубка. И, кроме того, у него были синие глаза. Анна сказала, что это делает его похожим на самого Броуди.

Джон улыбнулся, слегка стукнул по стеклянному шару башмаком и закрыл глаза. Она обрадуется, когда узнает, что произошло в этот день, обрадуется, пожалуй, не меньше, чем он сам, хотя объяснить ей истинную причину его торжества будет затруднительно. Гарри Старк и Уилл Рэндом, начальники соответственно формовочного и такелажного цехов, только что предложили ему свою рекомендацию для вступления в мужской клуб и в ливерпульское хоровое общество. Если бы они прислали целый гражданский комитет, чтобы презентовать ему мешок золота, он и тогда не был бы так горд и счастлив, как сейчас.

Глубина удовлетворения, которое он испытывал, поразила его и кое-что приоткрыла ему в себе самом. Джон был простым матросом, без дома, без семьи; ему и в голову не приходило, что он может стать уважаемым членом общества. Цель была настолько далека и недостижима, что он о ней даже не мечтал. До того, как кто-то убил Мэри, а его самого взяли под арест, Броуди считал себя человеком, довольным жизнью. Ему нравилось плавать на кораблях. Теперь он готов был признать, что его тяготило одиночество.