Божественная комедия. Чистилище - Данте Алигьери

1318

«Подвигаясь сзади светильников и посреди их по одной и той же стезе, Грифон должен, следовательно, иметь по три светильника с каждой стороны, и, простирая то и другое крыло в высь, занимать два боковых пространства каждым крылом; так что, рассекая эти пространства, он не расстраивал ни одной из цветных полос». Бенвенуто Рамбалди. – Таков буквальный смысл; аллегорический объяснить труднее. Многие комментаторы его и не объясняют. – Велутелло говорить: «nй la giщ si tizia ne la misericordia divina impedisce mai i sette sacramenti». – «Крылья Грифона заключают между собою четвертую из светлых полос. Если эти полосы обозначают семь таинств, то, согласно обыкновенному счету их в катехизисах, которого придерживается и Фома Аквинский, четвертая полоса будет означать таинство покаяния. A так как прощение грехов есть главная цель вочеловечения и искупления, то кажется очень уместным помещение этого таинства в средине крыл, обозначающих соединение божественного с человеческим». Филалет. – Скартаццини не согласен с этим и приводит свое объяснение: «Если семь светильников означают семикратный Дух святой (стих 50, примеч.), семь полос – семикратный дар или силу Духа Св. (стих 77, примеч.), Грифон – Христа; если орлиная часть Грифона – божественное естество в Христе; если столь высокое поднятие крыл его означает, что Христос, находясь на земле, в то же время находится и на небе и уносится, как Бог, из вида, – то отсюда следует, что намерение Данте было показать, что Христос, хотя Он от неба и в небе, однако не прерывает чрез то силы Святого Духа, согласно со словами самого Христа: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю». Иоанна, V, 17, – «Я и Отец одно». Иоанна, X, 30. – Впрочем поэт не без умысла сказал: «Tra la mezzana e le tre e tre liste, различая таким образом три и три и четвертое. Припомним, что три есть число божественное (примеч. к стиху 50), a четыре – число мира (ibid.), что эти два числа соединены и содержатся в цифре 7. Считая число полос справа и слева до правого и левого крыла Грифона, получим по три и справа и слева – число Божества; присоединим среднюю полосу, получше число четыре – число человечества. Все вместе составят семь – число, выражающее соединение Божества с человечеством. – Крылья Грифона не пересекают ни одну из этих полос, т. е. не нарушают прекрасной гармонии между 3 и 4, ни соединения их в 7. Смысл аллегории, кажется, ясен.

1319

Намек на слова Песни Песней, V, 11: «Голова его – чистое золото». Золото – символ трех качеств Божества: света, чистоты и величия, как и блеска ослепительного. Бёр. Symbol. I, s. 282. – Вид золота имело все птичье, орлиное, т. е. передняя часть Грифа. Тыльная часть, львиная, представляла смесь белого с алым. «Возлюбленный мой бел и румян». Песнь Песней, V, 10. – Белый цвет – символ чистоты, непорочности, алый – цвет любви; по Филалету, белый и алый цвета обозначают веру, полную любви, составляющую вместе с тем совершенство человеческой добродетели. По Скартаццини, так как цвет представляет смесь белого с алым, и следовательно здесь разумеются не два отдельных цвета, a слияние цветов, то должно разуметь просто телесный цвет, a это выражает человечность Божественного Слова» которое «стало плотью». Иоанна, I, 14. Так толкуют Бути, Велутелло и другие комментаторы.

1320

Сличи Ада XVIII, 106 и след. и прим. – Великолепие колесницы солнца описано у Овидия, Превращ. II, 107–110:

Ось золотая была, золотое и дышло и ободВкруг всего колеса и серебряных спиц весь порядок.А на ярме хризолиты и камни цветные рядамиОтражали лучами блестящими Феба сиянье.

Перевод Фета.

Солнечная колесница, управляемая Фаэтоном, сошла с своей колеи и зажгла небо и землю. Последняя взмолилась при этом великом бедствии к Юпитеру о помощи («и гласом священным сказала». Овидия, перев. Фета, Превращ. II, 278), после чего Зевс кинул молнию в неискусного возницу, который упал в реку Эридан, a колесница распалась на обломки. В подлиннике: Quando fu Giove arcanamente giusto. Это выражение arcanamente, таинственным образом, дало повод Бруноне Бианки подозревать, что здесь разумеется папство, завладевшее, как Фаэтон, солнечной колесницей – светским управлением церкви, и что оно, как и Фаэтон, понесет за то заслуженное наказание.

1321

Три жены у правого колеса, как сказано, три богословские добродетели и, как уже видно из их цвета, любовь – красного, надежда зеленого («как смарагд», изумруд) и вера – белого цвета. Их пребывание у правого колеса означает их более высокое достоинство в сравнении с прочими четырьмя женами, представляющими главные нравственные добродетели. Об их значении Фома Аквинский говорит: Cum bonum in humanis actibus attendatur secundum quod regulantur debita regula, necesse est quod virtus humana, quae est principium honorum actuum, consistat in attingendo humanorum actuum regulam. Est autem duplex regula humanorum actuum, scilicet ratio humana et Deus; sed Deus est prima regula, a qua etiam humana ratio regulanda est. Et ideo virtutes theologicae, quae consistunt in attingendo illam regulam primam, eo quod earum objectum est Deus, excellentiores sunt virtutibus moralibus vel intellectualibus, quae consistunt in attingendo rationem humanam» (Sum. Theol., p. II, 2-ae, qu. XXIII, art. 6).

1322

До своего обращения ко Христу Павел преследовал христиан с мечом в руке, a по обращении своем был обезглавлен мечом. Джемсон (Sacred and Legendary, Art. I, p. 188, по цитате Лонгфелло) замечает, что меч стал атрибутом св. Павла с XI века. Здесь меч, по-видимому, есть» меч духа», т. е. «слово Божие» (Ефес. VI, 17). Острота меча означает слово Божие, которое живо и действенно: «Слово Божие живо и действенно, и острее всякого меча; оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судить помышления и намерения сердечные» (Посл. к Евр. IV, 12). Меч этот напоминает здесь меч у привратника чистилища (IX, 78–84 и примеч.) Поэтому-то, вероятно, он и внушает страх Данте, хотя и очистившемуся от семи смертных грехов в семи кругах чистилища, но все еще не чувствующему себя вполне чистым и готовым вознестись к странам звездным.

1323

Первые четыре – символы канонических посланий, писанных апп. Иоанном и Иудой. Наконец, спящий старец, «с виду – огневой» (con la faccia arguta), – символ Откровения, писанного ап. Иоанном. Некоторые возражали на это, говоря, что апостол Иоанн является здесь в третий раз: во-первых, в виде животного, во-вторых, в виде смиренного старца, и в третьих, в виде спящего старца, a потому в четырех старцах некоторые хотели видеть четырех отцов католической церкви: Григория Великого, Иеронима, Амвросия и Августина, или четырех главных пророков: Исаию, Иеремию, Иезекииля и Даниила; также в спящем старце – то Моисея, то Бернарда. Но здесь не представляется никакой трудности. Дело в том, что в мистической процессии участвуют не лица, a олицетворения. Двадцать четыре старца – не авторы книг Ветхого Завета, a самые книги; четыре животных – не Евангелисты, a Евангелия; два старца за колесницею – не Лука и Павел, a олицетворение Деяний Апостольских и Посланий Павловых. Точно так и здесь четыре смиренных старца – олицетворение прочих канонических посланий (Иакова, Петра, Иоанна и Иуды); они названы смиренными (in umile paruta), единственно, по краткости этих посланий, a не по бедности апостолов. Наконец, нищий старец – олицетворение Откровения Иоанна, a не сам Иоанн; он идет один, потому что Откровение – единственная пророческая книга в Новом Завете; он старец, ибо автор Откровения умер в глубокой старости; он идет сзади всех, так как Откровение – последняя книга Библии; он представлен спящим, но с видом огневым, потому что Откровение – ряд видений, написанных чтобы показать, чему надлежит быть вскоре» (Откров. I, 1) и есть «libro di grande sottilezza ad intenderlo» Бути. – «Итак, великая процессия представляет нам вселенскую церковь, предшествуемую семикратным Духом Божиим, осененную семью его силами, предшествуемую книгами Ветхого Завета, ведомую Иисусом Христом посреди Евангелия, окруженную богословскими и нравственными добродетелями и сопровождаемую остальными книгами Нового Завета. В своем перечне и выборе книг, сопровождающих церковь, Данте не хочет выходить из пределов Ветхого и Нового Заветов, может быть, в опровержение мнения тех, которые считали декреталии основанием веры. Сличи De Mon., lib. Ш, с. 3: «Sunt etiam tertii, quos Decretalistas vocant, qui Theologiae ac Philosophiae cujuslibet inscii et expertes, suis Decretalibus (quas profecto venerandas existimo) tota intentione innixi, de illarum praevalentia credo sperantes, Imperio dегодant. Nec mirum, quum jam audiverim quendam de illis dicentem, et procaciter asserentem, traditiones Ecclesiae fidei fundaraentum. Quod quidem nefas de opinione mortalium illi submoveant, qui, ante traditiones Ecclesiae, in Fidem Dei Christum, sive venturum, sive praesentem, sive jam passum crediderunt, et credendo speraverunt, et sperantes cantate arserunt, et ardentes eicoheredes factos esse mundus non dubitati. Итак, в основу церкви Данте полагает лишь книги Ветхого и Нового Завета. Точно так и в Раю (XXIV, 136), вопрошаемый ап. Петром об основе его веры, Данте ограничивается одними книгами Ветхого и Нового Завета и не упоминает ни о каких других, ни о каких декреталиях». Скартаццини.

1324

«Как первый сонм», т. е. двадцать четыре старца в белых одеяниях.

1325

Они увенчаны не белыми лилиями, но венками из роз и других алых цветов, как символом их кровавого мученичества, которое они украшали небесными цветами, объемлющими их головы, как светлые повязки (brôlo – сад; περιβόλιος, περίβολος – огражденное место) и вместе с тем символ полной христианской добродетели, fides cantate formata, – Стоящий вдали, глядя на эти цветы, мог бы поклясться, что он видит огни на голове их, так ярок их цвет.