Высшие кадры Красной Армии 1917-1921 - Сергей Войтиков

Возвратимся к Управлению военного контроля, его финансам — раз обвинения И.С. Плотникова частью касались махинаций с конфискованными ценностями. Управление не получало финансирования, достаточного для развития, что было причиной постепенного свёртывания штатов: на содержание учреждений военного контроля в феврале — марте было отпущено 3 млн рублей, 1 июля 1918 года осталось всего 621 тыс. 376 рублей 03 копейки, а с 1 июля по 1 октября 1918 года требовалось 1 млн 703 тыс. 775 рублей, соответственно проект штатов от 22 июня предполагал 951 человек в Петрограде, от 30 июля — 622, а поздний недатированный — всего по 100 контролёров при почтамте и телеграфе[1240]. Поэтому УВК (как руководство, так и сами служащие) изыскивало дополнительные источники финансирования и другие способы улучшения своего положения, вроде самофинансирования конфискованными денежными средствами (например, приказом начальника УВК № 20 от 10 апреля оприходовано крупное изъятие на пропускном пункте — свыше 12 тыс. рублей и 4 тыс. финских марок) и т.д. — вплоть до устройства в пользу союза служащих в контроле благотворительного концерта, давшего свыше 4.200 рублей. В этих условиях вовсе не удивительным было создание согласно п. 10 приказа по УВК № 17 от 3 апреля «ликвидационной комиссии» под председательством жены Исаака Плотникова С.И. Коган-Плотниковой (в составе комиссара по досмотру багажа на Финляндском вокзале и начальника отдела военного контроля по досмотру посылок) для продажи конфискованных вещей служащим в УВК (вырученные деньги предполагалось передавать в фонд помощи русским военнопленным — видимо, чтобы выглядело как своего рода двойная благотворительность)[1241]. Поэтому обвинение Плотниковых в неправомерной распродаже конфискованных вещей можно отнести к наименее тяжким — это скорее было неуместное и вызывающее для 1919 года продолжение или возобновление практики, сложившейся на раннем этапе истории УВК. Таким действиям, скорее всего, сотрудниками, за редким исключением, не придавалось особого значения на общем фоне низкой дисциплины почто-контролёров, не зависящей от политического режима. Скажем, приказом по Петроградскому военному почтово-телеграфному контрольному бюро от 22 февраля 1918 года строго запрещался «розыгрыш разных лотерейных билетов и других вещей в служебное время» (не говоря об упоминаемом в приказах постороннем чтении, шуме в помещениях, плохой явке на службу и т.д.)[1242]. А ранее, ещё до Октября, циркуляр начальника почтово-телеграфного контроля на Главпочтамте от 24 октября 1917 года отмечал случаи, «когда военные контролёры советовались по телефону со своими родственниками и знакомыми, как им поступить с тем или иным почтовым отправлением, причём тут же в подробностях сообщалось содержание письма»[1243]. Так что и привлечение посторонних лиц для разрешения каких-то вопросов, возможно, никогда не вызывало особых замечаний у служащих военного контроля…

Противозаконная деятельность семейства Плотниковых описана в публикуемом документе:

Постановление Петроградского городского революционного трибунала по делу бывшего Главного комиссара Военного контроля И.С. Плотникова (Маркмана)

24 июня 1919 г.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

24 июня 1919 года Петроградский городской революционный трибунал, рассмотрев в распорядительном заседании препровождённое Петроградскою губернскою чрезвычайною комиссией по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией дело об И.С. Плотникове, С.И. Коган-Плотниковой, В.Л. Борщевском и В.И. Данилове, нашёл следующее:

I. Обвиняемый И.С. Плотников

Исаак Соломонович Плотников, бывший Главный комиссар Военного контроля, обвиняется в злоупотреблении властью, которое выразилось в постоянных и массовых незаконных продажах с расценкой по собственному усмотрению конфискованных вещей из кладовых вверенного ему учреждения.

При этом продавались не только предметы первой необходимости, но и предметы роскоши (шелковая материя, шелковые чулки, горностаевые меха, часы и пр.). Продажа производилась не только служащим Военного контроля, но даже и частным лицам, причём одно из этих лиц — брат самого Плотникова (Л.С. Маркман), крупный петроградский коммерсант и капиталист; другое лицо — экономка второго его брата (М.С. Плотникова), акционера-миллионера, скрывшегося во время Октябрьской революции за границу в Данию, эта экономка (Е.Р. Дуглас) проживала на одной квартире с И.С. Плотниковым, в конце минувшего года также уехала за границу, причём на вокзал провожала её жена И.С. Плотникова. Незаконная продажа конфискованных вещей является безусловным преступлением со стороны Главного комиссара Плотникова, так как, по показаниям его ближайшего помощника В.Л. Борщевского, у них была ими же самим[и] утверждённая инструкция, требующая сдачи конфискованных вещей в соответствующие учреждения, а именно: продовольствия — в Комиссариат продовольствия, обуви — в Бюро по распределению обуви, металлов — в Бюро по распределению металлов и т.п.

2. Усугубляющим вину Плотникова обстоятельством является то, что не только с его ведома, но даже по его личному распоряжению и при его личном участии совместно с женой и другими ответственными служащими были произведены крупные выдачи и крупные изъятия конфискованных вещей из кладовых вверенного ему учреждения, накануне передачи этих кладовых в ведение нового заведующего. Сделано это было в неприсутственный день, в который никаких выдач до того времени не производилось и новый заведующий был поставлен об этом в известность, так как он на свой вопрос, будут ли именно в этот неприсутственный день открыты кладовые, он получил отрицательный ответ. По показанию свидетелей, изъятие конфискованных вещей производилось исключительно потому, что на другой день все кладовые должны были перейти к новому заведующему, и тогда нельзя было бы незаконно воспользоваться достоянием Советской Республики. Самому Главному комиссару один из служащих даже задал вопрос, не являются ли его действия преступными, но он ответил на этот вопрос молчанием, сам же предложил этому служащему принять участие в отобрании конфискованных вещей для себя и для других и тем принял на себя всю тяжесть ответственности за совершаемое преступление.

3. Ещё более тяжким преступлением Главного комиссара Исаака Соломоновича Плотникова является следующий его поступок. Весной минувшего года он обратился официально запиской к начальнику района пограничной стражи с предложением устроить наряд для дачи своего скрывшегося брата акционера-миллионера Михаила Сергеевича Плотникова в Сестрорецке — в целях охраны её от разгрома красноармейцев. При этом он просил дать охрану с пограничного поста «Дюны». Начальник охраны сначала отказался это сделать, так как у него в распоряжении на ближайшем посту было не более 15-ти человек и отрывать их от охраны границы было опасно, так как постоянно ходили тревожные слухи о готовящемся наступлении белых. Однако в конце концов он вынужден был изменить своё решение от отказе, так как его убедили, что необходимо сделать одолжение для Главного комиссара Военного контроля, который намеревался в ближайшие дни переехать на жительство на указанную дачу своего брата. И действительно, на дачу эту в течение 2-х недель посылался караул из пограничников, конных и притом ночью, т.е. тогда, когда требовалась особая бдительность на границе. По поводу этого обвинения И.С. Плотников дал крайне сбивчивые, противоречивые показания, не заслуживающие вследствие этого доверия. На первом допросе он заявил, «что роль охранителя имущества буржуазной квартиры с буржуазной обстановкой я никогда бы на себя не принял, считая это бесчестным и преступным». На втором допросе он признался, что «на даче в Сестрорецке я был два раза в минувшем году: летом ездил на дачу, чтобы посмотреть море, погулять», добавив, что «с этим посещением и ограничилось моё отношение к даче брата, никакой связи у меня с ней не было, так как у меня и мысли не было поселиться на этой даче». На третьем допросе, изобличённый в заведомой ложности своих показаний, он вынужден был исправить своё показание и признаться в том, что «я имел намерение поселиться на даче брата весной прошлого года». На вопрос, почему же он не сказал об этом на предыдущем допросе, он дал неудовлетворительный ответ: «Это прошло у меня мимолётно и я не придавал этому значения». На этом же допросе он признался, что вызывал для охраны дачи караул. Цель присылки караула, по его словам — охранить дачу для штаба подрайона. Практических мер для размещения штаба он, однако, не предпринимал, так как «был занят многосложной организационной работой, так что о том, что дача нужна для штаба, я, по всей вероятности, не говорил».