Десять кругов ада - Леонид Костомаров

Нет, можно и здесь быть свободным.

Правда, в одну сторону - в ту, куда гнут всегда наши следователи, суд и вся эта система - виноват, еще виноват, еще раз и сто раз виноват, виноват только ты.

Хорошо, решил я, виноват только я. Зато ничего уже не надо объяснять следователю Мамонтову А. П., старшему лейтенанту, связавшему меня и сделавшему мне в который раз "слоника"...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

...Стоп, я должен объяснить читателю!

"Слоник" - самая распространенная в СССР пытка, самая простая в исполнении. На голову подозреваемому, осужденному, подследственному или вообще невиновному, случайно попавшему в руки ментам, надевают обычный противогаз. В таком положении жертву можно мучить часами: зажимать шланг, прекращая доступ воздуха, сквозь мокрые носки пропускать ток, впускать внутрь противогаза газ и так далее. Она, жертва, совсем и не умирает, но мучения ее очевидны, и иногда она просит о смерти... Что и требовалось доказать.

Иногда в противогаз любознательные исследователи человеческого организма подсыпают специальный порошок, который они зовут "мышьяк", видимо, он даже одобрен каким-нибудь специальным закрытым милицейским распоряжением и рекомендован к применению (после нескольких вдохов жертва энтузиастов пыточного дела подписывает практически все).

ЗОНА. ЖУРАВЛЕВ

Ничего не понял... кто вмешался в мой рассказ, какое-то наваждение, но этот товарищ говорит сущую правду - так оно и есть, должен вас заверить.

Жутко, скажу я вам. Еще страшнее, когда тебя унижают как мужчину. Меня все время они пугали, что посадят в камеру к уркам. Слава богу, все кончилось благополучно для меня, но вот соседа по камере, из которого выбивали большой ювелирный магазин на Севере, того, беднягу, отдали на растерзание зэкам, что сидели здесь же, в предвариловке, и сам процесс изнасилования засняли на фотопленку. И у него был выбор - пойти в зону, никого не выдав, взяв все на себя, и зона получила бы эти фотографии через ментов, и его в первые дни сразу бы опустили... Или сдать соучастников, тогда фото эти никуда бы не ушли.

Ну, и что? Кто чего добился?

Он сдал своих дружков, был суд, фото эти действительно не пошли в зону, куда он сел, ну так его через две недели повешенным в одиночке нашли, все равно догнала его месть - не ментов, так кентов. Вот и вся недолга...

Потому я решил все взять на себя, милиции это было выгодно. Окончили быстро они следствие, передали дело в суд, осудили. Пей коньячок под лимончик, все дела.

Ну а я таким образом отвел от тюрьмы Серегу. Подонок он, конечно, еще тот, и убийство это он совершил по своей дури, никакой особой причины на то не было... Но что делать - он волею судьбы оказался мужем моей Светушки, сест-ренки. А она как раз еще и беременна была в тот год, когда это все и стряслось.

Случилась же дикая и дурная история. Возвращались мы из гостей, вдвоем с Серегой, Света уже дома сидела, на восьмом месяце. Серега не пил, а я поддал в гостях, у наших сидели, с маслозавода, хорошие ребята, только самогон делали больно крутой - с ног бил, падали люди...

А этот жлоб, что погиб, тоже хорош, фотограф, еще та морда... Привык бабки на халяву стричь, наглый и жуткий зануда. Он на меня и попер, орать стал, начальника из себя корчить, я там ретушером временно работал, после увольнения с маслозавода. Я же на заводе главным бухгалтером был, но проворовались начальнички, главбуха первым делом, понятно, уволить надо, по статье...

А мы завернули с Серегой после гостей в фотоателье, мне что-то забрать надо было, зачем поперлись, дурачье?

И так этот фотограф нас допек, а когда меня хотел выкинуть с крыльца, Серега жлоба стукнул, тот сам с крыльца и шмякнулся.

Ночь уже, нет никого. Нас никто и не видел. Подались домой, мы сами-то узнали о смерти фотографа только на следующий день. Перепугались и договорились - молчать...

Арестовали меня через неделю. Вдвоем бы нам с Серегой по пятнадцать лет дали, групповое. Пришлось взять вину на себя. И главное - он судим был до того, залетел по малолетке. Судимому уже на допросах не верят, он и врал ментам, как мы заранее условились. В общем-то отпустили его. А меня - на суд. Не возьми я на себя - сидели бы оба, а сеструха как? Без кормильца...

Их дочке сейчас уже пятый год идет, по ее годкам я свои здесь считаю, удобно.

ЗОНА. ДРОЗДОВ

Сидели после обеда в каморке, грелись. В такие минуты забывалось, где ты находишься, вспоминалась воля, родня, думалось хорошо...

Дровишки в печке потрескивают, солнышко из оконца припекает, в желудке обеденная пайка переваривается, чифирь гонит кровь - вверх - вниз. И разговоры добрые, шутейные...

Я неучам объясняю, на каком языке они говорят:

- Ништяк - слово тюркское.

- А баланда? - спрашивают.

- Баланда... До революции в Таганской тюрьме был шеф-повар по фамилии Баландин. Очень он хреновато готовил: суп-харчо - одна водичка. Ну, и взбунтовались урки, сварили в котле этого Баландина, живьем. Отсюда и пошло баланда, баландер... Чтобы не забывал повар, что его может ждать... улыбаюсь.

Смеются мои урки и фраера.

А мне не до смеху - маманя сидит там одна, в бараке для свиданий, ждет, измаялась. А тут меня Волков, сучий выродок, поймал на мелочи - воротник расстегнут, ну, это надо было причину найти...

Все, говорит, после работы к любимой маме, а днем - на завод. Вот и хожу. Ну ладно, сегодня последний день, потерпит мама...

- Пургу ты гонишь... - мне тут ядовито Скопец говорит, которого поставили временно на кран. - Брешешь все.

Злой такой. Ну, я только плечами и пожал.

- За что купил, - говорю, - за то продаю...

- Да ладно, утихомирились... - Лебедушкин тут голос подал. - Травани еще, Дроздов.

- Ну что, был я маленьким, вот таким. - И показал на сонно помаргивающего Ленина. Тот обиделся, матюгнулся, но затих под усмешливыми взглядами. Прихожу в парк отдыха. А там старый армянин, дядя Гурген, картинки показывает за пятак. В общем, садишься к аппарату и в дырку одним глазом глядишь, да? А он, значит, меняет картинки и объясняет: это самая высокая точка Эвропы Монблан, вэршина. А вот это город на воде - Вэнэция, а вот это Парыж в ночи... "Дядя Гурген, ничего не видно!" - кричим. "Вай-вай, ночь в Парыже, ночь..." Я ему говорю: "Обманул ты, дядя Гурген", а он отвечает: "3а что купил, за то и продаю..." Вот...

Захохотали прохиндеи. Все, кроме этого Скопца, - смотрит на меня волком, почему? Дурак...

- Вот, - говорю, - за что покупаю, за то и продаю. А для себя ничегошеньки не остается. Выйду, в заповедник егерем устроюсь, пора угомониться...

- Женишься? - с подвохом спрашивает Лебедушкин.

- Не знаю, - честно отвечаю. - От бабы сегодня толку мало. Порченая нынче баба пошла. На Руси бабу раньше в строгости держали, мужа величала она только по имени-отчеству. И частенько он ее колотил. Дочери до замужества каждый вечер шли под родительское благословение, просили прощения, и отец осенял их крестом. А если кто за столом заговорит - по лбу деревянной ложкой. Порядок был! Потому Русь так и разрослась... После Петра Первого да Екатерины все и пошло наперекосяк. Раньше бабу за измены казнили, а теперь - цивилизация, феминизация...

- Это как? - Лебедушкин спрашивает.

- Да так, - отвечаю. - Когда баба в доме хозяин - убить ее легче, чем лишить этой власти... А я, братки, жизнь, видать, по-новой начну. Устроюсь все ж в лесники...

Помолчали. Тягостное такое молчание было, словно кто помер...

ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ

...Бадья летела как-то странно, рывками, будто прицеливаясь. Вместо Бати рядом с Сынкой был поставленный сюда временно Дроздов, он-то и принимал сейчас бадью.

Володька смотрел в другую сторону, думал о далеком. И тут подошел бригадир. Батя...

Дроздов ни о чем не думал. К нему приехала мать, и сегодня ночью он не спал, проговорили до утра, потому голова была пустая и звенящая, как с похмелья или после дикой порции чифиря. Говорила, точнее, ворчала она, а он слушал, не находя сил сомкнуть веки, чтобы не обидеть эту постаревшую резко, седую и костистую женщину, родившую его, обалдуя, из-за него так и не заведшую ни мужа, ни мужика, все тянущую его, всю жизнь штопавшую, мывшую, чистившую что-то. Кому теперь эта чистота, этот дом, эти усилия, ее слезы помогут?

Нет у сына семьи, нет желания стать другим, не хочет наследовать дом, который перестал быть родным для него в семнадцать лет, по уходе из мира занавесочек и подушечек...

НЕБО. ВОРОН

Предначертанность и любимая сердцу моему симметрия и повторяемость, из которой и состоит Судьба мира и сказание о человеческой судьбе, и в данном случае присутствовала в этом событии, подчеркивая строгость и четкость решений Небесной Канцелярии. Только не верящий в Небо мог с удивлением отметить, что Дроздов в этот день точно так же вышел со свидания, как некогда со свидания пришел на эту же площадку человек по прозвищу Чуваш и был раздавлен сваей...

ВОЛЯ. ДОСТОЕВСКИЙ

Бадья же летела, как бы примериваясь...