Сибирский ковчег Менделеевых - Вячеслав Юрьевич Софронов

хватало, он давал им работу за деньги: то городить его поля, то чистить лес, то возить камень с полей! Он говорил, что и поля очищаются от камня, и камень ему пригодится для стройки, и мужикам заработок.

В 1869 г. я нашла в Боблове на месте старого Дадьяновскаго деревянного дома – новый каменный дом, с деревянным верхом в красивом чуть ли не голландском стиле с высокой красной железной крышей, с балконами, бельведером и галереей. Наверху Дмитрий Иванович жил сам с своими книгами, приборами и инструментами, а внизу, в шести комнатах помещались его семья, няни и гувернантки, впоследствии, и гости – родные.

Старинный сад с сиреневой длинной аллеей, с розами, тонами и жонкилями остался тот же. Такие же стояли ароматные, развесистые липы, старые дубы и клены и шумели широкими ветками темные сторожевые ели.

Осенью 1867 года приехала из Сибири другая сестра Дмитрия Ивановича Мария Ивановна Попова с семьей и мужем, бывшим директором Томской гимназии. Они поселились в Москве, там муж Марьи Ивановны по несчастному случаю потерял скопленные его трудом 10 тысяч рублей и остался с семерыми детьми, из которых старшей дочери было 18 лет, а младшей полгода, на одну пенсию. Дмитрий Иванович пришел им на помощь. Он дал им отдельный кусок плодородной земли на Стрелицах, с родником, всего 8 десятин, дал материалу для постройки дома и служб и новое хозяйство устроилось на этой земле.

Дмитрий Иванович, за неимением времени, уже оставил свои хозяйственные опыты в деревне, он сдал все на руки управляющему, и в Боблове отдыхал и занимался, сидя больше у себя наверху. Изредка он еще ездил с нами в лес или на покос, а иногда играл с нами, детьми и подростками, в крокет.

Крокетная площадка была разбита в саду, между яблонями. Дмитрий Иванович ничего не делал вполовину и, когда играл в крокет, то так увлекался, что не шел домой, пока не кончит партии. Я очень любила играть с ним в одной партии: тогда всегда выиграешь. Он руководил планом игры, учил, как лучше целиться, и в азарте игры прилегал головой к земле, проверяя, верно ли наставлен молоток для удара о шар. Если темнело, а партия не была окончена, он посылал за фонарями, и мы при свете фонарей кончали игру. Мы очень гордились, что Дмитрий Иванович, значение которого как известного ученого мы понимали уже, играет с нами в крокет, и горячится так же как и мы, если противник крокетирует удачно его шар.

Иногда, в дождливые вечера, Дмитрий Иванович играл с нами в московские дурачки, в шесть карт. И ни разу не случилось, чтобы он проиграл.

Помню раз зимой жена Дмитрия Ивановича взяла меня на университетский акт 8 февраля. Меня больше всего поразило на этом акте, что когда читали о научной деятельности профессоров за истекший год, то чаще всех слышалось имя профессора Менделеева. Сделал то-то… профессор Менделеев. Напечатал то-то… профессор Менделеев. Производил опыты профессор Менделеев и т. д. и т. д.

– Слушай, Наденька, и помни это, сказала мне тетка.

В 1872 году я кончила курс в гимназии и пришла сказать об этом Дмитрию Ивановичу.

Он поздравил меня и стал спрашивать, что я намерена делать после гимназии.

– Я хочу рисовать, – сказала я неуверенно. – И хотела бы учиться дальше. Я ничего не знаю.

– Вот видишь, то рисовать хочешь, то учиться, – сказал он протяжно, и быстро прибавил: – Чему учиться?

– Я люблю… Науки. Я бы все хотела знать.

Дмитрий Иванович рассмеялся.

– Все хотела знать… Науки любит… Разобраться тебе надо в себе, матушка, что ты любишь и чего хочешь. Всему учиться сразу нельзя. Надо что-нибудь одно делать. Разобраться надо…

Это разобраться я помню до сих пор. И хорошо бы, если бы в юности всякий получал этот совет разобраться в себе и следовал ему.

– Я бы хотела быть развитой, дяденька.

Дмитрий Иванович усмехнулся.

– Развитой? Беды!.. Да, вот столяр развитой.

Лицо мое выразило величайшее недоумение.

– Столяр?! Развитой?!

– Да, матушка, столяр развитой человек, потому что он знает вполне свое дело, до корня. Он и во всяком другом деле, поэтому, поймет суть и будет знать, что надо делать.

А я думала тогда, что развитой человек тот, кто Милля и Спенсера понимает.

Дмитрий Иванович точно читал в душе у меня.

– Он, матушка, и Милля поймет лучше, чем ты, если захочет, потому что у него есть основа… Ну, ступай… Мне некогда… С богом… Подожди. Постой. Вот еще что тебе скажу. Самолюбива не будь, если хочешь дело делать. Самолюбивый человек все будет вертеться на своем «я» и не пойдет вперед, а не самолюбивый будет прогрессировать быстро, потому что не будет обижаться, а мотать все замечания себе на ус… Ну… С богом!.. Христос с тобой.

Воспоминания юношеские

1872–1882 гг.

Теперь перехожу к воспоминаниям о жизни Дмитрия Ивановича в дни моей молодости, которая вся прошла вблизи него. Летом я гостила у него в деревне, в Боблове, весной мы жили в университете с ним, когда семья его уезжала в деревню. Зимой я часто бывала у него на вечерах, которые он устраивал для молодежи и по средам, когда у него собирались ученые и художники. В этот же период произошла и важная перемена в его жизни: его женитьба во второй раз. Но прежде я хочу коснуться общей характеристики Дмитрия Ивановича: его наружности, характера и образа жизни. Здесь будут уместны, записанные мною в разговорах с ним, некоторые его мнения и мысли.

Наружность и черты характера Дмитрия Ивановича

Наружность его известна многим по его портретам.

Самое характерное в нем было: грива длинных пушистых волос вокруг высокого белого лба, очень выразительного и подвижного, и ясные, синие проникновенные глаза. Студенты, слушавшие его, когда он был профессором университета до 1891 года, рассказывали, что, когда приходили на экзамен, то Дмитрий Иванович, прежде всего, внимательно и остро окидывал их взглядом, точно в душу заглядывал, и потом уже начинал спрашивать. При этом отметки он ставил не за знание на память, а за то, понимает ли, и за способности; как он сам говорил.

Глаза Дмитрия Ивановича были до последних дней его жизни ярко-синие, и иногда последние годы смотрели так ясно и добро, как глаза человека не от мира сего.

В фигуре его, при большом росте и немного сутуловатых широких плечах, выделялась тонкая длинная рука психического склада, с прямыми пальцами, с красивыми крепкими ногтями, и с