Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко

Итак, все должно было произойти сразу после суда — через два-три дня самое большее. Зависело это, впрочем, не от нас, а от судей: приговор, как нам сообщил посланный друзьями Рихарда человек, редко приводят в исполнение позже, чем через четыре-пять дней.

За иллюминатором моей крошечной каютки был ночной Роттердам.

Неосвещенный, погруженный во мрак, с редкими искрами тусклого света город.

Чужой, как десятки других, виденных мною.

Через три месяца исполнится ровно год, как мы в пути.

И сколько нам еще странствовать — год, три, пять лет?

Мысли мои перешли на завтрашнее дело. Камень остается у Мидары, а значит, в любом случае будет у нас в руках.

Талисману Древнейших не страшен огонь — так, во всяком случае, говорят легенды. Разбить его тоже почти невозможно — как-то Мидара упомянула: покойный Ятэр рассказывал, что однажды кристалл без малейшего для себя вреда принял удар пистолетной пули, пущенной почти в упор.

Правда, как говорил тот же Ятэр, с Застывшим Пламенем может справиться далеко не каждый, но нас как-никак девять человек, не считая Файтах…

Черт, я уже прикидываю, как нам обойтись без Мидары! Неужели я настолько очерствел за эти годы? Да, но как бы поступила сама Мидара, окажись сейчас в тюрьме, к примеру, Ингольф или я?

Конечно, она бы сделала все, чтобы спасти товарищей, но прежде всего попыталась бы получить талисман. Сначала талисман, а уже потом — все остальное.

Кстати, как именно Рихард просек насчет талисмана? Неужели он такой умный? Может, в разговоре кто-то из нас случайно проболтался? А, черт, не важно!

Важнее другое.

Нам придется уходить отсюда, оставляя за собой трупы. Много трупов. Дай бог, чтобы дело ограничилось десятком-другим. Две жизни в обмен на десять или двадцать.

Впрочем, что теперь говорить. Тем более мне, который уже давно стал изрядным грешником.

Ведь и рабов возил (а перед этим покупал), и с рабынями развлекался, и по людям стрелял. И даже жег их напалмом и травил газами.

А ведь на том корабле было, наверное, человек пятьдесят, если не больше. Пусть даже тогда я, как бы то ни было, защищал свою жизнь.

В тот раз мы — флотилия из семи судов, на флагмане которой я был старпомом, — возвращались на базу. Это был промежуточный переход от одной струны к другой: по словам старшего мага, снизошедшего-таки до объяснений жалким смертным, что-то у них не заладилось и прямо вернуться домой не получалось.

И вот, уже в полусотне миль от нужного портала, вахтенные у радаров подняли тревогу.

Но и без радаров мы заметили точку на горизонте, стремительно увеличивающуюся в размерах.

Мы — все, кто был на палубе, — с напряжением вглядывались в приближающийся корабль. Рулевой даже пробормотал, что так быстро может бегать только корабль самого дьявола.

Я приложил к глазам бинокль — да не простой, а электронный, «мейд ин Джапан» середины двадцать первого века, со стократным увеличением и экраном на жидких кристаллах.

Дьявол тут был ни при чем, если не учитывать мнения, что технический прогресс — его выдумка.

Нас преследовало судно на воздушной подушке, выкрашенное в стандартный серый цвет и ощетинившееся стволами орудий. Силуэт корабля показался мне до боли знакомым.

Я вгляделся повнимательней в складывающуюся из пиксельных точек картинку.

Сердце мое сжалось от мучительного ужаса при мысли, что предстоит стрелять в соотечественников, — на мачте трепетал красный флаг.

Но через несколько секунд я различил на экранчике бинокля, что алое полотнище перечеркивал белый зигзагообразный крест неизвестного мне символа, рядом с которым выпрыгивала из воды стилизованная акула.

Из оцепенения меня вывели резкая команда наварха и гранатомет, сунутый мне в руки младшим боцманом Лейлой Абдич — свой она уже держала на плече, зажав ремень в зубах.

Если бы мы шли с пустым трюмом или с любым другим грузом, мы могли бы рассчитывать на то, что нас отпустят, несмотря на отсутствие документов и странный вид кораблей. По крайней мере, можно было надеяться на то, что колдуны — их у нас было трое — отведут глаза команде. Но в трюме каждого из семи кораблей были рабы. Почти десять сотен мужчин и женщин. Вглядываясь в наши корабли и, наверное, спрашивая себя, откуда тут взялись эти лоханки, командир этого судна не мог даже заподозрить, что полным ходом идет навстречу своей смерти.

Боя, как такового, не было. Просто, когда мы сблизились на дистанцию выстрела, слитно захлопали гранатометы на всех пяти судах каравана. Наварх — кайзеровский подводник Первой мировой войны — решил подстраховаться и приказал зарядить их снарядами с бинарным нервно-паралитическим газом, убивающим почти мгновенно, плюс добавить еще зажигательных снарядов.

Увы, то ли команда противника была одета в противогазы, то ли отрава испортилась от долгого хранения, но погибли не все.

Спустя несколько секунд к нам протянулись дымные трассы с корабля. Кто-то упал слева от меня, кто-то истошно закричал, чтобы через мгновение захлебнуться криком боли и ужаса. Брызнули щепки резной балюстрады и обломки вмонтированных в нее приборов. Потом носовое орудие плюнуло огнем, и прогремел взрыв. Потом еще и еще. Потом в идущий впереди нас «Калан» ударила огненная стрела, и на его месте вспыхнул дымный оранжевый шар, а от грохота я почти оглох — наверное, в него запустили ракету.

В следующий же миг в грудь мне словно наотмашь ударили молотом, и я, перекувырнувшись через изуродованные поручни, полетел на палубу. Затылок мой соприкоснулся с досками, отозвавшись вспышкой перед глазами и жгучей болью под черепом.

Я на какую-то секунду потерял сознание. Очнувшись, я прежде всего ощутил тупую боль в груди и не меньшую — в животе. С испугом я стал осматривать себя, а заодно — и окружающее.

Вокруг меня на палубе вместе с обломками рангоута лежали мертвые и раненые — даже на первый взгляд треть команды полегла в этом коротком бою. Мостик, где стояли капитан с навархом и откуда сбросило меня, отсутствовал напрочь. Оторванная голова наварха все еще катилась по палубе.

Хотя каждое движение и причиняло боль, но я не был ранен.

Бинокль был разбит вдребезги, из пошедшего трещинами экрана тяжелыми, ртутно-блестящими каплями стекал наполнитель. Из самого центра экрана высовывался медный острый нос крупнокалиберной пули.

На десять сантиметров в ту или другую сторону — и все. Я подумал об этом без обычного в таких случаях запоздалого страха, просто констатируя факт.

Я встал на ноги, еще раз оглядевшись.

На месте «Калана» все еще горело море. Поодаль в волнах плавали две груды обломков с вцепившимися в них людьми — все, что осталось от «Нарвала» и «Осетра» (с капитаном одного из них, финкой Каей Хиймори, я провел прошлую ночь).

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});