Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко

Мы пошли на некоторый риск, доверившись ему. И подталкивал к этому не только расчет на простую человеческую благодарность — мы, за свою жизнь повидавшие всякое, не имели иллюзий на этот счет и знали, что спасителей тоже иногда предают. Куда больше значило то, что мы для него остались единственной надеждой и защитой: вся небольшая воровская шайка, в которую он входил, уже была на том свете, и сделавшие это были достаточной силой в ночном мире вольного города.

И он, подумав и почесав затылок, сказал, что берется свести нас с теми, кто может нам помочь.

По мере того как мы углублялись в лабиринт подозрительных кварталов Роттердама, наш проводник старался все больше держаться в тени, как бы невзначай занимая такое положение, чтобы между ним и улицей все время оказывались мы трое.

Хотя, надо сказать, узнать Рихарда в его нынешнем облике было очень непросто. Вроде совсем мало усилий: слегка подкрашенная и чуть по-другому зачесанная бородка, прикрытые шляпой волосы с фальшивой косичкой, несколько штрихов косметики (позаимствованной из небогатых Таиськиных запасов), — а почти ничего общего с тем бедолагой, которого мы вытащили из воды несколько дней назад.

Свернув в ничем не примечательный переулок, Рихард остановился и, оглянувшись, бросил:

— Здесь.

Нас обступили мрачные каменные дома со щелями слепых окон, напоминавших бойницы, покатыми крышами, крытыми потрескавшейся замшелой черепицей, и тяжелыми дверьми на массивных петлях. Полуразвалившаяся, давно заброшенная церковь отбрасывала на все это сумрачную, какую-то нехорошую тень.

— Куда это ты нас привел, приятель? — настороженно оглядываясь, спросил Секер.

Не отвечая, Рихард легонько постучал в одну из массивных дверей. За ней не раздалось ни единого звука, и я уже решил, что таинственные друзья Рихарда куда-то исчезли. Наконец осторожный голос тихо спросил:

— Кто?

— Открывай, Николаус. Это я.

Прошло около полминуты или минута. Из-за двери сочилось почти физически ощутимое сомнение.

Наконец негромко звякнул отодвигаемый засов, и дверь слегка приоткрылась. Выглянувший из щели неприметный человек мельком глянул на Ингольфа, потом на нас с Секером, опять на Ингольфа. Затем он вновь довольно долго изучал Рихарда и, видимо, удовлетворившись осмотром, наконец произнес, почти не разжимая губ:

— Привет, Кинжальщик. Давно тебя не было видно. Говорили, что ты помер вроде вместе с прочими… А это кто с тобой? — Это было сказано уже другим тоном — сухим и подозрительным.

— Это мои друзья. Они спасли мне жизнь, а вас этим самым, между прочим, избавили от крупных неприятностей. У них к вам дело! Открывай!

Человек исчез, не задвигая засов.

Через некоторое время лязгнула снимаемая с крюка цепь, и в темном дверном проеме появился полуобнаженный загорелый здоровяк с окладистой, черной как смоль бородой и сломанным носом.

— Хвоста не привел? — осведомился хозяин.

— Обижаешь, Ян, — фыркнул Рихард.

— Ну, добро… — Здоровяк еще раз окинул нас всех взглядом. — Заходите, раз есть дело. — Он посторонился, пропуская нас, выглянул на улицу, внимательно осмотрелся и захлопнул дверь.

На столе горела толстая сальная свеча в медном позеленевшем подсвечнике. В углу поскрипывал сверчок.

Из-за закрытых ставень пробивались тусклые лучики заката, но подсознательно мне казалось, что за стенами уже глубокая ночь — настолько соответствовала этому обстановка в старом доме. Первом настоящем воровском притоне, куда занесла меня судьба.

— Стало быть, хотите достать девчонок из тюрьмы, — подытожил Ян, выслушав наш рассказ (о, разумеется, сказано было далеко не все).

Он замолчал, принявшись вертеть в руках сточенный столовый нож. Молчание тянулось как густая патока.

— Ребята, вам их не отбить, там одной стражи человек двадцать будет, — с сочувствием и даже как будто с болью в голосе произнес хозяин. — У меня самого церковные брата безвинно казнили, а подо мной тогда двадцать головорезов ходили. Ничего сделать не смог… У инквизиторов аркебузы лучше армейских — винтовые, штучной работы. Ни один доспех не спасает, говорю вам, да и у самих панцири дай Господь! Было бы времени побольше, мы бы чего-нибудь сообразили…

За это время мы узнали довольно много. Узнали, что инквизиция ныне не та, что прежде, но еще сильна, и, если бы было побольше времени и другая обстановка, Мидару с Таей можно было бы попробовать выкупить.

Но дело это на контроле (правда, это было сказано в несколько более кратких и энергичных выражениях) у самого главного протоэкзекутора, а это такая скотина, такая скотина… Мы также узнали, что компания, к которой Рихард принадлежал и которую сейчас возглавлял Ян, — «честные воры» и контрабандисты, а их противники, пытавшиеся убить Рихарда, — мерзавцы, каких мало, не гнушающиеся убийствами и похищением девушек, которых продают мусульманским работорговцам («Ну прямо слышу нашего Тронка», — подумал я). И что их всех надо бы давно повесить, только вот среди ихних вожаков есть весьма влиятельные люди, даже один член магистрата и квартальный советник. Но все равно до них еще доберутся. Главного — что можно сделать для спасения наших женщин — мы не услышали. Затем Ян с Рихардом куда-то ушли, оставив нас на полчаса под присмотром двух угрюмого вида личностей.

— Вот такие дела, — грустно подытожил Ян, вернувшись. — Но чем смогу, тем помогу: Рихард мне вместо брата стал. Просто помогу — без денег. Но и вы тоже кое-что сделаете — вывезете отсюда Рихарда. Чем дальше, тем лучше, тут ему все равно не жить. — Он поднялся, давая понять, что разговор окончен.

Когда мы вернулись, уже почти ночью, на постоялый двор и за нами захлопнулась дверь в апартаменты Ингольфа (четырехугольную низкую комнату с деревянным рукомойником на стене и двумя низкими окошками), Рихард, как мне показалось, преодолев немалое внутреннее сопротивление, тихо и неуверенно начал:

— Вот что я хочу сказать… Я, конечно, не лезу в ваши дела, но я так понял, что вам нужна зачем-то побрякушка одной из девчонок, — при этих словах он старательно отводил глаза. — Если хотите, я скажу Яну, он поговорит с мастером Гротом, так тот вам ее достанет. Ведь ему положено барахло смертников… Правда, амулеты всякие обыкновенно сжигают на костре у виселицы, но он-то, старый хрен, насобачился в этом деле, ему вытащить их — раз плюнуть…

Он запнулся, увидев окаменевшее лицо Ингольфа и его глаза, в которых — готов в этом поклясться — загорелся не фигуральный, а самый настоящий огонь… И я вспомнил услышанную как-то в трактире байку, из которой следовало, что мастер Грот — роттердамский присяжный палач.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});