Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко

Вот разве что Рихард… Его вопросы становятся довольно странными.

Встреча с Рихардом была для нас весьма счастливым обстоятельством. Впрочем, для него она была несравненно большей удачей. Дело было так.

В ту ночь мы втроем вышли на одну из первых рекогносцировок к городской тюрьме; тогда мы еще активно искали способы отбить наших женщин силой.

Перед этим мы едва ли не целый день провели в спорах: что делать и как выручить Мидару и Таю?

Было предложено: немедленно явиться в полном вооружении в тюрьму, перестрелять всех, кто окажется на пути, освободить женщин, а потом прорываться к кораблю (Ингольф и Орминис); сегодня же ночью явиться домой к кому-нибудь из представителей городской власти и предложить все наличное золото и драгоценности в обмен на свободу наших подруг (Секер, я и Дмитрий); подождать некоторое время, разнюхать, что к чему, и подкупить тюремщика или судью (это Тронк).

В итоге ни до чего не договорились и решили — выждать и выяснить все.

Ночной Роттердам — наверное, самый мрачный город из тех, куда заносила меня судьба. Словно бы что-то разлито в этом воздухе и привычном мелком дожде, за пеленой которого как будто что-то (или кто-то) таится.

Это, впрочем, совсем не значит, что жизнь вольного города замирает. Даже напротив. Правда, главным образом активность почтенных обывателей выражается в пьянстве — почти единственном доступном им развлечении.

Лавочники и приказчики, весь день с хмурым видом сидевшие за прилавками, теперь весьма оживленно спешат в таверны и кабачки. Подмастерья, которым уставами всех цехов запрещается посещать питейные заведения, тоже устремляются в кабачок. От них не отстают поденщики, а вернувшиеся из рейсов матросы, просаживающие свой заработок, и так не отличают дня от ночи. Влажный мрак разгоняют уличные фонари, кое-где газовые, но по большей части — на конопляном масле и ворвани. Сияют большие светильники с разноцветными стеклами над дверьми дорогих кабаков и увеселительных заведений. Из настежь распахнутых дверей многочисленных питейных заведений слышаться веселые песни. Иногда, правда, оттуда доносится треск ломаемой мебели и характерные звуки мордобоя. Каждую минуту навстречу попадаются нагрузившиеся сверх меры поклонники Бахуса, бредущие домой на заплетающихся ногах. Квартальные стражники громко храпят в своих деревянных будках на перекрестках, не проявляя склонности во что-либо вмешиваться. Даже дождь — частый в этих краях — не может помешать этой жизни. Главное отличие от прочих виденных мною миров — здесь не увидишь продажных женщин. Подобные удовольствия тут можно получить только в сугубо тайных притонах, жестоко преследующихся властями по старой памяти, восходящей еще ко временам Великого Мора. Однако выглядят так «весело» — пусть и веселье это мрачное — только припортовые районы и важный, богатый центр. Но стоит отойти ближе к окраинам, и картина меняется. Улочки с наступлением темноты становятся тесней. Наглухо заперты двери трактиров, и лишь отдельные лучики света пробиваются из щелей. Кое-где неярко светятся окошки и доносится веселый шум и музыка. Но не следует обманываться — это живут своей подозрительной жизнью те самые увеселительные заведения самого дурного пошиба, про которые говорят всякое… И над всем этим нависает мрачной громадой уходящий в небо роттердамский собор Святого Николауса — покровителя мореходов и воров. Ночь тут, как и в большинстве миров, принадлежит греху и пороку.

Конечно, средневековый город ночью — в любом из миров — зрелище невеселое, если не сказать прямо — угрюмое. Улицы, погруженные во тьму, которую не разгоняет даже свет свечей и лучин из окошек домов, ибо они плотно закрыты ставнями, рассчитанными на то, чтобы противостоять лому и топору. Ни одного человека на улицах (не считая лихих людей) — иногда кажется, что город давно покинут и мертв. Но здесь все это ощущается особенно явственно, что ли… Случалось мне иногда оказываться и в городах воюющих стран, но и там бывало повеселее. Если бы я не утратил окончательно всякую склонность к романтике, то сказал бы, что, может быть, ночами возвращается тень постигшего сей мир бедствия, накрывая собой землю.

И вот по пути обратно в закоулках старого порта мы увидели, как человека четыре, озираясь, выскользнули из щели между заброшенными складами. Они выдали себя за несколько секунд до этого тихой перебранкой и шагами, и наша четверка успела спрятаться в непроглядной тени стены. Они тащили волоком какой-то длинный сверток. Остановились и, собравшись в кружок, о чем-то коротко пошептались. Один из них пнул сверток ногой. Оттуда послышался сдавленный стон. Тот, зло оскалившись — при луне блеснули зубы, — ударил по мешку короткой дубинкой. Они, разумеется, не подозревали о присутствии посторонних всего в каких-то полутора десятках шагов от них. Раскачав сверток, они швырнули его с причала. Уже через несколько секунд все четверо, не оглядываясь, исчезли в ночном мраке.

Мы действовали без лишних слов.

Быстро сбросив одежду и сапоги, Дмитрий схватил конец веревки (словно по наитию, мы прихватили с собой моток корабельного линя — на тот случай, если придется перебираться через стены) и прыгнул в воду.

Почти сразу веревка задергалась. Не выпуская из поля зрения темноту позади нас, откуда в любую минуту могла появиться уже знакомая нам четверка (вдруг да им придет в голову проверить, не всплыла ли их жертва), мы с Орминисом потянули за нее.

Через полминуты мы выволокли сверток на камни пирса.

Вслед за ним на пристань выбрался Дмитрий.

Два взмаха ножа понадобилось Секеру, чтобы из разрезанного вдоль мешка вывалилось тело связанного по рукам и ногам человека с основательным кляпом во рту. Секер быстро освободил тело от опутавших его веревок, выдернул кляп и перевернул человека на живот, перегибая через колено. Из его рта хлынула вода. Спустя несколько секунд спасенный поднял веки.

— Парни, вы кто? — слабо шевеля губами, пробормотал он. — Или я уже на том свете?

Так Рихард Ван Дамм познакомился с нами, а мы — с Рихардом.

Мы рассказали ему нашу историю, разумеется, не касаясь вопроса, откуда мы и как сюда попали. Для него мы были всего лишь старыми товарищами, уже давно плававшими вместе и добывавшими пропитание перевозкой грузов и (прозрачно намекнули) контрабандой.

Рассказали мы ему и о постигшем нас несчастье.

Совет толкового местного жителя, тем более имеющего отношение к криминалу, был нам нужен как воздух, а на мнение Рихарда в делах определенного рода можно было полагаться.

Мы пошли на некоторый риск, доверившись ему. И подталкивал к этому не только расчет на простую человеческую благодарность — мы, за свою жизнь повидавшие всякое, не имели иллюзий на этот счет и знали, что спасителей тоже иногда предают. Куда больше значило то, что мы для него остались единственной надеждой и защитой: вся небольшая воровская шайка, в которую он входил, уже была на том свете, и сделавшие это были достаточной силой в ночном мире вольного города.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});