Соседи (СИ) - Коруд

девочку восьми лет от роду, появившуюся на крики из-под застрявшей между стеной и полом железной балки весом в центнер. Шестилетнюю девочку, по пояс увязшую в вонючей дворовой канаве. «Девочку» двадцати четырех лет — в обмороке в облаке бабочек. Опять двадцати четырех — вниз головой на безумной скорости, на пилоне… Снова двадцати четырех — прижатую к холодной двери бухим ублюдком. Двадцатичетырехлетнюю, навсегда закрывшую глаза, девочку.

Всё не проконтролируешь. Везде не подстрахуешь. За всем не уследишь. Не побудешь рядом на всякий случай, от всего не убережёшь.

От понимания не легче.

Кровь пульсировала в висках. Глаза отцепились от облачков и прицепились к противоположному берегу, к чайкам над водой. Легкие требовали убийственной дозы канцерогенов. Немедленно!

— Ты не рассказывал. Храбрая… — чуть помолчав, подала голос Анька.

— Да, удивительная… — задумчиво протянул Егор, доставая из рюкзака сигареты. Никотин подарит временное, ложное ощущение успокоения, но если он и дальше продолжит двигаться теми же темпами, пачка в день превратится в две.

— А лет ей сколько?

— Двадцать четыре вроде. У нас шесть лет разницы.

— То есть, наверняка ты не знаешь? — Аня искренне удивилась. Палец, вырисовывающий узоры на песке, замер на полпути.

«Хочешь поговорить об этом? Зачем?»

В следующую секунду Егор осознал, что и сам был бы не прочь немного «об этом» поговорить. А то его, глядишь, разорвет к чертям на тысячи Егорок.

— Мы тринадцать лет не общались. На даты память у меня плохая.

— А теперь общаетесь? — голос звучал вкрадчиво, и сопротивляться ему не наскреблось сил. Он и так только и делает всю жизнь, что кому-то или чему-то сопротивляется.

— Похоже на то, — ответил Егор отрешенно. — Наверстываем. Что-то типа того. Не знаю.

Она снова помолчала. Недолго.

— Ты словно бы меняешься…

Мягкий, уютный, окутывающий, обволакивающий голос… Черт поймет, как Аня это сделала, но орать трехэтажным матом и впрямь больше не хотелось. Хотя стоп, что она там ему и с какой целью втирает? Меняется?

«Чушь собачья»

— Всё как прежде, — проворчал он, туша окурок в песке, отправляя его в пустую бутылку и закручивая крышку. Каждое бездумное, бестолковое действие немного отвлекало от ненужных болезненных мыслей.

Анька несогласно мотнула головой:

— Нет, не как прежде. Я же не слепая, два плюс два сложить в состоянии. Ты ожил, вон даже улыбаться чаще стал. Теперь понятно.

«Что там понятно тебе?..»

Кажется, тревожные мысли в его голове она задалась целью заместить новыми, но при этом не менее тревожными — и это факт. Они тоже вызывают животный страх, но страх совсем, совсем другого рода.

— Ерунда, — вяло отозвался Егор.

«Горбатого могила исправит»

— Я давно тебя знаю, так что понимаю, о чем говорю.

Вот что на это ответить? Эксперты одни кругом собрались, блин. Настырные, упёртые, лучше тебя самого знающие тебя эксперты!

— С тебя шелуха вся опадает, а ты даже не замечаешь. Егор…

Нечего ответить. Взгляд вновь заскользил по водной глади, иногда нарушаемой рябью от поднимающегося ветра или проносящихся мимо лодок. Вода успокаивала — смотрел бы и смотрел. Подумать только, ведь реально могла здесь тихо утонуть, и никто бы не заметил! Ну могла же! Не поинтересуйся он у Стрижа, куда тот подевал малую, не махни Стриж в сторону воды и не ответь про сапы, на которых к той секунде уже никого не было, не начни взгляд её искать — и не заметили бы происходящего прямо под носом. А пойди у неё в тот момент всё иначе… Окажись тонущая в сознании, она, без всяких сомнений, начала бы цепляться за свою спасительницу и её топить… Обошлось, но…

Но… Блядь!

— Не припомню, чтобы ты обо мне так волновался… — вкрадчиво произнесла Аня. Видимо, все до одной его мысли на лице отражались.

«Куда ты клонишь, женщина?»

— А ты таких фокусов и не выкидывала, — поморщившись, ответил Егор. Что правда, то правда. — Надо знать малую, и поймешь, что за ней нужен глаз да глаз.

— И всё равно. Последние годы казалось, тебя уже ничто не встряхнет, и вот… Не думай, я не от обиды, наоборот, рада, что ошиблась, — заторопилась вдруг Аня, пока он не успел «подумать». — Тем, кто дорог, так или иначе желаешь счастья и за благополучие их волнуешься. Пытаешься удержать их если не рядом, то где-то поблизости. Не терять…

Еще один удивительный человек в его жизни. Два удивительных человека. И Егор снова не знает, что ответить. Не понимает, к чему она ведёт, что подразумевает под словом «дорог», если речь не о семье — это как, можно поконкретнее? И тем более не понимает, чем такое отношение заслужил.

— Слушай, я поступаю с людьми, как мудак, — уронив голову, сообщил он полосатому покрывалу. — И с тобой так поступил. И дальше буду так поступать. Это, по ходу, не лечится. За что мне в ответ такие милости с твоей стороны? Я бы на твоем месте сказал: «Скатертью дорожка», и выдохнул с облегчением.

— Не знаю, — ответила она спокойно, будто они тут под шумок сет-лист на сольник составляли. — Просто чувствую, что есть этому веская причина, хоть ты и молчишь все эти годы, как партизан. Говорить ты можешь одно, а в глазах будет читаться совсем другое. Боль. Страх. А еще… Не понимаю, как можно не желать счастья тем, кого когда-то любил.

Егор вскинул голову и уставился на Аню. Она так просто произносила все эти слова, она принимала произошедшее, не желала ему как-нибудь под колесами поезда сдохнуть, говорила о прошлом так легко, как могут говорить лишь те, кто его отпустил. Она знала, о чём ведет речь, а он нет. Знала, как это, а он — нет. И, в конце-то концов…

«За что меня было любить?»

— Вот видишь! — читая в его взгляде не озвученный вопрос, воскликнула Анька. — Вот! В этом твоя проблема и есть, Егор! Ты не понимаешь, за что тебе такие милости, за что тебя можно любить! Ты уверен, что не за что! Более того, ты сам боишься оказаться на той стороне — оказаться тем, кто любит, хоть я и не понимаю, в чем дело. Вот! Потому и ведешь себя, как мудак, твоими словами. Просто поверь, что сердце не выбирает. Однажды ты сам в этом убедишься. И в этот момент ты не будешь спрашивать себя о причинах и не захочешь искать объяснений, почему и «за что». Объяснения будут тебе не нужны. Ты обнаружишь себя перед свершившимся — и всё. И делай с этим, что хочешь.

«Слишком хорошо звучит, чтобы поверить»

В подтверждение только что озвученного