Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория

Остальное Ярославу запомнилось плохо.

Был в его жизни князь. Отец, так его следовало называть. Хмурый, суровый мужчина, которого он, будучи мальцом, сперва боялся аж до дрожи. Когда повзрослел, страх постепенно сменился уважением. Но отеческой любви, ласки промеж ними никогда не случалось. Ярослав по пальцам смог бы пересчитать дни, когда отец с ним заговаривал. Князь и в тереме-то бывал редко, все чаще водил дружину в дальние, опасные походы. Считай, с весны по зиму редкие седмицы проводил князь в своем тереме.

Порой в такие седмицы Мстислав выходил на крыльцо поглядеть, как во дворе маленького Ярко раз за разом валяет в грязи и пыли его пестун, уча воинской премудрости. Иногда, по праздничным дням Ярослав делил с отцом трапезу за общим столом — вместе с княжьей семьей, боярами да дружиной. В иные дни он вечерял со слугами, а как подрос немного, пестун велел ходить к отрокам да кметям. Долгое время и ночевал он с холопами в клетях, пока однажды вновь не вступился за дядька Крут. Именно пестуну он был обязан всем тем, что имел, чему научился.

Ярослав хорошо помнил, что никогда не задавался вопросом: почему? Почему он спит на подстилке из сена, укрываясь плащом, а другой отцовский сын — в теплой горнице под покрывалом? Почему княгиня Мальфрида люто его ненавидит? Ему не было нужды спрашивать. Он ведал, что значит «робичич». Усвоил еще в первые дни жизни на подворье славного князя Мстислав.

Мать он больше никогда не видел с того дня, как его у нее забрали. Он так отчаянно цеплялся за ее юбку... Уже когда вырос, дядька Крут рассказал, что недолго она прожила без сына и вскоре умерла по зиме, захворав. Он не ведал даже, где ее могильный курган, и есть ли он, и потому, приходя на капище помянуть отца, всегда вспоминал и мать. О ней он помнил лишь, что она всегда была с ним ласкова.

Многое не разумел в детстве Ярослав. Отчего ладожская княгиня, как завидит его, так чуть ли не плеваться начинает? Всякий раз шипит как потревоженная гадюка. Она и говорила-то с ним всего несколько раз, слава Перуну. Никак ведь он ее не обижал, не огорчал. Он даже как-то порывался мамкой ее называть. Спустя зиму на княжьем подворье, когда все в голове у него окончательно перемешалось, и запутался он, отчего князь — ему отец, а княгиня — не мать?..

Спасло его, скудоумного щенка, что первым услыхал такое дядька Крут. И так тот опешил, что даже наказывать не стал. Поставил его перед собой, сжал детские плещи тяжеленными ладонями и велел глупости такие из головы навсегда выкинуть и не сметь княгиню Мальфриду никак величать, окромя государыни. Пестун спас его шкуру. Проведай ладожская княгиня, как удумал назвать ее ненавистный мужнин бастрюк, прибила бы подлеца в тот же миг.

А как повзрослел да умишка немного поднабрался, все разом Ярослав и уразумел. И про отца, и про княгиню, и про младшего братца, с которым ему крепко-накрепко запретили первым заговаривать. И поблизости от него стоять.

Ярослав рос как сорная трава, не зная толком отца, давно позабыв лицо матери. Кмети да гридни — вот кто стали ему настоящей семьей. Дружина да княжий воевода. Он ел вместе с ними — то же, что и они. Вертясь под ногами взрослых мужей, проводил с ними дни, складывающиеся в седмицы, а затем — в целые зимы. Получал от них затрещины, чистил мечи да кольчуги, мастерил наконечники для стрел, учился воинскому умению. В лютый холод нырял в прорубь — как равный. А после ходил с дружинниками попариться в баньку, по малости зим подносил им квас да менял веники. А как вошел в возраст, стали брать его на ловиту. Зверя загонял Ярослав всегда рядом с кем-то из кметей. Князь Мстислав, возглавлявший лов, бастрюка к себе не приближал, а немного погодя, место подле отца занял подросший Святополк.

И было так до тех пор, пока все не переменилось.

Ярослав не печалился. Что он бастрюк — давно усвоил. В чем различие меж бастрюком да сыном от водимой жены — тоже. К пакостям младшего братца со временем он тоже привык, да к наговорам княгини. Князь никогда его не слушал, и довольно быстро маленький Ярослав перестал что-либо объяснять отцу. Усвоил, что коли вернулся князь из долгого похода, непременно к себе бастрюка позовет, потому как всякий раз княгиня Мальфрида мужу на ненавистного пасынка жаловалась. С этим Ярослав тоже примирился. Его слово против слова княгини — ничто. Проще рот не открывать, и поскорее плеткой от отца получить.

Ворча, за него пытался вступаться пестун, а такое случалось нечасто. Но князь Мстислав не слушал его ни как десятника, ни как сотника, ни как воеводу своего. И немудрено. Ведь в тереме все знали, что княгиня Мальфрида мужа околдовала. И долго так продолжалось, уж оба — и Ярослав, и Святополк получили свои первые мужские пояса, пройдя испытание и доказав, что достойны носить знак воинского отличия. Пока однажды под вечер не случилось вот что.

С трудом переставляя ноги, Ярослав плелся по княжьему подворью к терему. Заходящее солнце разрисовало небо яркими, нежными красками. Пушистые облака цвета зрелой облепихи отражали последние солнечные всполохи. Стоял самый теплый месяц лета — липень, и лес вокруг терема утопало в сладковатом вкусе цветущей липы. Утром князь объявил, что через седмицу уведет дружину бить хазарский каганат. Ярослав отправится в поход с отцом, а Святополк останется в тереме — шла ему тринадцатая зима, и был он еще мал для настоящих сражений.

Но покуда шел, Ярослав не глядел на небо да не размышлял о лесной опушке. Даже о предстоящем походе он не думал! Пестун гонял его по подворью весь день напролет, а ведь как-то раз в запале Ярослав помыслил, что уже хорошо володеет и копьем, и мечом. Нынче дядька Крут показал своему несмышленому воспитаннику, что шибко много тот о себе возомнил. Вот и теперь после целого дня упражнений, к ночи Ярослав уже не чувствовал ни рук, ни ног. Потому и волочился медленно к крыльцу. Еще бы сдюжить по ступенькам подняться, а после — по всходу, в свою малую горницу. А там уж напьется прохладного кваса да вытянется на лавке, и проспит до самого утра.

Он так умаялся, что поначалу и внимания не обратил на тихие всхлипы, доносящиеся из клети. Мало ли кто там пищит. Но он подходил ближе, и всхлипы делались громче, и вскоре он уразумел, что внутри надсадно плакала девка. Тонко, жалобно и отчаянно, ни на что уже не надеясь. А заслышав грубый мужской шепот и глухой звук пары ударов, Ярослав уже не колебался. Позабыв, что минуту назад едва на ногах держался, в один прыжок он подскочил к клети и дернул на себя дверь. Та не подалась — видно, подперли запором. Обнадеженная вмешательством, девка громко закричала, а мужской голос выругался и что-то недовольно забормотал. Кажется, велел отойти подальше и не совать свой нос в чужие дела, пока его не укоротили ненароком.

Ярослав уже не особо прислушивался: толкал дверь со всей дури плечом, пока не услышал, как с той стороны упала на землю деревяшка, которая ее подпирала. А как упала, так вновь потянул на себя изо всей силы, распахнув дверь так, что та с оглушительным грохотом ударилась о внешнюю стену терема. Ярослав встретился взглядом с насмерть перепуганной, растрепанной девкой. Успел разглядеть ее разбитый нос да кровящую ссадину на виске. Крови было так много, что та заляпала разорванную на вороте, спущенную по плечи рубаху. На шее и плечах у нее виднелась россыпь синяков от чужой пятерни.

А когда к Ярославу повернулся отрок, зажимавший бессловесную девку в углу темной клети, то он узнал в нем своего молодшего брата. Святополк недовольно осклабился, сверкнул грозно взором.

— Ступай, куда шел, братец, — сказал княжич, не разжимая жесткой хватки на локтях пищащей девки, и вновь повернулся к нему спиной.

Ярослав схватил брата за плечо, поставил к себе лицом и с размаху всадил кулаком прямо в похабно ухмылявшийся рот. Святополк покачнулся и не упал лишь потому, что сумел опереться на стену. Заверещав, девка ужом выскочила из клети и схоронилась за спиной своего заступника.

— Ах ты выродок! — взревел Святополк и бросился на брата, сцепив кулаки. — Проклятый робичич!