Пляска в степи (СИ) - Богачева Виктория

Высокая, широкоплечая, в истрепавшемся воинском плаще да портках из грубого полотнища, она чуждо смотрелась в окружении прялки с куделью, шкатулки с украшениями княгини, стопки тонко выпряженных, богато украшенных рубах. Она и сама это разумела, оттого и топталась неловко, не решаясь пройти и сесть за стол.

А вот княгиня неловкости никакой не чувствовала. Она опустилась на лавку и приветливо похлопала ладонью рядом с собой.

— Садись, чего же ты!

Пока Чеслава возилась с завязками плаща, в горницу постучались две чернавки с караваем и кувшинами. Нынче они управились гораздо быстрее обычного. Порой Звенислава долго ждала, пока исполнят ее наказ. Что же. Может, не напрасно княгиня Доброгнева строжила весь терем? У нее слуги и присесть на лавку боялись, коли солнце еще не зашло.

Непрестанно одергивая топорщащуюся поверх воинского пояса рубаху, Чеслава уселась на самый край лавки. Было ей все это в диковинку. Никогда допрежь не сидела она в княжьей горнице. Ни разу не обносили ее яствами как равную.

— Расскажешь мне про вече? — не приказала, а попросила ее Звениславка, смущенно скомкав в ладонях поневу на бедре.

Она мыслила, а дозволено ли воительнице о таком говорить? На днях ведь Ярослав уже наказал Чеславу за ее, княгини, своеволие. Отпустила воительницу на торг, а муж осерчал.

— Боярин этот толстый... Гостивит Гориславич. Ох и мастак же он языком чесать! — Чеслава покачала головой и осторожно подвинула к себе чарку с киселем, которую наполнила для нее княгиня.

От горячего напитка поднимался прозрачный пар и плыл по горнице душистый запах лесной ягоды.

— И так, и эдак против князя наговаривал! Чего токмо не перепробовал он! Мол, и врет честному ладожскому люду Ярослав Мстиславич. Выгораживает убивца старой княгини. И дружину супротив хазар в поход по зиме решил отправить.

Звенислава захлопала глазами. Уж даже она, от воинского умения далекая, ведала, что не ходят в дальние походы по зиме! Как такая несуразица в голову боярину Гостивиту прийти могла?!

— Воевода Крут говорит, что неспроста боярин воду мутит, — понизив голос, доверительно сообщила Чеслава. — Мол, затевает он недоброе, злое дело.

— А как... что князь говорил?

— Ярослава Мстиславича на Ладоге чтут и любят, — воительница пригубила киселя. — Не в чем его простому люду упрекнуть.

— А про княгиню Мальфриду что он сказал? — Звенислава под столом сцепила в замок тонкие пальцы. Ответа Чеславы она дожидалась, позабыв от волнения, как дышать.

— Что по его недогляду проник в терем лиходей и отравил ее неведомо чем. Мол, не сдюжили уберечь княгиню от зла. Там бабы расчувствовались, в три ручья ревели, — воительница хмыкнула.

Звенислава же еще пуще сжала пальцы. Ее вину, ее проступок муж взял на себя.

— Не тревожься, госпожа, — Чеслава посмотрела на нее ясным взглядом. — Князя отпустили с миром. Его любят здесь. Никто и не помыслил его обвинять.

Княгиня неуверенно, робко кивнула. Простит ли она когда-нибудь себя?..

— В толпе многие бурчали, что, мол, напрасно боярин Гостивит веча потребовал. Добрых людей от дел оторвал. Мол, ему-то лишь бы языком почесать; живет да горя не ведает. А мужам семью кормить!

Чеслава вновь одернула топорщащуюся рубаху. Пошитая из грубого полотнища, она стояла колом и никак не хотела мягкими складками оседать по телу.

Звенислава слушала воительницу, и понемногу тяжелый камень, что лежал у нее на сердце, делался легче. О многом еще хотелось ей узнать и спросить: о походе супротив хазар; о том, шибко ли был раздосадован боярин Гостивит; обмолвился ли ее муж хоть словом о судьбе знахарки?.. Но это могло обождать. Самое главное она уже услышала. Не стал князь через нее виноватым.

— Я к реке хочу сходить, Макоши поклониться, — Звенислава поднялась и прошла к самому дальнему сундуку, сопровождаемая изумленным взглядом Чеславы. — Я нарочно тебя дожидалась.

— Но... зачем? Не праздник же нынче. Да и ночь на дворе почти.

Княгиня опустилась перед сундуком на колени, подняла тяжелую крышку и принялась перебирать лежавшие внутри вещи. Она искала матушкин оберег. Единственная вещь, которая досталась ей от родителей. Звениславке не у кого было испросить теперь совета, но она крепко знала: когда просят о чем-то Богов, им в дар отдают самое ценное, что есть у человека. А для нее не было ничего дороже, чем родительская память.

Нашарив на самом дне мешочек с оберегом, она сжала его и поднялась с колен, отряхивая поневу.

— Не поздно пока. Еще не вечеряли даже, — отмахнулась Звенислава от предупреждения воительницы и принялась одеваться.

Когда выходили они за ворота терема, дозорные таким взглядом обеих одарили, что Чеслава сразу же поняла: доложат князю как пить дать, тот и на подворье ступить не успеет. Она поправила на шее плащ, натягивая его повыше, чтобы не задувал за шиворот промозглый ветер. Князь не велел ей никуда не пущать княгиню! Велел, чтобы всюду ее сопровождала, вот Чеслава и делает, как приказано было.

Звенислава шла чуть впереди нее, строгая и решительная. Стискивала в руке потрепанный холщовый мешочек, как величайшее сокровище. Чеслава ни о чем не спрашивала. Не ей вопросы княгине задавать. Но когда отошли от ворот и стали уже спускаться к реке, Звенислава заговорила сама.

— Я поблагодарить ее хочу... что на вече все так разрешилось. И попросить, чтобы отвела от него беду.

Чеслава невольно насторожилась. От него — от князя? Разве ж ему что угрожает? Разве ж не для того подле него дружина храбрая есть?.. Нет, тут что-то другое. Не о врагах его говорила княгиня. Дело в ином.

Сбежав по холму, они вышли к берегу вдалеке от пристани, со стороны княжьего терема. Весной и летом все здесь утопало в молодой траве, а длинные ветви березы дарили прохладу в жаркий день. Нынче же деревья стояли голые, а под ними шуршащим, пышным ковром лежали сухие, опавшие листья. Звенислава подошла к самому краю и остановилась в шаге от воды. Воительница повернулась к ней спиной, скользя внимательным взглядом по сторонам. Она тревожилась слегка: одним глазом наблюдать за всем было сложнее.

Опустившись на колени прямо на сырую землю, дрожащими пальцами Звенислава вытащила оберег из мешочка.

— Государыня, Макошь-матушка, — зашептала она, едва шевеля губами. — Заступница наша, защитница. Да не отвернется милость твоя от моего мужа. Да огради его от всего дурного, от всего злого и недоброго. От слова тихого, от взгляда лютого. Прими же от меня в дар самое ценное, чем володею: матушкин оберег.

Договорив, она размахнулась и закинула оберег как можно дальше к середине реки, и вода приняла его с негромким всплеском. Немного обождав, Звенислава поднялась на ноги. В вечерних сумерках гладь воды казалась черной, почти непроницаемой. Свет зарождавшейся луны отражался в ее поверхности.

В терем возвращались молча. Звенислава ежилась и обнимала себя руками за плечи, а Чеслава все поглядывала ей в спину. Ох, не договаривает что-то княгиня! С чего вдруг она в такой час удумала Макоши дары принести? Какой защиты для мужа она искала у богини? От кого?.. Благо, что в терем вернулись раньше князя. Коли б он жену не застал, было б совсем худо.

В тот вечер, отпустив Чеславу восвояси после трапезы, Звенислава твердо вознамерилась дождаться мужа. Правда, она и накануне собиралась, да так и заснула на лавке, держа в руках недошитую рубаху. А утром проснулась уже в постели, вот токмо Ярослава нигде не было. Потому и решила она не за вышивкой время коротать, раз от нее в сон клонит, а мастерить девчонкам куколок из соломы да старого тряпья. Такими играли они с Рогнедой, когда носили лишь детские длинные рубашонки до пят.

Но долго ждать ей не пришлось. Звенислава и с первой куколкой не успела закончить, когда в горницу вошел князь. Она встала с лавки, отложив рукоделие, и подошла к нему. Помогая развязать завязки плаща, она все смотрела, как быстро и жадно бьется жилка у мужа на шее. Наконец, князь отвел ее руки, накрыв своими ладонями, и поцеловал в лоб.