Еретик. Книга 3 - Вера Золотарёва

что от волнения у него начинают стучать зубы.

– Я начну с того же вопроса, что и раньше. Я уверен, что ты так упорно молчишь, потому что защищаешь кого-то. Защищаешь своих сообщников-катаров, которые притаились где-то в Руане. Ансель де Кутт – среди них?

Вивьен молчал, в ужасе ожидая, что сейчас де Борд прикажет начать пытку.

– Тебе было известно о его ереси, когда случился инцидент в Кантелё? – внезапно вмешался в допрос Ренар. Его голос отдавал мрачной решительностью, заставившей Вивьена содрогнуться.

– Не спеши, сын мой, – улыбнулся де Борд. – Вивьен еще не дал нам ответы на самые первые вопросы. Мы ведь так давно с ним не беседовали. Итак, Вивьен. Поговорим о твоих сообщниках, которые дали тебе катарскую книгу? Кто они?

Вивьен молчал.

Де Борд устало вздохнул.

– Воистину, ночь будет долгой. Приступим, – сказал он.

С двух сторон палачи начали медленно давить на рычаги. Раздался легкий скрежет: механизм станка пришел в движение. Вивьен напрягся, попытавшись сопротивляться пыточному орудию, но тут же понял, что от его усилий не будет никакого толку. Веревки натянулись, кожаные ремни врезались в руки и лодыжки и потянули за собой в разные стороны тело арестанта.

Вивьен ожидал боли, но с удивлением отметил, что, как только механизм едва пришел в движение, ощущение было… приятным. Бодрящим. Даже несмотря на глубокие, зажившие лишь наполовину раны от плетей на спине и травмированную руку, он ощутил, как позвоночник приятно растягивается, наливая тело неуместной в таких обстоятельствах силой. Первые мгновения даже казалось, что пытка не будет такой страшной, но уже через миг Вивьен понял, в чем его ошибка. Приятно потянувшись, тело его начало стремиться вернуться в прежнее положение, но станок не пустил.

Вивьен с ужасом испустил дрожащий вздох. Он почувствовал, как вместо приятного натяжения в плечах и пояснице начинает постепенно нарастать напряжение. А ведь палачи только начали! Если они потянут за рычаги снова, придет боль, и она будет страшной. Вивьен помнил, как дико вопили, выли, стонали и плакали арестанты, оказываясь на станке. Помнил он и о том, какие жуткие травмы наносил им этот агрегат.

Тем временем де Борд молчал, наблюдая, как на лице его арестанта усиливается напряжение. Мышцы рук Вивьена сотрясла волна дрожи, ему отчаянно хотелось опустить их и резко выдохнуть, но он не мог этого сделать.

– Ты прекрасно знаешь, что сделает с тобой этот станок, – напомнил де Борд, заметив страх в глазах обвиняемого. – Ты видел это сам множество раз. Одумайся, Вивьен. Боль еще даже не началась.

Словно в подтверждение его слов палач, стоявший у рычага, тянувшего руки, надавил чуть сильнее, и механизм вновь пришел в движение. Глаза Вивьена расширились от страха.

«Нет-нет-нет, не надо больше! Нет!» – в панике застучали мысли у него в голове, когда он почувствовал, как его тело растягивают дальше вместо того, чтобы дать ему вернуться в исходное положение. В ушах появилась легкая пульсация, а в плечах и пояснице замаячили первые призраки боли.

«Не смей кричать!» – приказал себе Вивьен, стиснув челюсти и оцарапав язык о сломанный зуб, хотя желание заорать и взмолиться о пощаде уже ворочалось на задворках его разума.

– Ты поддерживаешь связь с Анселем де Куттом? – продолжал спрашивать де Борд. – Он состоит в той катарской секте, которая снабдила тебя книгой?

Вивьен молчал.

Де Борд кивнул.

– Продолжайте, – сказал он.

Палачи медленно давили на рычаги, давая арестанту почувствовать каждый миг натяжения веревок. Боль становилась все сильнее, Вивьен чувствовал, как на лбу начинает выступать пот. Он пыхтел и старался сопротивляться, но ничего не мог поделать: механизм станка был безжалостен.

Де Борд продолжал методично повторять интересующие его вопросы о катарской секте, рассуждать о том, кого Вивьен защищает своим молчанием, увещевать, что рано или поздно он все равно сдастся. Ренар, сложив руки на груди, в молчаливом напряжении наблюдал за процессом допроса.

– Неужели ты не понимаешь? – подошел де Борд и наклонился к самому уху арестанта. – Ты не сможешь молчать вечно. Наступит момент, когда твое упрямство иссякнет. И если придется, до этого момента я прикажу сделать столько оборотов рычага, что тебе вырвут руки и ноги из суставов. И, поверь, Вивьен, никому уже не будет жаль, потому что это определит, насколько твоя душа испорчена мерзостью ереси.

Вивьен не знал, сколько прошло времени. Ему казалось, что его истязают целую вечность, хотя на деле, должно быть прошло не больше двух часов. Все это время он, как мог, старался не издать ни звука, однако натужные стоны все же вырывались из его груди, пока тело продолжало болезненно удлиняться. Под руководством де Борда палачи то немного ослабляли натяжение, то делали его сильнее. При этом ослабление натяжения не приносило с собой облегчения. Страдающие плечи и поясница начинали ныть сильнее прежнего, им требовалось некоторое время, чтобы прийти в норму, однако этого времени никто не давал: пытка возобновлялась, и, казалось, ей не было конца.

Каждый раз де Борд останавливал истязание на каком-то уровне натяжения, меньше которого веревки станка ослаблять уже не велел. В какой-то момент тело Вивьена растянулось так сильно, что ему стало трудно дышать: ребра давили на грудную клетку. В горле пересохло, но никто не собирался давать ему попить, а попросить было нельзя.

Боль в плечах нарастала. Казалось, станок вот-вот разорвет свою жертву на части, а ведь Вивьен знал, что такое может произойти.

«Я не могу… не могу!» – думал он, чувствуя, как по щекам бегут горячие слезы. Пот ручьями тек с лица, дышать было неимоверно тяжело, но, к собственному ужасу Вивьен не мог провалиться в забытье, чтобы убежать от этой боли, как это бывало с ним на прошлых допросах. Что-то словно удерживало его от этого.

Прозвучал мягкий, едва слышный хруст, непохожий на хруст костей, но принесший с собой такую боль, что Вивьен испустил отчаянный крик. Издалека до него доносились увещевания де Борда:

– На этот раз пытка не прекратится, пока ты не заговоришь, – напомнил он.

И пытка не прекращалась. Теперь она сделалась еще ужаснее, хотя Вивьен не верил, что может быть больнее. Уже не способный сдерживаться, пока хватало воздуха, он кричал, выл, плакал, стонал и рычал от боли, словно загнанный раненый зверь. Мысль молчать, чтобы доказать свою невиновность с каждым ударом сердца становилась все более призрачной. Он уже не понимал, ради чего борется. Все мысли, которые он держал до этого в голове о своей будущей свободной жизни, оставили его разум, теперь в нем была только боль.

Он вновь начал ощущать обессиленную