Феномен хищника - Норма Найт

«Никто не знает, почему правительственный паёк не привозят уже третий раз подряд! Не знаю я, не знает никто из братьев, а о бабах и говорить нечего. Но самое страшное – перестали работать телеящики. Все! Такого не помнят даже старики, дотянувшие до сорока и поседевшие от пережитого».

Рис сидел под старым высохшим деревом, прячась от солнца, сжимал коленями автомат и пытался думать. Получалось плохо. Наверное, оттого, что вчера он нанюхался едкого удушливого дыма, пытаясь при помощи собственных кулаков извлечь из телевизора изображение. Нет пайка, нет патронов…

Запасы давно кончились, если у кого и были. Сэвэдж не привыкли чем-либо запасаться: хранить негде – украдут. С собой носить не будешь – отнимут. Да и зачем, если пайки доставляли регулярно в течение десятилетий?

Вэл сегодня утром не досчиталась ребёнка – спать ложились все, а утром одного как не бывало. Ясное дело, видать, ночью вышел за порог по нужде – и поминай, как звали.

«Конечно, дети – самая лёгкая добыча. В такое время нужно либо глаз с них не спускать, либо жрать самим – кормить-то всё равно нечем», – лениво почёсываясь, размышлял самец.

Если и вправду не будет больше пайков, как поговаривают, то на траве дети долго не протянут. Исхудают до костей и всё равно помрут.

Меня аж всю передёрнуло. Этот сэвэдж торопился начать питаться собственными детьми, пока они не потеряли в весе!

Как будто услышав, Рис подумал: «Вэл, конечно, не заставишь – матери, они повёрнутые, как можно, то да сё… А что чужие пропадают, им всё равно. Как будто непонятно, что это значит». Самец недовольно помотал косматой головой, стряхнув нескольких вшей. «Зачем рисковать, если можно без проблем есть собственных?» – думал он.

А то соберёшься за жратвой, да сам в суп угодишь. Очередь в упор засадят, и будут правы – нечего на чужих детей рот разевать, свои у каждого есть. Хотя, патроны теперь берегут, скорей, будут стрелять одиночными. Ещё хуже – прежде, чем добить, накуражатся досыта.

Про «живые консервы» он ещё в детстве слышал. Любители свежей человечинки, а они водились и когда пайков было выше крыши, оттяпывали пленникам сперва язык, руку и ногу. Культи прижигали, чтоб жертва кровью не истекла. До следующей трапезы, а там опять руку и ногу – суток трое «консерва» хрипела от невыносимой боли – с отрезанным языком другие звуки издавать не получалось.

Так что опасное это дело, за чужими детьми ходить. А Вэл дурью мучается… Нет, в чём-то она и права – одного съешь, остальные поймут и разбегутся. Дурные ведь – не понимают, что поодиночке их ещё быстрее сожрут.

Пытаясь рассуждать подобным образом, девятнадцатилетний самец гориллы ковырял в носу, сидя в тени засохшего тополя. После смерти главы семьи полгода назад он стал в семье главным, успев прежде стать отцом пятерых детей. «Сейчас бы дури», – бесплодно помечтал Рис.

Дури не было. Прежняя жизнь теперь казалась уютной и беззаботной, словно картинка над телевизором. Сейчас от жизни не осталось ничего, кроме крошащихся камней, пыльной травы, да мутной речной воды, от которой через раз прошибал понос. С каждым днём настроение сэвэдж ухудшалось, недавно достигнув отметки «ниже некуда».

Не то, чтобы гориллы начали помирать с голоду. Старые женщины знали съедобную зелень и корешки, и раньше им приходилось питаться таким образом – пайки нередко отнимали молодые да сильные. А вот теперь горечь нужды довелось познать всем…

От этой безнадёги, наверное, внутри сэвэдж бродила неослабевающая раздражительность и злоба. Хотелось ни с того ни с сего разбить кому-нибудь рожу. Или, ещё лучше – выпустить на волю кишки, тем более, что к этому весьма настойчиво подстрекал голод.

Все братья Риса бесились точно так же. И другие, кого Рис знал, мужчины и женщины – бродили с перекошенными мордами, глядели друг на друга, как на смертельных врагов. Его раздражала даже Вэл – просто так, своим вечно надутым животом и болтающимися сиськами. На солнце ему казалось слишком жарко, в тени – холодно, тело чесалось втрое сильнее обычного, а вши донимали неестественно организованными атаками.

Рис ещё ничего, держался, многим было гораздо хуже: рвало желчью ни с того ни с сего, болели кости, кожа, всё тело, из носа и ушей шла кровь. Крича от боли, иные принимались исступлённо кататься по земле, нашлись и такие, что пустили себе пулю в лоб.

И, конечно, наряду с постнаркотической ломкой в той или иной степени, всех донимали мысли о непонятном завтра. Если пайков больше не будет – то что, все умрут? Деревья в городе приносят плоды осенью, взрослому мужику нереально дотянуть до неё на траве и кореньях.

Неподалёку послышалась короткая автоматная очередь, яростная грызня, лай, потом вой. Почуяв слабость людей, выразившуюся в экономии патронов, городские собаки наглели с каждым днём. Видно, опять растерзали какого-то одиночку.

Сэвэдж всё больше чувствовали себя обречёнными, подолгу сидели в своих развалинах, показываясь на улицу только в случае крайней необходимости и как можно большими группами.

Тарелки теперь прилетали только для того, чтобы с высоты через динамики призывать сэвэдж оставить город и идти жить в леса, где, якобы, много еды. Немного нашлось доверчивых, которые послушались странного совета. Ведь они жили в городе всегда – здесь родились их отцы и матери, наверное, здесь жили и деды.

Как можно выжить в лесу – совершенно непонятно. Извечные враги сэвэдж – деревенские дикари, полуживотные – и те в лесу не жили. Возле лесов – да, но не в самой чаще. У деревенских были дома, непохожие, конечно, на нормальные, но хоть какая-то крыша над головой. А как можно жить под открытым небом среди кустов и деревьев?

Я почувствовала вдруг серьёзную опасность, угрожавшую Рису. Города всегда были неподходящим местом для жизни.

В следующую секунду с высоты пятого этажа на самца обрушился обломок бетона. Он не попал в голову, но удар был так силён, что сэвэдж повалился наземь, потеряв сознание. Второй бросок оказался удачнее – кирпич, пущенный с высоты, раздробил череп Риса. По лестнице, торопясь, сбегала вниз парочка молодых горилл – они с самого рождения жили по соседству.

Однако, избранная тактика оказалась неверной. Один из братьев Риса заметил несчастье, успел подбежать и схватить автомат первым. Ван не стал стрелять – теперь на пару дней семья обеспечена мясом, а отпугнуть двоих безоружных можно и голосом.

-Стой! Назад!! – громко рявкнул самец, направив оружие на подбегающих подростков.

Заметив опасность, те встали, как вкопанные, сжимая в лапах бесполезные камни. Молодой самец грязно выругался.

-Мы убьём тебя завтра! – сверкая глазами, в свою очередь пообещала самка. «Симпатичная», – подумал Ван.

-Или мы – вас, – нехорошо ухмыльнулся он, держа палец на спусковом крючке. –А тебя, сука, я сперва отдеру как следует!

На крики из развалин выскочили братья Вана, у каждого в руках автомат. Неважно, что половина из них без патронов – откуда об этом знать соседским подросткам. Едва завидев приближающееся подкрепление, они беззвучно юркнули в заросли.

-Ты убил Риса!!! – издалека заорал Дэн, самый здоровый и самый глупый из братьев.

«Стеклянный немигающий взгляд, бычья шея и готовность к любому развитию событий», – Диксон так характеризовала эту категорию самцов.

Дэн тяжелее всех переживал отсутствие дури, видать потому, что жрал её больше других. Выпучив налитые кровью глаза, он схватился за автомат, выкручивая его из рук Вана. Не желая выпускать оружие, тот упал наземь, истошно вопя о своей невиновности и яростно сопротивляясь.

Здоровяк взревел, став ещё больше похожим на буйвола. Остальные сгрудились вокруг, ничего не предпринимая – глаза жадно следили за дерущимися.

Зрелище! Гориллы так соскучились по зрелищам – у них больше не было телевизоров…

Поднимая клубы пыли, бугай возил брата по земле. Послышался удар, громкий хруст ломающихся костей. Пудовый кулак сплющил лицо Вана, серая пыль на нём стала бурой от крови. Вырвав автомат из слабеющих рук, сэвэдж заорал:

-Я – главный!!! Вскочил, бешеным взором обводя настороженно замерших сородичей.

-Это моё мясо!! Я буду давать мясо вам – вы будете хорошо мне служить! Понятно?! Грязные косматые головы торопливо закивали.

-Ты! – почерневший волосатый палец указал на самого щуплого из братьев. –Сейчас иди и принеси дури. За это дам тебе вкусного мяса.

-Ты! – палец Дэна прицелился в следующего. –Бери нож, режь моё мясо на всех. Я буду хороший главный, все меня будут сильно любить!

С тоской глядя на недосягаемую для него еду, щуплый понуро побрёл, куда глядели глаза под звуки голодного урчания собственного желудка. Он совершенно не представлял, где достать дури, и воспринял полученную задачу, как незаслуженное изгнание из семьи. А одиночке сейчас не выжить. Если бы у него ещё были патроны…