Сильванские луны - Натанариэль Лиат

оттуда и доброе тоже…

Он хотел бы узнать Рада заново. Того человека, которым он стал – с которым Лексий был едва знаком, хотя любил его, как раньше. Не разбегаться по разным странам, чтобы в лучшем случае писать письма, а в худшем – просто друг друга забыть…

Вечерами, когда они все были вместе, Лексий не вспоминал, зачем он приехал в этот город. Это было неважно. Ничто не было.

В один из дней, когда Рада задержали дела, и гости коротали время без хозяина, Лада постучалась к Лексию в спальню что-то спросить, да так там и осталась. Лексий сидел на застеленной кровати, Лада, отодвинув опущенную штору, смотрела в окно на тянущий к нему ветки клён. Ливень заставлял стёкла плакать, и тепло полутёмной комнаты казалось ещё уютнее.

– Всё-таки здорово, что ты исчез тогда, – вдруг сказала Лада. – Папа с мамой никогда бы меня сюда не повезли, а здесь ведь так хорошо. Надо будет потом приехать ещё раз, как считаешь? – она улыбнулась ему через плечо. – Уже не тайком… Тем более что у тебя здесь господин Юрье. Пусть все болтают, что хотят, но я ни за что не поверю, что страна, чьей армией командуют такие люди, может пойти на нас войной.

Она опустила занавеску и отошла от окна.

– Куда мы завтра пойдём?

Когда Лада проходила мимо него, Лексий удержал её, поймав её руку.

– Куда захочешь.

Она рассмеялась и проворно забралась к нему на колени. Такого поворота Лексий не ожидал, но его руки, соображающие быстрее мозга, с готовностью обняли её тоненькую гибкую талию.

Прильнув к возлюбленному, Лада заметила шнурок его амулета и игриво потянула, вытаскивая из-за ворота жёлтый камешек с белыми прожилками.

– Я давно заметила, что ты всегда его носишь, – шутливо заметила она. – Это, наверное, подарок от какой-то другой дорогой тебе женщины…

– Ага, – хмыкнул Лексий. – От моей двоюродной бабушки. Мы с ней были очень близки. До сих пор не могу оправиться от её смерти в возрасте девяноста семи лет с половиной…

Лада вполголоса рассмеялась, но тут же посерьёзнела снова.

– Нет, правда, – сказала она, – ты никогда толком не рассказывал мне о своём прошлом.

Лексий усилием воли сдержал вздох. Рано или поздно этот момент должен был настать.

– В нём нет ничего интересного, – он обнял её ещё крепче, стараясь звучать небрежно и беззаботно.

Лада оставила в покое шнурок и принялась перебирать пальцами кончик его косы.

– Как мне может быть неинтересно, когда речь идёт о тебе?

Он мог рассказать ей историю, которую она бы приняла. За годы своего существования Лексий ки-Рин из Дильта обзавёлся биографией, состоящей наполовину из перелицованных фактов, наполовину – из чистого вымысла, но всё-таки вполне пригодной для употребления. Но сейчас он меньше всего на свете хотел лгать. Только не теперь, когда они были так близко друг к другу посреди холодного ливня – когда они вдвоём качались на волнах этой осени, не зная, что будет дальше. Если бы только Лада позволила ему сохранить молчание, не разбивать их тёплую, тихую скорлупу…

Лексий наклонился к ней и поцеловал её долгим, нежным поцелуем.

Это помогло. Лада больше ни о чём не спрашивала. Когда-нибудь, скоро, он обязательно ей расскажет… но только не сегодня.

В будущем было ничего не разглядеть, как в тёмном окне, но окна можно зашторить, и какое значение имело завтрашнее зябкое утро, несущее с собой невесть что, если сегодня тёплая маленькая рука касалась его лица, и, когда он целовал ту, кого любил, её ресницы трепетали так же, как его собственное сердце?..

Клён за окном, напоминающий о чём-то полузабытом, невидимо и неслышно ронял свои мокрые листья.

Глава восьмая: Её величество

Служанки-кошки нравились Царевне куда больше людей.

Здешние горничные позволяли себе шушукаться у неё под дверью. На их счастье, Царевна не слышала, что именно болтали эти гадюки, но – о! – могла вообразить! Дома она запустила бы в них чем-нибудь, но здесь, во дворце её величества Регины Оттийской, Чародей и Царевна были гостями. Причём, похоже, не самыми желанными…

Их приняли спокойно и прохладно, и её величество даже не сразу нашла время, чтобы удостоить их личной беседой. Царевне думалось, что монархам, величающим себя братьями и сёстрами по королевской крови, пристало проявлять друг к другу больше любезности, но Регину, наверное, можно было понять. У папы и то не оставалось ни минутки свободной от всех этих противных государственных дел, а ведь Оттия размером как три Сильваны…

Чародей предупреждал свою спутницу: они могут рассчитывать только друг на друга. Он велел ей ничего не бояться, всегда быть настороже – и лишний раз от него не отходить. Напоминать было не обязательно. Даже забудь Царевна, что он не может колдовать, когда они порознь, она всё равно льнула бы к нему – до того неуютно было одной в чужих и гулких сводчатых залах. Не то чтобы это место её пугало, но здесь она чувствовала себя даже не лодкой, а щепкой, маленькой щепкой в открытом море, которую несут волны…

Чародей был её якорем. Если никто не видел, она брала его за руку, и это помогало.

Первым делом в Леокадии Царевна отправила весточку отцу. Вина точила её, как капающая вода точит камень – тихо, но непрерывно. Какая она гадкая, гадкая девчонка! За всё это время ни разу не вспомнила о папе – не подумала, что он может о ней волноваться… Когда отец в гневе разбил своё зеркало, Царевна отшатнулась и закрыла лицо руками, но не от страха. Она заслужила. Она сама это заслужила. Он не терпел неповиновения, и на сей раз его любимая дочь, кажется, перешла черту…

Царевна не знала, сможет ли он её простить. Она так привыкла к тому, что папин маленький медвежонок всегда получал то, что хотел… Но, в конце концов, папа ведь не собирался держать её взаперти всю её жизнь! А если и собирался – что ж… тем хуже. Потому что она была не согласна.

Она вовсе не хотела расставаться с отцом навсегда. Эта мысль сама по себе была такой тяжёлой, что могла раздавить. Но, хоть и выросшая на наивных сказках, Царевна слишком хорошо понимала: Чародею нельзя в Сильвану. Им ни за что не позволили бы быть вместе; вернуться домой значило расстаться с ним навсегда. Выбор между отцом и любимым напоминал какую-то старую трагедию, в конце которой героиня глотает яд или бросается с водопада, но Царевне