Знакомьтесь, литература! От Античности до Шекспира - Константин Александрович Образцов

Добродетель — стариканам

безрассудство — молодым!

Жизнь умчится, как вода.

Смерть не даст отсрочки.

Не вернутся никогда вешние денечки»[92].

Безусловно, этакая вольница, болтающаяся по дорогам Европы, вызывала неудовольствие и светских, и церковных властей. Периодически против вагантов принимались какие-то указы и постановления, но всерьез за них никогда не брались: королям хватало забот с внешними врагами, Церкви — с внутренними интригами и еретиками. В этом была еще одна ошибка: как авторская литература очевидно обозначала растущее проявление личного начала в культуре, так безымянная, но чрезвычайно пассионарная среда вагантов, этих интеллигентов-разночинцев Средневековья, несла в себе разрушительную энергию будущего возрожденческого карнавала:

«Наша вольная семья —

враг поповской швали.

Вера здесь у нас — своя,

здесь — свои скрижали!

Милосердье — наш закон

для слепых и зрячих,

для сиятельных персон

и шутов бродячих,

для калек и для сирот,

тех, что в день дождливый

палкой гонит от ворот

поп христолюбивый».

Темы лирики вагантов подсказывала, как говорится, сама жизнь и грубоватые, нехитрые нравы: легкомысленная пастушка, невоздержанная в страсти монахиня, жадный священник, трусливый рыцарь — все эти персонажи и связанные с ними характерные истории пороков и плутовства населили и произведения эпического жанра, так называемые фаблио[93], тоже возникшие среди вагантов и городской интеллигенции Средних веков. По сути, это были рассказы или небольшие повести, различным образом пересказывающие несколько десятков бродячих сюжетов, перемещавшихся вместе со странствующей ученой братией от Апеннин до Британских островов. Современной науке известно чуть более ста пятидесяти относительно уникальных фаблио и гораздо меньше, едва ли дюжина, имен или прозвищ их предполагаемых авторов. Отметим, что, относясь к повествовательному жанру, фаблио создавались в стихотворной форме, как, кстати говоря, и первые рыцарские романы — несомненный рудимент устной эпической традиции, сохранявшийся в литературе Средневековья вплоть до XIV века.

Содержание фаблио было, мягко говоря, не комплиментарным по отношению к господствующей церкви, знати и вообще к декларируемым общественным нравственным нормам. События в них были связаны в основном с неверными женами, зачастую изменявшими мужьям-рыцарям с монахами и священниками, или с забавными плутовскими проделками бродяг и простолюдинов, оставлявших упомянутых рыцарей и священников в дураках. Подобные зубоскальные плоды городской субкультуры, разумеется, раздражали и Церковь, и королей, но, как и в случае с вагантами, у духовных и светских властей находились дела поважнее, чем гоняться за безымянными авторами шутовских басен, а репрессивный аппарат и практика доносительства еще не развились до такой степени, чтобы каждый рассказчик непочтительных анекдотов немедленно отправлялся на виселицу или в тюрьму. И так же, как в грубоватых и развеселых стихах бродячей интеллигенции, в дерзкой городской прозе зрело зерно культурной революции Ренессанса.

К концу XIII — началу XIV вв. фаблио стали активно проникать в авторскую литературу, превращаясь в сборники новелл, организованных единым творческим замыслом. Одними из самых известных стали прославленные «Кентерберийские рассказы» Джеффри Чосера.

Портрет Джеффри Чосера. Гравюра Якоба Хоубракена, 1741 г.

Существует интересная особенность хронологического восприятия имени автора и названия книги: например, «Илиада» Гомера однозначно несет в себе звучание древности, как и «Орестея» Эсхила; «Божественная комедия» Данте словно отдается эхом под высокими сводами величественного собора, где кружатся пылинки в разноцветных отсветах стрельчатых витражей. А вот «Кентерберийские рассказы», как и имя их автора — Джеффри Чосер — звучат вполне современно, хотя создавались приблизительно в те времена, когда хан Тохтамыш сжег Москву, Феофан Грек едва приступил к росписи новгородских церквей, еще не родилась Жанна д’Арк и вовсю рубили друг друга и стреляли из арбалетов английские и французские рыцари, сходясь в битвах Столетней войны, которой не было видно конца.

Самого Джеффри Чосера эта война тоже коснулась, хотя и очень щадяще. В 1359 году семнадцатилетним юношей он принял участие в одном из французских походов короля Эдуарда III, попал в плен, но был впоследствии выкуплен и вернулся на королевскую службу. Чосер много учился и получил блестящее образование. В середине XIV века уже были доступны латинские переводы Вергилия, Горация, Аристотеля, Боэция, многих других античных философов и поэтов, которые стали академической основой для будущего творчества Чосера. Мы уже сравнивали античность со школой для европейской культуры, а Средневековье — с улицей; на ней и оказался Джеффри Чосер, когда предпринял несколько путешествий по дипломатическим поручениям сначала во Францию, а потом и в Италию.

Особенностью развития английской словесности была ее некоторая отстраненность от литературных процессов континентальной Европы; тому имелось несколько причин, в основном, политического толка: когда в городах Франции и Италии уже входило в полную силу европейское Возрождение, Англия все еще оставалась в рамках средневековой культурной традиции. В качестве учености плодов[94] Чосер привез домой не только восхитившие его творения Данте, Бокаччо, Петрарки, но и массу почерпнутых на постоялых дворах, в тавернах и на дорогах, у бродячих школяров и поэтов фаблио, басен, стихов. Эта живая, подвижная, дерзкая стихия художественного слова, в которой смешались обрывки классических текстов, фольклорных сказок, городских анекдотов, передаваемых на латыни, французском, провансальском, немецком, оказалась для английского писателя едва ли не ближе, чем утонченное литературное мастерство деятелей итальянского Ренессанса.

Джеффри Чосер вошел в историю литературы как первый английский поэт, который начал писать на родном языке и фактически положил начало авторской национальной словесности. Он немало переводил, написал по меньшей мере одну большую поэму «Троил и Крессида» и сборник «Легенда о хороших женщинах», во многом заимствуя сюжеты и смыслы для этих произведений у Бокаччо и Данте, но безусловную и заслуженную известность принесли ему «Кентерберийские рассказы», по большей части основанные на городских фаблио.

Скульптура, изображающая Джеффри Чосера. Ок. 1861 г. — до 1866 г. Фоторепродукция. Скульптор: Масгрейв Уотсон (1804–1847)

Сборник сюжетно организован: по пути к прославленному Кентерберийскому аббатству автор встречает в придорожной харчевне чрезвычайно разношерстную компанию из двадцати девяти паломников. Чосер педантично подбирает социальные типажи современного ему английского общества: рыцарь в сопровождении оруженосца, вольный лучник-йомен, аббатиса с тремя капелланами, монах, купец, студент из Оксфорда, юрист, повар, несколько ремесленников, мельник, шкипер, врач. И, что куда более важно, Чосер наделяет их не только социальной, но и личной индивидуальностью. Трактирщик предлагает рассказывать истории, от каждого по две, обещая в награду за лучшую обед за свой счет. Спутники охотно принимают вызов и принимаются за рассказы, при этом то подначивая,