Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии - Хьюстон Смит

практики; один паломник, отправившийся на поиски почтенного мастера экстаза по имени Нури, сообщал, что нашел его в состоянии настолько глубокой сосредоточенности, что ни один волосок не шевелился на его теле. «Когда позднее я спросил его: «У кого ты научился так глубоко сосредотачиваться?», он ответил: «У кошки, которая следила за мышиной норкой. Но ее сосредоточенность глубиной намного превосходила мою»[212]. Тем не менее, когда это измененное состояние возникает, оно ощущается скорее как дар, нежели как приобретение. Выражение из мистической теологии, «внушенная благодать», выглядит здесь уместным, ибо суфии сообщают, что по мере того, как начинает меняться их сознание, кажется, будто действие их воли отменяется, и его заменяет высшая воля.

Суфии чтят своих мастеров экстаза, но называют их «захмелевшими», давая понять, что им надлежит приносить суть своих видений с собой обратно, когда они снова «трезвеют». Иначе говоря, трансцендентность должна быть имманентной; с Богом, встречи с которым происходят вдали от мира, следует также встречаться в его пределах. Эти последние встречи не требуют предварительного достижения экстаза, и прямой путь к их достижению подводит нас к третьему суфийскому средству – пути интуитивного понимания.

Подобно двум другим средствам, третье приносит знание, но определенного рода. Любовный мистицизм дает «сердечное знание», экстаз – «провидческое» или «пророческое знание», поскольку предоставляет возможность видеть внеземную реальность, но интуитивный мистицизм – источник «ментального знания», которое суфии называют «марифа», и получено оно посредством органа понимания под названием «око сердца»[213]. Поскольку реальность, достигнутая с помощью марифа, нематериальна, «око сердца» тоже нематериально. Оно не соперничает с физическим глазом, предмет изучения которого, то есть объекты обычного мира, полностью остаются на виду. Что делает «око сердца», так это окутывает подобные объекты небесным светом. Или, если перевернуть метафору, оно распознает объекты мира как одеяния, в которые Бог облекается с целью сотворения мира. Эти одеяния становятся все более прозрачными по мере того, как «око сердца» обретает силу. Неверно было бы утверждать, будто мир и есть Бог – получился бы пантеизм. Но для «ока сердца» мир – действительно скрытый за пеленой Бог.

Основной метод, с помощью которого суфии проникают за эту пелену, – символизм. Использующий видимые объекты для того, чтобы рассуждать о незримом, символизм является общим языком религии; для религии он играет ту же роль, что и цифры для науки. Однако мистики довели его применение до высочайшего уровня; вместо того, чтобы довольствоваться первым духовным объектом, на который указывает символ, они пользуются им как ступенькой на пути к более возвышенному объекту. Это побудило аль-Газали определить символизм как «науку о связи между множеством уровней действительности». Каждый аят Корана, по мнению суфиев, содержит не менее семи скрытых смыслов, и их количество в некоторых случаях может достигать семидесяти.

Приведем пример: для всех мусульман оставление обуви перед входом мечеть – знак почтительности; он означает, что шумный и беспорядочный мир не впускают за двери священной территории. Суфии всецело принимают эту символику, но заходят еще дальше и усматривают в самом действии дополнительный смысл – снимая обувь, они избавляются от всего, что отделяет душу от Бога. Или возьмем просьбы о прощении. Все мусульмане молятся о прощении за те или иные грехи, но когда суфий произносит формулу «астагфирулла», «прошу прощения у Бога», он усматривает в этом обращении добавочный смысл – просьбу простить его за отделенное существование. Это звучит странно и, в сущности, непонятно для экзотерических мусульман. Но суфии воспринимают это как продолжение учения Рабиа о том, что «твое существование есть грех, с которым не сравнится никакой другой». Поскольку существование представляет собой нахождение вне чего-либо, в данном случае Бога, оно означает разлуку.

Для того чтобы избежать ее, суфии разработали учение фана («уничтожение») как логический элемент своих стремлений. Не то чтобы угаснуть должно их сознание: конец следует положить их самосознанию – осознанию себя как отдельных «я», исполненных личных интересов. Если это окончательное завершение, утверждали они, тогда, заглядывая внутрь сухих раковин своих ныне опустошенных «я», они не найдут ничего, кроме Бога. Христианский мистик выразил эту мысль в строках:

В неиссякающей любви

Повсюду Бог пребудет;

Но он тебя не посетит,

Коль там тебя не будет.

Ангелус Силезиус

Аль-Халладж высказался иначе: «Я видел моего Господа оком сердца. Я спросил: «Кто ты?» Он ответил: «Ты».

В качестве последнего примера причудливого использования суфиями символики упомянем о том, как они уточнили утверждение веры «нет божества, кроме Аллаха», чтобы оно читалось как «нет ничего, кроме Аллаха». Для экзотерических мусульман оно опять-таки звучит нелепо, если не кощунственно: нелепо потому, что явно существует множество вещей – таких как столы и стулья, – которые не являются Аллахом; кощунственно потому, что мистическое прочтение выглядит отрицанием Аллаха как Творца. Однако в намерения суфиев входило бросить вызов независимости, которую люди обычно приписывают вещам. Монотеизм для суфиев означает нечто большее, нежели теоретическое положение, согласно которому не существует двух божеств – это они считают очевидным. Обращая внимание на экзистенциальный смысл теизма – Бог есть то, чему мы отдаем (или должны отдавать) себя, – они соглашаются с тем, что изначальный смысл слов «нет божества, кроме Аллаха» состоит в том, что мы не должны отдавать себя ничему, кроме Аллаха. Но мы не улавливаем всю полноту значения этой фразы, утверждают они, пока не понимаем, что на самом деле мы отдаем себя другим вещам, когда позволяем им завладевать нами как самостоятельным объектам; тем объектам, которые обладают силой привлекать или отталкивать нас, поскольку просто являются самими собой. Считать, что свет вызван электричеством – одним только электричеством, которого для этого достаточно, не спрашивая, откуда оно берется, – в принципе означает совершать ширк, ибо лишь Аллах самодостаточен, и считать что-то другое таковым – значит, уподоблять его Аллаху, следовательно, приписывать ему наличие соперников.

Несмотря на всю эффективность, символизм действует несколько абстрактно, поэтому суфии дополняют его зикром (поминанием) – практикой упоминания об Аллахе путем произнесения его имени. «Есть способ очищения всех вещей, которым можно удалить ржавчину, – утверждает хадис и добавляет: – Тот, который очищает сердце, – призывание Аллаха». Поминание Бога – в то же время забывание своего «я», поэтому суфии считают повторение имени Аллаха лучшим способом направить свое внимание к Богу. Как бы они ни произносили имя Бога – одни или вместе с другими, про себя или вслух, с ударением на первом слоге или продлевая второй, насколько хватает дыхания, они пытаются заполнить его музыкой каждое свободное мгновение дня. В конце концов