Одиссея Варяга - Александр Чернов

Заметив впереди в темноте медленно идущий по фарватеру небольшой корабль, командир "Дианы" совершил еще одну, последнюю и непоправимую ошибку – он принял его за поврежденного "Манчжура", возвращающегося в гавань. Не запросив позывного, он сразу приказал дать задний ход и принять вправо, чтобы "пропустить беднягу". Залесский отдал приказ об обстреле "Фусо" только после того, как по тому открыла наконец огонь батарея Золотой горы.

К сожалению, попасть по маленькому, медленно плетущемуся в ночи броненосцу из мортир никак не удавалось. Канониры то вводили поправку на скорость в потора десятка узлов, и тогда снаряды вздымали столбы воды перед носом "Фусо", то стреляли по нему как по стоячей мишени, и тогда пенился уже кильватерный след старого корабля. Пара снарядов из шестидюймовок "Дианы", с вечера заряженых чугунными боеприпасами (против миноносцев) бессильно раскололась о бронированный и забетонировнный борт японца. Еще через два минуты с "Дианы", наконец засветившей прожектора, увидели, что пришелец медленно разворачивается поперек фарватера в самом узком месте и на нем отдают якоря. У Залесского еще хватило ума задробить стрельбу, чтобы не топить брандер на фарватере, но что делать дальше, он придумать уже не смог – времени на посылку десантной партии и заведения буксира явно не было.

С японца доносились небольшие взрывы – видимо, подрывали кингстоны и двери водонепроницаемых переборок, и в любой момент он мог просто взлететь на воздух (единственной причиной, по которой на "Фусо" не взорвали погреба, было отсутствие в них боезапаса – Того решил не рисковать возможностью случайного преждевременного подрыва от попадания русского снаряда). Неожиданно мимо замершего крейсера, разведя изрядную волну, на максимальных для него одиннадцати узлах с воем сирены прокатился портовый буксир "Силач". Буксиром этим командовал лейтенант Балк 2-й, старший двоюродный брат недавно ставшего лейтенантом Балка 3-го с "Варяга".

Все хорошие офицеры всех армий мира делятся на две группы – офицеры бывают идеальные для мирного времени и для войны. Причем переходы из группы в группу практически невозможны. Во времена долгого мира офицеры военного времени хиреют. Их затирают по службе чистенькие, умеющие навести порядок в казарме и красиво отрапортовать офицеры мирного веремни, их не любит начальство за излишнюю независимость и хулиганистость. Их поголовье сокращается, поддерживаясь только за счет притока недоигравших в детстве в войну мальчишек-романтиков.

Зато когда начинается серьезная большая война, естественный отбор начинает идти по совсем другим критериям… Неожидано выясняется, что блестящий капитан может блистать только на паркете бального зала или светском приеме, а под огнем теряет не только блеск и лоск, но и голову. Перед лицом вполне реального врага, а не достающего по мелочам начальства, задерганный выговорами за пьянство и хулиганские выходки лейтенант может неожиданно пустить свою неумную, бьющую через край на горе начальникам энергию в нужное русло.

К чему это все написано? Просто лейтенант Сергей Захарович Балк 2-й, третий год "временно" командующий буксирным судном "Силач" и которого по цензу и выслуге еще более полугода назад должны были произвести в капитаны второго ранга, был не просто идеальным офицером военного времени. Он был уникумом. На "Силач" его "задвинули", буквально убрав с глаз долой Алексеева и надеясь, что на медленном буксире он остепенится. Куда там! Вместо этого он внушил команде, что "экипаж буксира "Силач" должен фактически соотвествовать названию корабля", и менее чем через год команда в охотку, под руководством и при личном участии командира жонглировала каждое утро пудовыми гирями. На верхней палубе буксира всегда были в наличии гири, штанги, тяжеленные цепи и прочие снаряды бодибилдеров начала века.

Вскоре "силачи" дожонглировалась до того, что в кабаках Порт-Артура появилась новая примета – на тех, кто с "Силача", меньше чем втроем на одного не нападать. А еще через полгода перестали задирать вообще, потому что обидчиков "силачи" находили всегда, а их командир никогда не выдавал членов команды для наказания, назависимо от того, что те натворили в городе. Подобно легендарному поручику Ржевскому, о нем слагали анекдоты, причем почти все они имели под собой реальную подоплеку. Он спасал утопающих, тиранил чиновников всех мастей и рангов, а иногда и "купал" наиболее зарвавшихся из них прямо в гавани, перебрасывая тех через борт на радость команде. Если надо было послать куда-либо невооруженный корабль – Балк всегда был тут как тут. Его буксир всегда и всюду поспевал, не раз попадая в переделки.

В другой, нашей истории перед сдачей крепости он прорвался из блокированного Порт-Артура на КАТЕРЕ тогда, когда полноценные боевые корабли предпочитали не рисковать и самозатопиться. Перед этим он, в нарушение прямого приказа коменданта крепости, взорвал свой пароходик, чтобы тот не достался японцам. Он получил за геройство два ордена, что для командира БУКСИРА – беспрецедентно. После войны он так и не вписался в стремительно "механизирующийся" флот, постоянно конфликтовал с любым начальством по любому поводу, скучал, много пил и, в конце концов, не найдя себя в мирной жизни, переведенный за очередное свое художество, кстати говоря, ему тогда умудрились даже пришить политический подкрас, с отряда миноносцев на должность комендира транспорта "Рига". Такого он перенести уже не смог и застрелился…77

Но сейчас этот жизнерадостный, бородатый хулиган, бельмо на глазу начальства, любимец команды и всех молодых бесшабашных офицеров, несся полным ходом навстречу японскому брандеру и своей судьбе.

По военному времени буксир был штатно вооружен парой 37-миллиметровых пушечек, а по случаю предприимчивости командира на него поставили еще и пару старых картечниц Гатлинга. Как поговарили во флоте, их Балк то ли выиграл в карты, то ли просто украл у кого-то из миноносников. Впрочем, экипаж миноносца и сам снял их с наскочившего на мель при первой попытке заблокировать проход на рейд японского брандера. Вообще-то по сигналу тревоги буксиру сниматься с якоря было не обязательно, даже если он и стоял под парами рядом с выходом. А снявшись, разумно было бы отходить в глубину гавани, а не пробираться по мелководью к открытому морю, потому что гонять по рейду японцев – не его дело, для этого в составе эскадры было достаточно боевых кораблей. Но Балку не сиделось в гавани. Для себя он придумал оправдание – если какой-то из русских кораблей потеряет ход, он сможет быстрее отбуксировать его в порт. Эта отговорка уже пару раз выручала его при разборах "неподобающего" поведения буксира во время ночных схваток на рейде. А утром третьего марта, успев притащить после ночного боя на буксире в гавань подорваный японской миной "Властный" до того, как тот затонул, он получил благодарность от адмирала Макарова и разрешение находится при атаках там, где сочтет нужным. При условии, что его буксир не будет путаться под ногами боевых кораблей.

Сейчас "Силач" не стал "путаться под ногами" у нерешительно замершей "Дианы", с которой пытались спустить паровой катер, а обойдя крейсер по дуге, пошел прямо на "Фусо". Его капитан на мостике громко кричал:

– Держись крепче, ребята! Приготовиться к тарану!!!

Балк, жадно читавший все доходившие до Порт-Артура газетные статьи о подвиге "Варяга" и "Корейца", прекрасно помнил детсткие игры со своим двоюродным братом, в которых он, более старший и крупный, всегда выходил победителем. Теперь и у него появилась тень шанса совершить что-то, хоть немного похожее на подвиг своего удачливого кузена, и уж он-то его точно не упустит.

Впрочем, кроме жажды подвигов непоседливым лейтенантом двигал элементарный здравый смысл. Если брандер, в котором он к своему удивлению в свете прожектора опознал броненосец, затонет там, где он сейчас стоит на якорях, из гавани смогут выходить только миноносцы. Сам три года шныряющий по фарватеру туда-сюда почти каждый день, Балк прекрасно понимал, что японец выбрал для затопления идеальное место. Он даже успел подумать, что именно там топился бы и он сам, реши он насолить занудствующему начальству, типа Старка, Греве или Ухтомского, по крупному. На "Фусо" поначалу отстреливались от "Дианы", но разглядев несущийся на все парах с влюченной сиреной портовый пароходик, перенесли огонь на него. Однако к этому моменту на старом броненосце в строю остались только одна шестидюймовка и пара орудий калибром поменьше. В буксир попал шестидюймовый снаряд, изрешевший рубку и мостик. Мелкий осколок пробил дерево рубки и завяз в мощной грудной мышце капитана, упершись в ребро. Смерть не достала до сердца лейтенанта всего-то какой-то дюйм. Рулевому повезло меньше – осколок, влетев в иллюминатор рубки, попал ему в лоб, а еще пяток вошли в тело. Смерть была практически мгновенной.