Гнёт ее заботы - Тим Пауэрс

мне пришлось бы подвергнуться карантину.

— Эдвард Джон Трелони,

Из записей Шелли, Байрона, и Автора, 1878

Леди Макбет: Все еще пахнет кровью: всем

благовониям Аравии не очистить этой маленькой руки.

О-о-о!

Врач: Что за вздох! Как тягостно

страдает это сердце.

Придворная дама: Я не хотела бы таить его в груди

ценою почестей, что телу достаются.

— Шекспир, Макбет

Река Серкио в конце этого жаркого лета узкой неглубокой лентой вилась между крутых берегов, и искрящиеся волны, что набегали из Лигурийского Моря и с шумом обрушивались на этот необитаемый участок Тосканского побережья, образовали пену на приличном удалении вверх по устью реки, очевидно не встречая никакого сопротивления со стороны последней. Прибрежный бриз еле слышно шелестел в ветвях благоухающих сосен, что покрывали склоны холмов.  

Боливар встал на якорь в пятидесяти ярдах от берега, вблизи шлюпа[370], над которым развивался австрийский флаг, а карета Байрона остановилась на грунтовой дороге над берегом.

На песчаном склоне холма располагалась лачуга, сооруженная из сосновых стволов, соединенных сосновыми же ветвями, и крытая тростником, и Кроуфорд, Байрон и Ли Хант сидели в ее тени, потягивая холодное вино, в то время как несколько одетых в форму мужчин стояли вокруг этого маленького сооружения. Кроуфорд обильно потел и задавался вопросом, кому из этих служивых выпала неприятная обязанность прожить в этой лачуге весь прошлый месяц, охраняя могилы Вильямса и де Ложа.

― Трелони расстроен, ― сказал Байрон. ― Он хотел бы проделать все на рассвете ― и не сомневаюсь, с кораблем викингов в качестве погребального костра. Байрон все утро был нервным и раздражительным.

Трелони стоял в нескольких сотнях ярдов от них, со скрещенными руками, наблюдая, как мужчины из Санитарной Службы копают мягкий песок. Его изготовленная на заказ, своего рода жаровня, четырехногий железный стол с высокими боковыми стенками, стояла над непомерно большой грудой сосновых бревен в нескольких ярдах за ним.

Трелони сказал Байрону, что хочет, чтобы кремация состоялась в десять часов ― но Байрон спал долго, так что его карета лишь к полудню докатилась до того места, где дорога подступала к этому берегу.

Кроуфорд отхлебнул еще вина, затем кивнул. ― От всего этого попахивает язычеством, ― сказал он. Дорога его утомила, и все, чего он сейчас хотел, это поспать. Он поглубже надвинул на глаза край соломенной шляпы.

Хант взглянул на него в замешательстве и, казалось, хотел о чем-то спросить, но в этот миг Байрон чертыхнулся и поднялся на ноги; копавшие песок мужчины, очевидно, нашли тело, так как один из них выбрался из песчаной ямы и поднял багор.

― По крайней мере, хоть кто-то все еще там, ― пробормотал Байрон и, хромая, направился в их сторону.

Кроуфорд и Ли Хант поднялись и поплелись вслед за Байроном к яме по вязкому горячему песку. Кроуфорд заставил себя не отставать от Ли Ханта, хотя, чтобы не упасть в обморок, ему пришлось стиснуть кулаки и пристально глядеть себе под ноги и совершать глубокие вдохи. Бинты, наложенные на его лодыжки, были мокрыми ― надрезы-кровостоки, которыми его наградили нефандос, снова начали кровоточить.

Странно, но в морском бризе, доносящем сосновые ароматы, совсем не чувствовался запах разложения.

Санитарный служащий выволок на песок почерневшее, лишенное конечностей тело. Сплетенная из чеснока гирлянда все еще держалась на теле, и несколько окрасившихся в пурпурный цвет серебряных монет упали с него на песок. «Санитарная Служба не сжульничала», ― отрешенно подумал Кроуфорд.

Байрон щурился от яркого света, губы его были плотно сжаты. ― И это человеческое тело? ― скрипучим голосом спросил он. ― Это больше похоже на овечью тушу. Это… насмешка.

Трелони склонился и осторожно вытянул из остатков жакета черный шелковый платок; он положил его на песок возле одной из серебряных монет и указал на буквы Э.Э.В. вышитые на ткани.

Байрон с отвращением и изумлением тряхнул головой. ― Экскременты червей и те долговечнее, чем гончарная глина, из которой мы слеплены. Он вздохнул. ― Позвольте мне взглянуть на его зубы.

Трелони и Хант озадаченно посмотрели на Байрона.

― Я, э-э, могу опознать любого, с кем говорил, по его зубам, ― сказал он. Взглянув на Кроуфорда, он добавил, ― зубы всегда разоблачают то, что язык и глаза могут попытаться утаить.

Трелони что-то быстро пробормотал служащему по-итальянски, и тот пожал плечами и древком лопаты перевернул голову.

Кроуфорд опустил взгляд на бесформенное, лишенное губ лицо и кивнул. Клыки Вильямса были ощутимо длиннее, чем были, когда он был жив. «Чеснок и серебро замедлили его превращение, ― подумал Кроуфорд, ― но как бы то ни было, Санитарной Службе следовало позаботиться о том, чтобы по вполне благовидной здравоохранительной причине забить деревянный кол в его грудь».

Служащий снова склонился над ямой и в этот раз подцепил обутую в ботинок ногу. Трелони шагнул вперед ― он захватил с собой ботинок Вильямса для сравнения, и когда он приставил его к мертвой ступне, стало очевидно, что размер совпадает.

― Ох, это точно он, ― сказал Байрон. ― Давайте загрузим это в нашу печь, что скажете?

Служащие действовали аккуратно, но когда они поднимали тело, шея не выдержала, и голова, отвалившись, глухо ударилась о песок. Один из служащих поспешно шагнул вперед с лопатой, и в похожем на гротескный реверанс движении, словно упрашивал какое-нибудь нерешительное животное забраться в ловушку, осторожно поддел голову лезвием лопаты и поднял ее. Голова гримасничала, безглазо уставившись на океан, слегка покачиваясь, пока служащий нес ее к печи.

Байрон был бледен. ― Только не вытворяйте такого со мной, ― сказал он. ― Позвольте моему трупу гнить там, где он упадет.

Остальные служащие продолжали тем временем копать песок; и теперь обнаружили еще один труп и хотели знать, следует ли и его тоже отнести в печь.

― Нет, нет, ― сказал Байрон. ― Это всего лишь бедняга юнга, сомневаюсь, чтобы он как-то был…

Кроуфорд тронул Байрона за рукав, одновременно чтобы придать себе устойчивости и чтобы привлечь внимание лорда. ― Положим и его тоже, ― прошептал Кроуфорд. ― Я думаю, ты и его опознаешь по зубам.

― О-о. Байрон выругался. ― Si, metti anche lui nellafornache![371] Хант и Трелони уставились на него, и он добавил: ― Шелли, был достаточно хорошего мнения об этом ― как там его звали ― чтобы его нанять, так ведь? Я взял на себя долги Шелли, и я выбираю рассматривать этот как один из них.

Хант, Байрон и Трелони прошли вперед, встав вокруг открытой сверху печи, на которой лежал их мертвый, расчлененный друг, но Кроуфорд, пошатываясь, пошел по горячему песку назад, туда, где откапывали второе тело.

Служащие извлекли на свет голову и одну руку, и Кроуфорд увидел, что и здесь тоже были чеснок и серебряные монеты. Он вгляделся в лишенную плоти улыбку де Ложа, замечая его удлинившиеся клыки, и умудрился улыбнуться в ответ этому вызывающему ужас существу и коснулся рукой соломенной шляпы.

«Наконец-то прощай, Франсуа, ― подумал он. ― Еще раз спасибо, что помог мне с паспортом шесть лет назад. Интересно, живет ли там все еще тот клерк ― Бризо? Вроде как-то так его звали ― и сможет ли он теперь, наконец, заполучить твою жену»?

Санитарные служащие сложили останки де Ложа на шерстяное одеяло, и Кроуфорд, хромая, шел рядом с ними, пока они тащили свою ношу туда, где их дожидались остальные.

Наконец оба тела были уложены бок о бок на ложе печи, и Трелони склонился, удерживая стеклянную линзу над пучком совершенно сухой сосновой хвои. Ослепительно белым вспыхнул собранный в пучок солнечный свет, а затем вверх повалил смолянистый дым. Скоро огонь запылал столь яростно, что Хант, Трелони и служащие отступили назад, а пляж и море, словно мираж, заструились позади почти прозрачных языков пламени.

Кроуфорд заставил себя простоять еще секунду, удерживая на голове шляпу от напора горячего воздуха, который норовил унести ее прочь, и сквозь слезящиеся глаза смотрел на то, как жар поглощает изувеченные тела; а затем, когда он, в конце концов, повернулся прочь и, пошатываясь, направился навстречу относительной прохладе морского бриза, он заметил, что Байрон задержался у печи вместе с ним.

Они блеснули друг на друга взглядом, а затем отвернулись, Кроуфорд к морю, а Байрон к своей карете; и Кроуфорд знал, что Байрон тоже видел, как части тел слабо шевелились, словно зародыши в до срока разбитых яйцах.

Хант принес из кареты деревянный ящик, и после того, как первый невыносимый жар спал, уступив место ровному огню, Трелони открыл ящик, и Хант опрокинул его над огнем, высыпая ладан и соль на уже неподвижные тела, а Трелони умудрился подобраться достаточно близко, чтобы вылить на них бутыль вина и бутылку оливкового масла. Затем все ретировались обратно в лачугу, так как сам песок вокруг печи стал слишком горячим, чтобы находится на нем даже в обуви.