Поле Куликово - Владимир Возовиков

Великокняжеские значки увидели издалека на прибрежном холме. Дружинники встретили радостными криками:

— Тупик!.. Живой, черт!.. Выкупили?..

— Што я, товар? — Васька, смеясь, озорно поталкивал товарищей. — Сам убег, да вон еще князя с собой прихватил.

— Ай, сокол! — Никита Чекан, облапив, целовал в заросшие щеки. — То-то радости девкам московским — этикой красавец жив-здоров воротился.

— Плюнь через плечо, Никита, до невест еще звон сколько верст.

— Доскачешь на таком-то коне…

Никита осекся, встретясь взглядом с поседелым худым человеком из отряда Тупика.

— Осподи… Не сон ли?..

— Не сон, Никита, — тот с усилием улыбнулся. — Признал…

— Ваня! Копье!..

Старые товарищи обнялись, не пряча слез.

— С того света, што ль?

— Почитай, с того. Спасибо Тетюшкову, пособил. Четверо мы ушли, а было нас полтораста невольников, отданных Мамаем на избиение для потехи… Да што! После расскажу, мне бы теперь сотню — да с Мамаем переведаться.

— Даст тебе князь сотню, ныне большая нужда в начальниках.

— Где князь-то? — спросил Тупик.

— Эвон, ладьи провожает. Мужики не все плавать научены, так он следит, чтоб ладьи не перегружали.

— Едем к нему, князь Хасан, — позвал Тупик.

Воины с любопытством оборотились на стройного всадника в черной татарской байдане.

— Кто таков? — спросил Никита.

— Наш, татарин, — пояснил Копыто. — От Мамая ушел, лютый враг ему. И эти трое тож наши, нукеры князю.

Никита с сомнением покачал головой, тихо присвистнул.

— Приглядеть бы за таким-то «нашим».

— Не сомневайсь, — веско подтвердил Копье. — Видел его в бою — великий воин. С таким за радость почту стать рядом в битве…

Димитрий только что отругал начальника переправы за какой-то недосмотр, обернул к подъехавшим сердитое лицо, не меняя выражения, усталым, с хрипотцой голосом сказал:

— Явился, разбойник! Мало — на рожон лезешь, еще и от Мамая сбежал, шатаешься невесть где, а мне заместо тебя гонца выкупать пришлось. Довел Мамая — он, гляди, послов начнет сажать в яму. Вот Боброк те еще задаст покрепче мово, — и, широко улыбнувшись, по-товарищески обнял разведчика.

Васька, смущенный грубоватой лаской государя, удивленный тем, что Димитрий уже все знает, только и пробормотал:

— Вестника я привез, государь.

Димитрий Иванович внимательно посмотрел на Хасана темными строгими глазами, и тот, сняв шлем, поклонился, тотчас выпрямившись, назвал себя. Димитрий подошел вплотную к татарину, всмотрелся в загорелое лицо, в спокойные серые глаза.

— Вот ты каков, князь Хасан. Дай тя поцелую по нашему обычаю… Выходит, ты его из Мамаевой ямы вытащил? Я уж думал, Васька наш оборотень, коли ему удалось из самого Мамаева куреня удрать.

— Сам я, повелитель, свою голову чудом спас. Как меня Мамай помиловал за драку с темником Темиром, не пойму. Но оставаться нельзя было, и вестников всех отослал к тебе.

— А я тебя не виню — ты волен был уйти, когда захочешь, я свое слово помню. Горячности не одобряю, да сам давно ль был таким, как вы с Васькой! Весть твою последнюю с Тетюшковым получил, за то от русской земли спасибо. Теперь отдыхайте, вот закончим переправу — поговорим.

— Повелитель, отдыхать будем после битвы. Я должен сказать тебе важную весть.

— Ну-ка, — Димитрий дал знак отрокам отойти, Тупика удержал: — Говори при нем… А повелителем ты, князь, не величай меня, ладно? Я ж не бог.

— Да, государь. — Хасан покраснел.

— Ин и добро, — улыбнулся Димитрий. — Теперь сказывай.

— К Мамаю пришло десять тысяч наемников-фрягов, это сильная пехота.

— Пришли, стало быть.

— Они привезли метательные машины на колесах. Еще два десятка машин построено в войске Орды. От больших луков, которые натягивают пятьдесят человек, Мамай отказался — они громоздкие, а бьют слабее машин и на выстрел требуют много времени. Машины ведь тоже стреляют и копьями.

— Так.

— Начальник машин предложил Мамаю поставить их в один ряд против пешей рати и разбить ее строй тяжелыми свинцовыми пулями. Мамай, похоже, согласился. Когда машины появятся, надо послать конный отряд — разрушить их. В открытом поле от таких пуль нет защиты.

— Знаю. И за это спасибо, князь. Я велю предупредить всех воевод, чтоб следили. Какой награды ты хочешь?

— Ты достаточно наградил меня, государь. Но есть у меня три просьбы.

— Ну-ка?

— Первая: оставить меня в твоем войске. Вторая: дай мне сотню всадников. У меня пока трое татар, мало.

Димитрий улыбнулся:

— А третья?

— Плащ пурпурного цвета. Самому мне его здесь не найти.

— Почему пурпурного? — Глаза Димитрия совсем повеселели.

— Это любимый цвет моей матери. И в этом плаще меня видела Орда на празднике сильных. Пусть увидит теперь в битве.

Димитрий нахмурился.

— Тебе поберечься надобно, князь. И без того много рисковал головой для нашего дела.

— Это моя третья просьба, — твердо повторил Хасан.

— Добро, — Димитрий произнес свое «добро» с откровенным неодобрением: молодо, горячо, упрямо. Ему, тридцатилетнему государю, Васька Тупик и Хасан, которые были моложе всего на пять лет, казались юнцами.

— Мне, государь, хотелось бы узнать своих воинов, и они должны привыкнуть ко мне.

— Понимаю. Сотню получишь нынче. Ступайте в мою дружину, там ждите.

В тот же день к вечеру князь Хасан получил под свое начало сотню воинов в конной дружине большого полка. Тупик снова возглавил один из дозорных отрядов в сторожевом полку. Просился в крепкую сторожу Семена Мелика, узнав, что ей государь приказал: «Только своими глазами повидайте татарские полки», но главный воевода сторожевого полка князь Оболенский не пустил: довольно-де с тебя славы и риска, оставь немного другим. И Тупик, двигаясь с отрядом впереди сторожевого полка, сам теперь люто позавидовал старым знакомцам из сторожи Семена Мелика — Карпу Олексину и Петру Горскому, которые привезли Димитрию в Березуй важные вести и пленного мурзу. Тумены Мамая они увидели в трех переходах от верховьев Дона, на Кузьминой гати. Пленный снова твердил: войска у Мамая так много, что его нельзя счесть, но Димитрий теперь твердо знал — ордынская сила тоже имеет счет.

В Березуе русско-литовская рать Ольгердовичей наконец соединилась с войском Москвы. На подходе союзников им передали приказ великого князя разделить силы: Андрею Полоцкому стать в полк правой руки и принять командование им, Дмитрию Трубчевскому — занять место в промежутке большого полка и полка левой руки. Русские воины радостным кличем приветствовали братьев и союзников.

Через день войско вышло к Дону, опередив Орду. С тревогой всматривались ратники в ясную даль Задонщины, каждый гонец, приносившийся оттуда к воеводам, вызывал множество толков и вопросов. Что решат князья? Где противник? Дальше пойдет войско или станет заслоном от лютого ворога здесь, в преддверии Дикого Поля? Большинство склонялось к тому, что московский государь обложит полками левобережье Дона и не пропустит Орду в русскую землю — опытные воины знали, как удобно бить ворога на переправах. Старый Таршила не соглашался, задорил своих: «Пойдем за Дон, до Сарая и далее, где самая Орда заводится, — до великой стены». — «Какой стены?» — удивлялись ратники. «А есть там стена посередь степи, до самого неба. Когда ишшо люди сильно плодиться начали, они, штоб не воевать из-за земли, напополам ее разгородили: одна половина ихняя, хиновская, другая — наша. А потом Чингизка собрал Орду и велел ту стенку продолбить, с тех пор они захватывают чужую землю. Дак мы их обратно в ту дыру загоним, заделаем ее, уж тогда воротимся». Таршила посмеивался, ратники недоверчиво качали головами: «Брешешь ты все, дед. Игде она, та стена, — до нее, поди-ка, и в год не доедешь?» — «А ты што, сидя за печкой, хочешь одолеть ворога? Они вон полсвета прошли, а мы што, хуже их? Пока волчье логово не разоришь, овечек не уберечь. Не ныне, так завтра до логова все равно добираться надо, коли жить хотим».

Остылой тревожной синевой сквозила донская даль, в безветрии дремали стяги полков, к великокняжескому шатру, раскинутому на возвышенности возле деревни Чернавы, съезжались князья и воеводы. Димитрий только теперь встретился с Ольгердовичами, сердечно обнял их.

— Ай, витязи лихие, гнездо Гедиминово! Повязали братца-то, крепко повязали. Где он ныне?

— Вышел из Одоева, берегом Упы крадется, как вор, — отвечал рослый Андрей, заправляя под шлем мягкую густую прядь. Дмитрий, хрупкий на вид, подвижный, чуть нервный, похожий на брата лицом и серыми большими глазами, в которых еще не растаяла дымка пройденных далей, добавил:

— Наши дозоры с него глаз не спускают. Ночью гонца его к Ольгу поймали: Ягайло слезно просит ответить, когда Ольг на Дону будет. Тот, видно, не спешит, а без него Ягайло опасается к Мамаеву котлу садиться — как бы от ордынского угощения живот не схватило.