Поле Куликово - Владимир Возовиков

Зачем он их вызвал? Что хотел открыть в глазах подневольных наймитов? И вообще, чего он стал копаться в людях? Разве недостаточно изучил их инстинкты? Особенно когда объединены они одним именем — Орда. Но Хасан!.. Но тот светлоглазый князь!.. Собственная дочь!.. И даже Федька Бастрык! Такие загадки загадывают — даже высшей властью не разрешишь.

Мамая уже не так поражало сходство близнецов и родинки — у одного на правой щеке, у другого — на левой. Видно, их ангел-хранитель был рассеян или сделал эту отметку для себя? Мамай вдруг встретил короткий взгляд того, что выглядел младше. Черты лица у него мягче, и светлые волосы, спадающие на плечи, напоминают женские локоны, отчего он кажется особенно похожим на Наилю. Наверное, другой командует им, как делают старшие братья, а то и поколачивает. Что-то далекое, забытое, похожее на жалость шевельнулось в Мамаевой душе, и он испугался даже проблеска слабости в себе. Неужто правда стареет? Или все из-за дочери? Нахмурился, отрывисто сказал:

— Я слышал, вы храбрые воины. Хотите служить у меня?

— Царь, у нас есть свой господин, — слово «царь» воин произнес по-русски, и знакомое послышалось Мамаю в его голосе.

— Ваш господин у меня на службе, здесь я повелеваю, и мои желания — закон. Я ведь не римский император.

— Нам будет трудно служить у тебя, царь, мы плохо знаем язык татар.

Не привыкший к возражениям простолюдинов, Мамай заговорил холодно и жестко:

— Вы должны быстро научиться татарскому языку, чтобы выдвинуться в моем войске. Отличитесь в походе, и я выкуплю вас у Герцога, сделаю начальниками славянских отрядов.

Перехватив удивленные взгляды, усмехнулся:

— Не все русы, литовцы и поляки враги мне. Есть союзники, они пойдут со мной дальше, на закат. Герцог не скоро найдет тихие мирты на лазурном берегу… Мне потребуется много проверенных, смелых и преданных людей славянского племени, чтобы командовать воинами и управлять покоренными землями. Вы можете стать боярами на той земле, где родились.

Братья быстро переглянулись, опустили головы — не ждали, видно, таких слов от ордынского владыки.

— Я слышал, вы не умеете грабить, — Мамай снова усмехнулся. — И не грабьте в этом походе, грабить есть кому. Завоюйте себе другую славу. Я отдаю города и земли побежденных на щит только на три дня. Кто же через три дня возьмет с населения хоть нитку, карается смертью. Однако в Орде много непослушного сброда. Вы получите небольшие отряды воинов, вам поручу я рубить головы переступивших священный закон Орды. Сородичи станут вас прославлять, и тогда к вам охотно пойдут служить русы, литовцы, поляки и чехи. Вы поможете мне создать сильные тумены пеших воинов, эти тумены будут передвигаться на лошадях вместе с конницей — кто посмеет тогда стать против меня в битве! Видите, какие мысли я открываю вам.

— Мы маленькие, подневольные люди, царь. Ты можешь найти более достойных.

Мамай покосился на своих бесстрастных нукеров, спросил:

— Кого вы называете более достойными? Тех, кто развращен богатством и знатностью? Редкий из них достоин того, что уже имеет. Я выдвигаю людей, как это делал Потрясатель вселенной — Чингисхан, он в юности сам был рабом, прикованным железной цепью к наковальне. Знаете ли вы об этом?.. Вот мои нукеры, простые воины сегодня, — все они со временем становятся десятниками, сотниками, тысячниками, даже темниками — по заслугам и уму. Вы молоды, но вы повидали многое. И я сказал — такие, как вы, скоро мне потребуются. Передайте это другим воинам вашего племени, если они есть в легионе Герцога. Все ли вы поняли?

— Да, царь.

— И знайте: Москва — враг не только мне, но и всем другим русским и литовским князьям. Она подчиняет мечом и ограбляет слабых соседей. Как покровитель Руси и Литвы я хочу положить этому конец. На развалинах гнезда московских ястребов я расскажу вам о вашей матери…

Оба вскинули головы, оба широко раскрыли потемневшие глаза.

— Царь, где она?..

Неужто эти бездомные бродяги, забывшие материнское имя, сохранили чувства к ней, той женщине, что вскормила их своей грудью? Еще хан Узбек говорил, что русов можно поработить окончательно, когда в них умрет память о прошлом и уважение к обычаям предков, когда молодые люди отвергнут опыт родителей и захотят жить по-своему. Не случайно со времен Батыя наследники русских князей привозятся в Орду вместе с детьми многих знатных бояр. Заодно это надежные заложники. Возвращаясь, они приносят с собой многие обычаи Орды, и все же трудно припомнить хотя бы одного, кто отверг обычаи своих предков. Возможно, на Руси особенный дух? Резать собственных братьев русские князья научились еще от половцев — окаянного Святополка и Глеба Рязанского церковь до сих пор проклинает с амвонов, — а вот родного отца еще ни один князь не придушил и не согнал с трона. Между тем татарские мурзы и ханы при всяком удобном случае сносят головы тем, кто породил их на свет, чтобы завладеть наследством…

Мамай вздохнул. Однако это мысль — надо велеть записать ее в книгу мудрых поучений: раздели народ врага на отцов и детей, брани старших и льсти молодым, пачкай грязью прошлое и хвали чужеземные порядки — тогда государство врага станет подобно дереву, источенному червями.

Холодно глядя в напряженные лица братьев, медленно произнес:

— Я сказал: о вашей матери сведаете от меня на развалинах Москвы. И, может быть, не только о ней. Служите мне верно — я ничего не забываю.

Провожая взглядом синие камзолы, подумал: «Не нажить бы мне нового Хасана. А то и двух сразу». Нет, Мамай дважды не обжигается на одном огне. Если приблизит этих, то лишь на московском пепелище, когда у них не останется выбора. И пусть они искупают мечи в русской крови…

Снова примчался вестник от Батарбека, и как ни ошеломляюща была новость, Мамай поверил сразу: московское войско накануне перешло Оку и теперь подходит к Осетру, в каких-нибудь сорока верстах от устья Непрядвы, где Мамай назначил встречу своим союзникам. Димитрий лез на рожон. Впервые за полтораста лет после Калки русские сами искали встречи с войском Великой Орды. Впрочем, была еще Вожа… И эта ошеломляющая быстрота переходов!

Похожий на бочку с взрывным зельем, которую лижет невидимый адский огонь, Мамай рассылал со своего холма свирепых гонцов, поднимая тумены в ночной поход; помчались вестники и к союзным князьям — Мамай теперь не назначал никаких сроков, он требовал идти самым скорым маршем, во что бы то ни стало опередить Димитрия с выходом к Дону у слияния с Непрядвой. Опытный полководец, он знал, как часто сильнейшие армии терпят неудачу, застигнутые противником в момент переправы. За Доном ровная степь, раздолье для ордынской конницы.

Багровый закат в полнеба красил оборванные тучи, медленно уходящие к югу, и в ольховых берегах Красивой Мечи струилась узкая красная бездна. Глядя в нее, Мамай испытал темное, безошибочное чувство самосохранения, которое заставляет зверя рыть запасной выход, далеко относя землю от норы. Он приказал оставить на месте свой богатый шатер, семейные кочевья, большую часть скота, казну, дочь с рабынями под охраной двух сотен сменной гвардии. Командовать лагерем приказал опытному наяну из преданных тысячников, велел держать людей, стада и кибитки в готовности к немедленному выступлению.

— Когда я разобью Димитрия, тебе придется быстро догонять войско.

Тысячник молча наклонил голову — он все понимал. Поколебавшись, Мамай решил оставить при нем еще три сотни «алых халатов». Пятьсот отборных нукеров — сила, с которой можно прорубиться сквозь целый тумен. Пусть половина его гвардии останется вдали от поля битвы, не подвергаясь никакому риску, в сражении всегда существует опасность потерять ее. Так он говорил себе, втайне думая о худшем. Полководец, проигравший сражение, не побежден, если сохранит гвардию. С пятью сотнями нукеров он быстро соберет новое войско, а без них и золото не поможет — слишком много врагов нажил Мамай на пути к власти…

По дальним холмам бесконечными колоннами черных муравьев двигались всадники Орды на фоне багрового заката, под низкими черно-багровыми тучами. В красном воздухе с севера медленно плыл косяк розовых молчаливых птиц, они снизились вблизи речки, высматривая знакомые присады, но всюду по берегам двигались люди, паслись стада, блистали огни и курились дымы костров; птицы пошли на большой круг, заиграв оперением в закатных лучах — то бело-розовым, то темно-багровым. Несколько всадников отделились от своей колонны, остановились — было видно, что они вынимают луки. Скоро косяк дрогнул, стал набирать высоту, лишь одна птица покачнулась, часто махая крыльями, отлого пошла вниз, в сторону холма, и двое всадников поскакали за ней. Проследив, как птица вдруг провалилась в воздухе и белоснежным комом упала в низину, Мамай приказал начальнику стражи: