На дальних рубежах - Мельников Геннадий Иванович

***

Ким Джин-Хо уже несколько месяцев жила в Сеуле у своего дядюшки и целиком погрузилась в благотворительную деятельность. От Ен Пан-са прапорщик Ивашников слышал, что она активно работает в женском просветительском обществе, создавала школы для ребятишек и вела в них уроки. Как-то он увидел ее на улице в компании молодых людей, среди которых узнал и одного из писак газеты «Тоннип», в своих заметках нападавшего на русских, но она или не заметила его, или сделала вид, что не знает. И встречались то они всего дважды. Встречи эти были натянуто холодными. Ким Джин-Хо отводила глаза и бормотала что-то о независимой и процветающей Корее и решительно отклоняла его приглашения зайти выпить чаю к нему в миссию. Ивашников огорчался, но хорошо понимал её. Быть в стороне от потрясавших страну событий она не могла. Понимая, что встретиться на улице с русским офицером Ким Джин-Хо не пожелает, Ивашников несколько дней подряд в послеобеденные часы ходил в корейской одежде у дома ее дядюшки и все-таки дождался, когда она вышла на улицу. Пройдя немного следом, он догнал девушку и, стараясь придать себе беспечный вид, весело поздоровался. Ким Джин-Хо радостно улыбнулась в ответ, но тут же смешалась и стала надменно-официальной. От совместной прогулки она отказалась и нерешительно попросила не искать с ней больше встреч. Ивашников обиделся и сказал, что не столь уж часто он ее видит, не более одного раза в месяц. Ким Джин-Хо согласно кивнула, но уже более твердо велела оставить ее.

Осенью, в начале сентября, в Сеул прибыл коммерческий агент министерства финансов Алексеев. И начались официальные и неофициальные визиты во дворец короля.

Незадолго до этого корейский король Кочжон принял титул Хоан-чже — императора, и ему было весьма лестно получить из рук господина Алексеева депешу от русского царя, в которой его именовали новым титулом.

Насколько слаб человек! Свежеиспеченный император растаял настолько от того, что император громадной Российской империи обращался к нему как равный к равному, что уступил уговорам поверенного в делах России господина Шпейера и господина Алексеева, распустил кабинет министров, в котором опять набирали силу сторонники сближения с Японией, и назначил новый кабинет, целиком из приверженцев России.

Однажды в середине октября, возвращаясь с прогулки за городом на своем Аметисте, прапорщик Ивашников увидел Ким Джин-Хо, идущую в сторону русской миссии, до которой было уже рукой подать. Он остановил коня. Обгонять девушку ему показалось неудобным, а догнать и пойти рядом — невозможным. Он сдерживал нетерпеливого Аметиста и наблюдал, как девушка подошла к воротам миссии и заговорила с вышедшим навстречу караульным начальником. Тот выслушал ее и махнул рукой Ивашникову, давая понять, что гостья к нему. Ивашников, обрадовавшись, мигом домчал к воротам, спрыгнул с коня, бережно взял руку девушки и поцеловал ее, из озорства легонько пощекотав недавно отпущенными щегольскими усиками. Поднимая голову, Ивашников неожиданно для себя поймал оценивающенастороженный взгляд девушки, тут же сменившийся делано-приветливой улыбкой.

— Иван, — обратилась она к нему, — я веду занятия в школе для детей правительственных чиновников, и сейчас мы знакомимся с географией соседних стран. Ты хорошо уже владеешь корейским языком, и я подумала, что сумеешь рассказать о России. Найди, пожалуйста, время в ближайшие дни и приходи в дом моего дядюшки.

— Давай обсудим этот вопрос у меня, — предложил Ивашников, — за чашкой чая. Я ведь не знаю, что именно должен говорить.

Девушка отклонила предложение.

— Расскажи, что найдешь нужным. Детям будет интересно все.

Ивашников проводил ее до угла улицы, они поболтали о всяких пустяках, а дальше Ким Джин-Хо просила ее не провожать.

— Жду, — напомнила она.

***

Через два дня Ивашников отправился на урок. Он изрядно волновался, но урок, по оценке Ким Джин-Хо прошел успешно. Ивашников вкратце рассказал об истории России и немного о самом близком к Корее городе Владивостоке. Он старался, конечно же, преподнести товар лицом, был красноречив и убедителен, дети слушали с интересом, да и Ким Джин-Хо заслушалась.

После урока, отпустив детей, Ким Джин-Хо пригласила его к себе. В маленькой, по-девичьи чистой и нарядно убранной на европейский лад комнате она угостила его пирожками с начинкой из лепестков хризантем и фруктами.

— Скажи, Иван, — по-детски бесхитростно перешла она к главной причине приглашения Ивашникова, — что за большой сановник приехал недавно из Петербурга?

— Коммерческий советник министерства финансов Алексеев приехал помочь императору Коан-му разобраться в финансах вашей империи и взыскать деньги на выплату долга Японии и Китаю.

— И только?

Ну конечно, это уже всем известно.

— Тогда почему император уволил так много министров?

— Императору виднее…

— Но очевидно, что это связано с приездом господина Алексеева.

— Всё может быть, — пожал плечами Ивашников, — мне это неведомо. Я лишь офицер в маленьком звании.

— Иван, — после недолгого колебания с явным волнением жалобно сказала девушка, — помнишь, год назад ты просил узнать, сколько поступает в казну денег от таможенных сборов? Я тогда принесла тебе ту толстую книгу с записями. Потом я сильно мучилась, что ты считаешь моего отца вором.

Прапорщик отвел глаза и беспомощно развел руками.

— К такому же выводу пришло и твое начальство. Господин Алексеев узнает о таможенных сборах и выгонит моего отца. Но вот недавно, совершенно случайно, я оказалась свидетельницей тяжелого объяснения между моим отцом и мистером Броуном. — И она нерешительно замолчала.

Ивашников насторожился:

— Продолжай, девочка…

— Я ездила домой. Утром мы с отцом разговаривали у него в кабинете, когда слуга доложил, что прибыл мистер Броун. Я вышла в соседнюю комнату и начала помогать маме по дому. Я слышала, как мистер Броун громко кричал на отца, а потом вышел багровый от гнева. Отец шел за ним и повторял, что японцы, пользуясь победой над китайцами, хозяйничают в стране и заставляют его не облагать таможенными и ластовыми сборами их суда. Мистер Броун остановился, обернулся и сказал, что к русским попали отчеты о таможенных сборах, и они нашли их сильно заниженными, а недавно прибывший господин Алексеев сообщил об этом королю! Но сообщил в такой форме, что вся вина ложится на мистера Броуна. Королю пришлось издать указ о лишении мистера Броуна должности главного комиссара корейских таможен и советника министерства финансов, и о назначении на эти важнейшие посты русского — господина Алексеева!

«Ясно, — подумал Ивашников, — вот чем объясняется неожиданное падение Броуна и возвышение Алексеева».

— Иван, — умоляюще произнесла Ким Джин-Хо, — попроси господина Алексеева не прогонять моего отца. Ведь я знаю, что тебя в русской миссии слушаются все, — бесхитростно польстила она.

— Я всего лишь маленький офицер, — опять признался Ивашников.

— Но сделай что сможешь, — настаивала Ким Джин-Хо. Потом она опять угощала его пирожками, соком, фруктами.

— Говорят, ты выдвигаешься чуть ли не в руководство партии Тоннип Хёпхве, — заметил Ивашников. — Я рад твоему успеху.

— Кто говорит? Ен Пан-са? — гневно раздула ноздри девушка. — Да, я знаю об этой партии, но ничего общего с ней не имею, занимаюсь лишь созданием корейских школ и образованием детишек.

Уже темнело, и Ивашникову нужно было спешить в миссию, сегодня он заступал караульным начальником.

***

Следующим днем прапорщика вызвали к полковнику Путяте. В небольшом домике за зданием миссии уже находились поручик Минаев, господин Алексеев, полковник Путята и недавно переведенный из Японии министром-резидентом в Корею господин Шпейер; прежний посланник Вебер был назначен посланником в Мексику. Войдя, прапорщик Ивашников доложил о прибытии, и ему предложили сесть.

— Расскажите нам, прапорщик, о вчерашнем разговоре с девушкой, — велел полковник Путята.