На дальних рубежах - Мельников Геннадий Иванович

— В общем, так оно и есть. Живут солдаты между собой дружно, чем могут помогают и делятся, при необходимости выручают друг друга. Рядовой Егорьев на прошлой неделе животом маялся, так Оноприенко в караул за него пойти вызвался….

— И будь внимателен за унтер-офицерами. У них, бывает, пробуждается начальственный зуд, норовят без дела шпынять подчиненных, заставляют на водку тратиться. Их личными вещами пользуются. Если такое творится, а ты в неведении — большое зло. И уж совсем ужасно, если ты об этом знаешь, но потворствуешь. Тогда солдат во всем разуверится. Но, заботясь о новобранце,

будь с ним требовательным. С первых же дней внушай ему, что он обязан делать то, что начальник прикажет, без разрешения не должен никуда отлучаться, обязан докладывать обо всем, что с ним случится, и содержать тело чистым, а одежду — опрятной. Развращающе действует на солдата бездействие. Генерал Скобелев говаривал: «Бездействие порождает упадок духа, пьянство и болезни». На девяносто процентов армия состоит из крестьян, дома занятых работой едва ли не круглосуточно. Если же ему нечем заняться вечерами, или в праздничные дни, то он либо убегает в самовольную отлучку, либо предается пьянству. А за этим случаются печальные последствия. Поэтому следует поощрять, по мере возможности, кустарные промыслы. Тогда солдат и занят будет, и сможет заработать деньги, помочь семье и скопить на обзаведение хозяйством после службы.

— Наши солдаты на все руки:… — заулыбался Ивашников. — Корзины и лапти плетут, корейцы у них охотно покупают, упряжь для тяглового скота выделывают, деревянную посуду, миски-ложки, туеса из бересты, все что-нибудь да приспособились делать. За конюшней в сараюхе целую фабрику наладили. И покупателями оптовыми обзавелись. Говорят — выгодней.

— Вот и слава Богу. Но меру блюди — чтобы службе не в ущерб. Внушай воинам, что Богу — молитва, Царю — любовь и служба. И что за Богом молитва, а за царем служба не пропадут. Заучивай с ними обещание, которое дает каждый поступающий на службу — От команды и знамя, где принадлежу, хоть в поле, обозе или гарнизоне, никогда не отлучаться, но за оным, пока жив, следовать буду.

— Да где уж тут отлучаться, — грустно заметил Ивашников, — чужая страна, чужой язык, чужие обычаи. Отношение местного населения к иностранцам заметно враждебное, хотя русские-то никакого вреда Корее и не нанесли. И всего-то нас здесь горсточка, миссию охраняем, да вот еще инструктора корейской армии.

— Тогда отчего вражда-то? — поинтересовался Путята, словно и сам об этом не ведывал.

— Вот к ним и присматривайтесь, — посоветовал полковник. — Чего они добиваются, на кого опираются, настолько ли безрассудны, что дразнят сразу двух тигров — японцев и русских, или, опираясь на японцев, выживают из страны нас?

— Япония здесь рядышком, и уже сейчас это сила довольно-таки значительная.

— Основная заповедь русского солдата гласит: «Не спрашивай, сколько врага, а где он — иди и победи его». Давно замечено, что весьма пагубно громоздить перед собою воображаемого врага или пугать себя мнимой его мощью. Надо ставить перед собой цели и приложить все силы, чтобы достигать их. Вот и о силах физических — помни одно из поучений Суворова: «Больной солдат не воин — он обуза для армии». Поэтому заботься о питании солдат, следи за их здоровьем, равномерно распределяй нагрузки, не позволяй помыкать или постоянно наказывать даже провинившегося солдата, ведь важно здоровье не только телесное, но и психическое. Помни, что нижние чины весьма наблюдательны и в суждениях метки. Сообща они составляют о начальниках верное суждение и передают его пополнению; так что от дурной репутации избавиться положительно невозможно.

Ивашников слушал внимательно и воспринимал все сказанное близко к сердцу. Он хотел иметь репутацию хорошего, справедливого командира, заботливого отца своим даже старшим по возрасту подчиненным.

— Вот я понаблюдал проводимые тобою занятия и нахожу, что действуешь ты скорее под влиянием желания дать как можно больше и все враз, чем последовательно и постепенно. Придерживайся же правила — составь рационально соображенный план занятий и реши, что должен делать ты сам, а что можно поручить унтер-офицеру и фельдфебелю. И метод занятий очень прост. Первое — показ предпочтительней рассказу при малейшей к тому возможности. Второе — давай сразу одну мысль, много — две, избегая книжных слов, и тотчас же потребуй повторения каждым солдатом. Третье — не давать ни одного сведения, которое не было бы солдату безусловно необходимо. Например, показал на схеме устройство затвора винтовки, тотчас сам возьми винтовку и разбери затвор. Потом пусть каждый солдат разберет. То же и с ружейными приемами. Или в стрельбе. Не получается у солдата, подбодри, расскажи еще раз — как правильно целить, выпусти обойму в мишень, да метко, и покажи попадания солдатам, чтобы знали, что все постижимо. Ловкий, правильный показ — лучший младшим наказ. Ты должен мастерски владеть всем тем, чему учишь солдат. Вообще же, различай воспитание и образование. Первое важнее! Скажем, увлекаясь смотровой стороной дела, часто упускают из вида состояние служебного духа. И потом появляются случаи пьянства, самовольные отлучки, нарушения караульной службы, провал на стрельбах… Научить строю и уставам можно в несколько месяцев, а на перевоспитание солдата уйдет несколько лет; заменить его некем. Впрочем, внимательный старший начальник, при проверке солдат на учениях в поле, всегда обнаружит дурное воспитание в многочисленных ошибках образования. Прощаясь, полковник Путята посоветовал прапорщику Ивашникову все же внимательней присмотреться к направлениям деятельности так называемых «независимых».

***

«Независимые» давно интересовали поручика Минаева. Еще год назад, примерно через месяц после приезда в Сеул, он предложил Ивашникову совершить с ним прогулку ночью в Та-бань-коль — сеульский квартал богачей. Поздно вечером, когда город погрузился во тьму, а тесные улочки освещались лишь узким серпиком луны, в сопровождении провожатого-корейца, немного объяснявшегося по-английски, они отправились на какое-то празднество европеизированной местной молодежи, проводившееся втайне от властей. Поручик Минаев не счел нужным разъяснить Ивашникову, чем они заслужили эту честь, но, видимо, хозяева знали, кого и зачем приглашали. Та-бань-коль был построен едва ли не в стиле форта: задние стены дворов, совершенно без окон или каких-либо отверстий, смыкаясь друг с другом, образовали внешнюю глухую стену. Проведя через чуть приоткрытые ворота, проводник торопливо вел их узкими, не более шага, улочками, петлявшими между домов. Было таинственно тихо, и шли они почти на ощупь, опасаясь расшибить себе лбы об углы и стены. Довольно долго проплутав, они остановились у деревянных ворот дома. Проводник тихонько поскреб в ворота и, немного погодя, постучал чуть громче, за воротами раздались шаги и по сопенью за ними Ивашников понял, что их пытаются рассмотреть в щель. Темень была египетская. Проводник сделал таинственный жест и ворота распахнулись. После недолгих переговоров с встречавшим, их провели через темные дворы в просторный домик под широкой, с загнутыми на китайский манер, кровлей. Окна домика были раскрыты, изнутри доносились звуки музыки и женского пения. У освещенных изнутри занавесок кружились ночные бабочки и мошкара. В просторной комнате на цветных циновках сидели молодые мужчины и женщины, частью в европейских костюмах и платьях, а между ними стояли чашки с чаем и бутылки с яркими французскими и итальянскими наклейками. В углу расположился маленький оркестрик — скрипка, флейта, арфа и барабан. Мужчины поднялись с циновок и подошли познакомиться. Дамы оставались на местах, и лишь блеск их глаз выдавал любопытство. Хозяин дома скороговоркой представил находившихся в зале, но сделано это было так быстро и невнятно, что Ивашников их и не запомнил. Им тоже предложили сесть на циновки и поставили рядом столик с бутылками, стаканами и тарелками с острой национальной едой.