Самые знаменитые реформаторы России - Владимир Казарезов

Однако на долгие десятилетия Столыпин вошел в отечественную историю как «обер-вешатель», «глава правительства контрреволюции», «погромщик». Все это слова из ленинского эпистолярного наследия. В сочетании со «столыпинскими галстуками» и «столыпинскими вагонами» они создавали образ эдакого кровожадного монстра, врага русского народа, служившего только интересам правящего строя. Хотя на самом деле он служил России, всему народу. И трудно сказать, где у него было больше врагов и недоброжелателей — среди управляющей элиты или народной массы.

Крупный государственный деятель того времени, лидер партии октябристов, председатель III Государственной думы в 1910–1911 гг. Александр Иванович Гучков, пожалуй, наиболее точно выразил отношение к Столыпину противостоящих политических сил: «Человек, которого в общественных кругах привыкли считать врагом общественности и реакционером, представлялся в глазах тогдашних реакционных кругов самым опасным революционером. Считалось, что со всеми другими, т.н. революционными силами легко справиться (и даже, чем они левее — тем лучше), в силу неосуществимости тех мечтаний и лозунгов, которые они преследуют, но когда человек стоит на почве реальной политики, — это считалось наиболее опасным. Поэтому и борьба в этих кругах велась не с радикальными течениями, а главным образом с целью свергнуть Столыпина, а вместе и тот минимум либеральных реформ, который он олицетворял собою».

Правые обвиняли премьера в сговоре с Думой, левые — в капитуляции перед царем и правыми, шла ли речь об экономических реформах, отношении к Государственной думе или введении военно-полевых судов. Поносили и восхваляли за одно и то же — одни за то, что он убедил царя разогнать Думу, другие — за то, что не сделал этого раньше, за его долготерпение.

По сути, Столыпин вел государственный корабль между Сциллой и Харибдой — реакционными силами, желавшими консервации отсталых институтов, и революционерами, стремившимися к «великим потрясениям». Тем самым он обрек себя на удары с обеих сторон, и в конечном счете — на смерть.

Для Столыпина — главы правительства жизненно важным было наведение порядка в стране: сначала успокоение, а потом реформы. Но на самом деле и тем и другим приходилось заниматься одновременно.

Как только Столыпин занял твердую позицию по отношению ко всему происходящему, начал последовательно принимать меры для успокоения страны, подтянулись и органы власти на местах. В этом смысле показательно письмо помощника градоначальника Одессы А.Ф. Гирека к графу Татищеву в Саратов от 20 июля 1906 г.: «Явилась власть, заговорившая твердо и властно, восстановившая свой престиж, и все подтянулось. Только не было бы шатаний и полумер, которые заставляли правительство идти в хвосте событий и делать не то, что было надо, а поневоле приходилось».

Главным детищем Столыпина в эти годы явилась аграрная реформа. Законодательной базой для ее проведения стал указ царя от 9 ноября 1906 г. «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования», подготовленный правительством Столыпина. Указ предусматривал передачу земли крестьянам в частное владение и освобождение их от общинных пут.

Что же представляла собой русская сельская община, оказавшаяся главным препятствием на пути развития производительных сил страны?

Через общину, которую следует рассматривать как историческую ступень в развитии человечества, в той или иной мере прошло большинство народов мира. Пока плотность населения была мала, люди пользовались землей без ограничений. Затем, по мере смыкания границ территорий, заселенных отдельными родовыми общностями, исчезновения свободных, не занятых земель, появилась потребность в регулировании землепользования. Постепенно сложились нормы взаимоотношения между людьми, проживавшими на одной территории. Эти нормы, нередко юридически не оформленные, но соблюдавшиеся как вековой обычай, оказались чрезвычайно прочными. Применительно к Западной Европе можно говорить, что община в классическом понимании этого слова сложилась к концу I тысячелетия, а в XVI в. уже началось ее разложение. Где эволюционно, где через социальные революции, на смену общине пришли индивидуальные землевладения, частная собственность на землю.

Россия же вплоть до начала XX в. стояла как бы в стороне от этих тенденций, оказавшись маловосприимчивой к ним.

Чтобы не изобретать собственного определения общины, позаимствуем его у Семена Маслова, ученого и писателя-агрария, члена партии эсеров, министра сельского хозяйства в правительстве Керенского: «Общинными называются такие земельные порядки, когда земля принадлежит не отдельным домохозяйствам, а целому обществу: земельной общине или „миру“.

Община — это союз крестьянских семей, которые владеют сообща землей. Чаще всего община состоит из одного селения, но не всегда. Иногда два-три села, а то и целая волость имеют один общий земельный участок, владеют землею вместе, то есть составляют одну земельную общину. И напротив, иногда один конец селения имеет земельный участок отдельно от другого конца; значит, в одном селении оказываются две общины, три и более.

В общине никто отдельно не может распоряжаться ни одним клочком земли. Хозяином, обладателем отдельной земли, считается не отдельный домохозяин, а совокупность лиц, причисленных к данной общине. Землею в общине распоряжается весь Союз, все общество, вся община, собравшись на сход; здесь за какое дело наберется больше голосов, то и решено».

Упрощенно систему общинного землевладения можно представить следующим образом.

Допустим, в общине 100 человек мужского пола трудоспособного возраста и к ней приписано 500 десятин земли. Следовательно, на каждого человека (мужскую душу) приходится по 5 десятин. Сколько этих душ в крестьянском дворе, столькими земельными долями он и владеет. Так что справедливость землепользования, по крайней мере в количественном отношении, не вызывает сомнения.

Однако наделение землей только трудоспособных мужчин — это не единственный принцип регулирования земельных отношений в рамках общины. Применялась также разверстка по ревизским душам, по душам мужского пола независимо от их возраста, по едокам обоего пола и т.д.

Разнообразие в подходах к наделению общинников землей объясняется историческими, географическими, почвенно-климатическими, культурными, национальными, религиозными и иными особенностями российских территорий.

Крестьянские семьи увеличивались или сокращались, неравномерность в обеспечении землей устранялась периодически проводимыми переделами. Поскольку земли, принадлежавшие одной общине, были разного качества, то они делились на участки, которые, в свою очередь, распределялись по дворам. Отсюда — чересполосица, разраставшаяся по мере увеличения численности населения. А. Риттих, один из руководителей комитета по землеустройству, писал: «Огромное количество общин имеет душевые полосы менее одного аршина шириной; нередко они измеряются ступнями и лаптями. Общее число таких полос у каждого домохозяина выражается несколькими десятками, а иногда переходит за сотню». Казалось бы, это уже за рамками здравого смысла. Надел в 5–7 десятин, приходящийся на один крестьянский двор в какой-нибудь Ярославской или Тульской губернии, раздроблен на десятки полосок, разбросанных друг от друга на километры. Как их обрабатывать, если ширина полосы меньше бороны? У крестьянина не было интереса улучшать землю, удобрять ее, коль скоро через несколько лет она доставалась другому. А если он и решался внести навоз, то старался положить подальше от края полосы, чтобы не удобрялось поле соседа. И в основе своей российская пашня выглядела так — полоски с хорошими хлебами в центре и плохими по краям, разделенные между собой бурьяном. Крестьянин на собственном наделе не мог вести хозяйство по своему усмотрению — набор культур, севооборот, сроки начала и окончания полевых работ определялись, диктовались общиной, «миром». А. Чернышев в книге «Крестьяне об общине накануне 9 ноября 1906 года» приводит письма жителей Смоленской губернии, рассказавших о пагубности общинного землепользования. Крестьяне Вяземского уезда: «Не пришлось посеять вовремя с прочими однодворцами, и ко времени уборки посевы твои оказываются недозревшими. Общество на это не смотрит, а приказывает убирать поля». То же писали из Поречского уезда: «У кого хлеб созрел, у кого нет, а убирать нужно всем. Как кто остался — пускают скот и травят».

Община сохраняла земельный надел за каждым из своих членов, даже если он по какой-то причине (болезнь, лень, пьянство, уход в город на заработки и т.д.) не мог или не хотел его обрабатывать. Земля в таких случаях, если не сдавалась в аренду, пустовала. В то же время крепкие хозяева, имевшие возможность обрабатывать площади, намного превосходившие их участки, не могли расширить свои наделы. Не будучи в частной собственности, земля не покупалась и не продавалась. Это и имел в виду саратовский губернатор Столыпин, указывая на «всепоглощающее влияние на весь уклад сельской жизни общинного владения землей».