Третья Империя - Михаил Юрьев

Вначале руководство РПЦ постаралось утихомирить протопопа Никиту, причем не из каких-то злодейских побуждений, а просто во избежание скатывания в анархию и нового раскола. Но Никиту поддержал Гавриил, и, хотя он оговорился, что не собирается диктовать свою волю Церкви и высказывает свое личное мнение как православный мирянин, игнорировать точку зрения Гавриила РПЦ не хотела и объявила невиданную ранее вещь – общецерковное обсуждение. Большую роль тут, судя по всему, сыграло то обстоятельство, что Гавриилу удалось убедить патриарха Кирилла в частной беседе, что такое обсуждение вызовет огромный всплеск интереса к делам Церкви и, таким образом, пойдет Церкви на пользу независимо от результата. Патриарх доподлинно знал, что Гавриил полностью разделяет его боязнь нового раскола, и доверился его доводам. Обсуждение длилось три года и вместе с последующими действиями вошло в историю России как церковная реформа 2013—2017 годов.

Прогноз о всплеске интереса к церковной жизни более чем оправдался – разгорелась ожесточенная борьба позиций. В нее включились и старообрядцы – причем не только так называемые единоверцы (те, кто сохранил старый обряд, но признавал РПЦ Московского Патриархата и соответственно имел с ней каноническое общение), но и многие другие, кто до этого считал РПЦ чуть ли не оплотом Сатаны, а российское государство – царством Антихриста. Эти последние существовали совершенно автономно и в Первой, и в Красной Империях, в большинстве случаев даже не попадая в переписи населения (сначала это было следствием гонений, а когда они прекратились – следствием памяти о них). Столь же автономной была их духовная жизнь, в том числе, кстати, и друг от друга. Казалось, ничто не могло их повернуть от этого тотального непризнания окружающей жизни и ощущения себя островком спасения в предапокалиптическом мире, но лозунг отмен реформ Никона словно бы возвращал ситуацию в дораскольный период и весьма затруднял им апологию дальнейшего неприятия государства. Забегая вперед скажу, что в итоге основная часть старообрядческих «согласий» и «толков» (означает примерно то же, что деноминации у протестантов в наших северных штатах) вернулась в лоно единой Русской православной церкви – можно сказать, что вернулись все, кроме скатившихся в сектантство. Это оказало позитивное влияние на последующее развитие России и в духовной, и в материальной жизни – потому что, хотя старообрядцев было всего около четырех миллионов человек, они стали весьма пассионарной частью Церкви и очень деятельной частью экономики (последнее, к слову, было характерно и для последних десятилетий Первой Империи, вплоть до коммунистической революции).

В ходе церковной дискуссии выяснилось, что отмена никонианских реформ в части богослужения и церковных текстов, ради чего они в свое время и затевались, не вызывает особого неприятия, поскольку новая идеология России уже не требовала ощущения себя потомками византийцев. Гораздо более востребованным стало националистическое восприятие себя как абсолютно самобытной цивилизации, не более чем подхватившей из рук Византии знамя центра православия. А такая идеология делала малоактуальной никоновскую идею возврата к греческим корням, то есть отметания всех различий с греческим оригиналом, которые скопились за шесть с половиной веков в русском православии, – получается, что такие различия, наоборот, надо оберегать.

Но реальные страсти разгорелись вокруг структурных вопросов никонианских реформ – упрощенно говоря, вокруг отношения общины («мира») и иерархии. Этот накал страстей, как часто бывает, завел и дискуссию об изменениях в каноне, поначалу довольно консенсусную, гораздо дальше возврата к дониконианскому обряду. В результате в 2016 году Поместный собор Русской православной церкви принял реформу, которая возвратила дониконианский текстовой и богослужебный порядок, а также ввела ряд других изменений фундаменталистского характера. В наши дни она называется реформой святителя Кирилла и Никиты Проповедника, и никто в церковных кругах не сомневается, что, когда Никита преставится, его канонизируют и совершение его памяти установят в один день со святителем Кириллом. (Патриарх был причислен к лику святителей почти сразу после своей кончины потому, что прославился и многим другим – борьбой с маркианской и другими ересями, организацией VIII Вселенского собора, учреждением Вселенской церкви, обращением большей части немцев в православие, а также многочисленными совершенными им чудесами. Заслуги и святость его столь велики, что ныне, когда я пишу эти строки, во Вселенской Русской православной церкви идет дискуссия о том, не изменить ли его прославление с лика святителей на лик равноапостольных.)

Сейчас трудно сказать, какую роль в принятии реформы сыграл Гавриил Великий. Он с очевидностью симпатизировал тем целям, которые в конечном итоге и воплотились в жизнь, и явно обладал различными возможностями неформального влияния на руководителей РПЦ. Как бы то ни было, реформа прошла, в результате чего, помимо прочего, сложились принципы организации духовного сословия (см. главу «Сословная структура»).

Но еще более значимое событие произошло через восемь лет после церковной реформы. Глобальные изменения, произошедшие на евразийском пространстве после событий 2019—2022 годов, особенно покорение Европы и ее включение в состав Российской Империи, не могли не повлиять на церковную жизнь. Почти все поместные православные церкви оказались на территории России – Албанская, Болгарская, Грузинская, Иерусалимская, Константинопольская, Кипрская, Польская, Румынская, Сербская, Украинская, ЧехоСловацкая и Элладская. Александрийская же и Антиохийская поместные церкви перестали существовать после указа халифа Махди Омара о высылке из страны христиан и иудеев в 2024 году, а Американская православная церковь сильно потеряла свои позиции после событий 2019—2020 годов, в частности статус поместной, как и Китайская и Японская православные церкви. И хотя наша страна обеспечивает по Конституции свободу вероисповедания в том числе и православным, но так устроен современный упорядоченный мир пяти цивилизаций, что иноверцы испытывают большое давление – у нас-то хоть со стороны общества, а не властей, как в Поднебесной.

Таким образом, практически весь православный мир оказался внутри России. С другой стороны, впервые со времен Крещения Руси русское государство оказалась в ситуации, когда большинство населения составляли хоть и христиане, но никак не православные, к тому же весьма недружелюбные к России и православию. Результатом осмысления этого явился созыв VIII Вселенского собора в 2026 году – на нем РПЦ была трансформирована в ВРПЦ (Вселенскую Русскую православную церковь), а все поместные церкви ликвидированы как автокефальные единицы и воссоединились и слились с РПЦ. Этой идее было более 250 лет, с нею носились и при царях в девятнадцатом, и при правителях СССР в XX веке, но только теперь появились реальные предпосылки ее реализации.

VIII Вселенский собор продолжался более трех месяцев и действительно явился эпохальным событием в жизни Православной церкви и русского государства, а возможно, и всей Земли. Он проходил совсем не просто: никто из поместных церквей не был против провозглашения Вселенской Русской православной церкви и не был против вхождения в нее, но никто не хотел потери своего статуса. Пусть мы будем если не автокефальными, то по крайней мере автономными и самоуправляемыми церквями, говорили они. Но в РПЦ хорошо помнили, что произошло с самоуправляемой Украинской православной церковью в конце прошлого – начале нынешнего века: сначала уход в раскол Филарета, который и смог его осуществить в основном из-за долгого бесконтрольного периода самоуправляемости, а потом и УПЦ Московского Патриархата, вроде бы лояльная РПЦ, де-факто стала полностью независимой, и украинские православные в основной массе стали ощущать себя чадами вовсе не РПЦ. Так что Патриархат проявил в этом вопросе полную твердость, и никаких автономных и самоуправляемых Церквей в составе ВРПЦ нет. В резолютивных документах VIII Собора впервые формально появилась концепция канонической территории Православной церкви (до того этот термин был неофициальным) – ею была названа вся Российская Империя, и только она. В сущности, это означало отказ от прозелитизма в других государствах и потому вызвало (и продолжает вызывать поныне) сопротивление наиболее радикальной части Русской церкви. Но Патриархат твердо стоит на своем (вместе, кстати, с имперскими властями) и утверждает, что столь большая часть мира, каковой ныне является Империя, есть вполне достаточный оплот для торжества истинной веры. «Между прочим, в нашу Империю, – сказал на Соборе архиепископ Феогност, – входит большая часть мира и народов, известных людям в период земного воплощения Спасителя – надо ли нам идти проповедовать туда, куда и Он не посылал учеников Своих?» Однако полного единомыслия и согласия на эту тему нет и поныне: очень многие из духовенства и мирян полагают, что Церковь совершает чуть ли не преступление перед Богом, не начиная широкую проповедь в Индии и у нас (в Поднебесной и Халифате она запрещена).