Душитель из Пентекост-элли - Энн Перри

– Что случилось, суперинтендант? Вы произнесли эти слова с каким-то особым для вас смыслом? – нервно спросил священник.

Томас замялся – он не ожидал увидеть здесь сестру Финли. Первым его побуждением было попросить ее оставить их с Яго одних. Для Питта это было важно с этической стороны. Он не хотел компрометировать человека перед тем, кто испытывает к нему глубочайшее уважение. Но теперь полицейский понял: девушка должна все знать. Это в значительной степени касается и ее тоже. Финли – ее брат. Что бы ни было сказано здесь, в темноте и слякоти Кок-стрит, это неизбежно произведет разрушительный эффект в гостиной на Девоншир-стрит, и отсрочка не спасет Таллулу от страданий.

– Да, мои слова будут иметь особое значение, когда наш разговор коснется убийства Ады Маккинли и Норы Гаф, – ответил суперинтендант.

В глазах Джонса было пугающее спокойствие.

– Я ничего не знаю о них, инспектор, – заявил он.

Мисс Фитцджеймс закончила уборку и подошла поближе.

– А что вы можете сказать об убийстве Мэри Смит? – спросил Питт, не дрогнув. – В Майл-Энде, на Глоуб-роуд, шесть лет тому назад. Вы будете…

Внезапно он умолк, увидев, как побледнел его собеседник. В слабом свете фонаря суперинтендант увидел перед собой лицо мертвеца. Он понял, что дальше можно не продолжать. Священник не будет говорить неправду. Это было бы чудовищным и невозможным.

– Вы были там? – тихим голосом поинтересовался Томас, стараясь не замечать ужаса в глазах Таллулы. – Вы, Тирлстоун, Хеллиуэлл и Финли Фитцджеймс. – Он не ждал подтверждения, и в его голосе не было сомнений.

Яго медленно закрыл глаза. Невероятным усилием воли он старался держать себя в руках. Казалось, сейчас этот человек потеряет сознание.

– Я буду отвечать только за себя, суперинтендант, и больше ни за кого, – произнес он и громко сглотнул слюну. Его сжатые руки дрожали. – Да, я был там. В юные годы я совершал много такого, за что сейчас мне стыдно, но никогда не доходил до преступлений. Я много пил, я тратил время впустую и ценил то, что ровным счетом ничего не стоит. Меня превыше всего заботило, что скажут люди о моей персоне, а не такие чувства и понятия, как любовь, уважение и честь. – Все это священник произнес с горечью. – Я не задумывался над тем, что мог причинить боль кому-либо, или о том, какой пример собой являю, хороший или плохой. Одна поза, хвастовство, желание превзойти в уме и остроумии любого соперника – вот каким я был.

Мисс Фитцджеймс не отрываясь смотрела на своего друга, но тот, казалось, забыл о ее присутствии, поглощенный ненавистью к себе прежнему. Девушка сделала шаг к нему, но он ее не видел.

– Глоуб-роуд, – произнес Питт, возвращая Джонса к действительности – не только потому, что это было необходимо, но и из-за того, что у него не было права судить грехи этого человека, да и знать о них ему тоже было незачем.

– Я был там, – снова повторил Яго. – Но я не убивал Мэри Смит. – Голос его понизился до хриплого шепота, словно прошлое снова встало перед глазами. – Однако я знаю, что с нею сделали, да простит меня Бог! Всю свою жизнь после этого я пытался искупить…

– Кто ее убил? – мягко перебил его Томас. Он верил, что это сделал не Джонс, и не только потому, что хотел этому верить. Он и по лицу священника видел, что происходит с беднягой: страшные воспоминания обострили его чувство вины и отвращения к самому себе. Но было во взгляде Яго и что-то другое, какая-то удовлетворенность. Он нашел в себе смелость сказать правду, не потеряв в своих глазах достоинства.

– Этого я вам не скажу, суперинтендант, – покачал головой Яго. – Простите меня.

Полицейский колебался лишь мгновение. Единственно правильного решения здесь быть не могло.

– Преподобный… – непроизвольно вырвалось у него. – Мэри Смит не просто была убита, ее пытали, глумились над ней! Она была привязана к кровати, ее чулки, ее интимные предметы туалета… – Он заметил по лицу священника, какую боль причиняло тому каждое его слово, но уже не мог остановиться. – Она была напугана, ей причинили боль! Сломали ногти, вывихнули или даже сломали пальцы. Она даже не была профессиональной проституткой! – Томас сознавал, как беспощаден его голос. – Она была молоденькой, только начинавшей…

– Суперинтендант!.. – прозвучал в темноте улицы отчаянный женский крик, полный укора.

Мисс Фитцджеймс вышла вперед и встала рядом с Яго, впившись взглядом в Питта.

– Не говорите больше ни слова, – потребовала она. – Мы знаем, что случилось с девушками в Уайтчепеле, и можем представить, что было с Мэри Смит. Это чудовищно! Никто не вправе подвергать таким страшным страданиям ни одно живое существо! Вы обязаны найти его и покарать…

– Таллула! – Джонс постарался отодвинуть ее. От невыносимых страданий лицо его покрыла испарина. – Вы не можете… – Священник остановился, не в силах продолжать дальше. – Вы… – Он наконец сделал долгий прерывистый вдох и повернулся к Томасу: – Суперинтендант, я все понимаю и сознаю в еще большей мере, чем вы, насколько это… чудовищно! Я признаюсь в своем участии. Я был там и помогал скрыть это преступление. За все это я несу ответственность, в этом моя чудовищная вина… Но больше я не скажу вам ничего.

Он на некоторое время замолчал, но потом вдруг заговорил снова:

– Все эти годы я пытался стать человеком, достойным прощения. Вначале это было раскаяние; теперь же всем, что я делаю, руководит любовь. Кто-то должен помогать этим людям, и для меня это лучшая награда. Но я не могу забыть того, что стал соучастником, и того, что последовало за убийством. Я скрывал правду. Но за все надо платить. Разрешите мне отвезти тележку в церковь, а после этого я в вашем распоряжении. Тележка понадобится тому, кто заменит меня завтра.

– Я тебя заменю, – быстро сказала Таллула. – Мне поможет Билли Шоу, если я его попрошу об этом, и миссис Мосс.

– Спасибо, – машинально поблагодарил девушку Яго, даже не взглянув в ее сторону.

– Я не собираюсь вести вас в участок, преподобный отец, – медленно произнес Питт. – Я не верю в то, что вы могли убить Мэри Смит, и знаю, что вы также не убивали этих двух несчастных женщин в Уайтчепеле.

Джонс, совсем растерявшись, молчал. Он все еще не решался посмотреть на свою помощницу и даже отвернулся, страшась того, что может увидеть в ее глазах.

Томас молча ждал.

– Яго, – тихо промолвила Таллула, беря его за руку. – Ты не можешь больше покрывать его. Это был Финли, ведь так? А отцу каким-то образом удалось замять это дело и прекратить расследование? Видимо, он подкупил кого-то из полиции…

Суперинтенданта бросило в жар от ужасной догадки. Он вспомнил отцовскую гордость Юарта за сына, поступающего в университет благодаря его заботам и наставлениям, а также удачное замужество его дочери. Поистине завидное везение! А его цена?..

Вспомнились Питту и постоянные попытки напарника отвести подозрение от Финли, его менявшееся лицо, когда упоминалось имя Огастеса Фитцджеймса, и не покидавшее его состояние страха и скрытой ненависти к кому-то. Теперь понятно, почему он поспешил объявить дело нераскрытым, сдать его в архив, а затем уничтожить протоколы показаний свидетелей по убийству на Глоуб-роуд!

Только этим можно объяснить тот факт, что инспектор ни словом не обмолвился Томасу о схожем деле шестилетней давности. Какие же кошмары должны были мучить этого человека, когда он думал, что Финли снова совершил два убийства и что ему придется покрывать их? Но теперь следствие не в его руках, оно ведется высшим полицейским чином, и все будет решаться помимо воли Юарта. Нет ничего удивительного в том, что он потерял сон и аппетит и приходил по утрам на службу в таком виде, будто побывал в преисподней.

А затем Питт арестовал Альберта Костигана. Виновность того оказалась бесспорной, Костиган сам ее не отрицал. Юарт наконец почувствовал облегчение и немного успокоился.

Но произошло убийство на Мирдл-стрит. Кошмары возобновились… Инспектору предстояло снова доказывать непричастность Финли к убийству. Шаг за шагом он подводил суперинтенданта к этой мысли, по сути уводя его в сторону. Совсем в другую сторону!

Но Томасу удалось отыскать Эллу Бейкер. И она призналась в совершенном убийстве…

Таллула стояла, тесно прижавшись к Яго, обняв его за плечи, и словно поддерживала его. Лицо ее было влажным от вечернего тумана, под глазами темнели круги усталости и тревоги. Шок и отчаяние изменили эту девушку. Но была в мисс Фитцджеймс какая-то сила, которую она никогда еще не выказывала, какое-то просветление, словно она почувствовала в себе нечто бесценное и нерушимое и вместе с тем прекрасное, чего жизнь на Девоншир-стрит не может ей дать – да и отнять теперь тоже не может.

– Ты не можешь спасти его, – повторил Таллула, встревоженно вглядываясь в лицо Джонса.