Иные песни - Яцек Дукай

Даже к тем безлюдным островам посреди Океаноса «Уркайя» не подходила ближе, чем на стадион. Антидектесу очень хотелось лично сойти на их берег и присмотреться, как сам он говорил, «нерожденной Сколиодои», «голым и беззащитным адинатосам». Но согласия на это он не получил. Они окружали острова на безопасном отдалении. Хотя, было ли оно на самом деле безопасным — этого заранее никто утверждать не мог. Остров, лежащий в десятом западном листе, был приютом летающих рыб — гидоро-аэровые какоморфы планировали плотными стаями. Выйдя из подводных логовищ в рифах, окружавших атолл, они с шумом пронзали поверхность воды и золотисто-синим фонтаном взмывали в небо; сотни, тысячи аэрыб, чешуя ослепительно сияла на тропическом солнце, когда стая вычерчивала по небу сложную спираль. Один раз стая на своем пути встретила десяток чаек, ффорх, и после птиц осталось лишь облако спадающих в воду окровавленных перьев. Рытер Жарник немедленно поднял «Уркайю» на стадион вверх.

Стратегосу и софисте су оставалось наблюдать за островами через подзорные трубы. Мощный лунный оптикум, смонтированный в головной части корабля, позволял снивелировать это расстояние, но, что ни говори, это был взгляд снаружи, не позволяющий заглянуть в средину Сколиодои, увидеть его истинный вид — пока же что видели лишь кажущийся хаос, словно мерцание поверхности моря. — Пока его не пробьешь, пока не погрузишься и не откроешь глаза под водой, — говорил Антидектес, — никогда не узнаешь правды о жизни океаноса; ослепленный солнечными рефлексами, будешь писать глупые статьи о форме и цвете волн. — Антидектес был готов сойти даже в Сколиодои Льда.

Ему хотелось провести различные эксперименты. Еще в Вистулии он купил несколько десятков животных в деревянных клетках — кур, котов, собак, змей и грызунов — и забрал их с собой на «Уркайю». Аурелия вспоминала, сколько хлопот было с их переносом с «Тучелома» на «Уркайю». Оронеигесовый аэростат и лунная ладья встретились в условленной точке, в пятидесяти стадионах над крышами Уук. Стояла темная ночь, огни города заслонены тучами, свет Луны в третьей четверти тоже слабый и бледный. Холодный ветер выл в высоте. Между оронеигесовой башней и этхерным скорпионом протянули десятки канатов и сетей. В скорпион можно было войти только лишь через отверстие в его голове, так что ангела нацелили соответственно, его коса пылала холодной синевой, а этхер «Подзвездной» горел ярко-голубым сиянием. Из окон и балконов минарета высовывались оронейцы с факелами и лампами в руках, ветер гасил языки пламени, их зажигали снова; тот же ветер колыхал воздушными судами, то сближая их, то отдаляя; сети натягивались, чтобы тут же глубоко погрузиться в ту щель света и мрака между ангелом и скорпионом, а вихрь захватывал проклятия и предупреждающие окрики проходящих по веревочным помостам. И правда, один из невольников стратегоса во время пересадки упал с растянутой между кораблями сети и исчез с воплем в бурной темноте. Он переносил клетку с крысами, так что крысы упали вместе с ним. Антидетктес ругался во все заставки.

Он знал, что «Уркайя» полетит над Сколиодои и тут же выстроил весь план.

— Ликотовый канат, длиной в три стадиона, — показывал он Аурелии. — Наверняка хватит. Буду спускать их в самое сердце Искривления. У меня самые лучшие цыганские часы, они должны выдержать, запишу все, до минуточки. Какие изменения, через какое время, и когда повторю — на каком отдалении от центра, быстрее или медленнее, и так вот вычерчу точные карты напряжения арретесовой морфы. Если бы проводить такие исследования еженедельно, ежемесячно, хотя бы и ежегодно, тогда бы мы получили столь же конкретные, то есть, выражаемые цифрами, знания о силе и темпе расширения Сколиозы, а через несколько лет — даже о возможном изменении такого темпа, о его ускорении или замедлении. И тогда бы я смог вычислить, наступит ли и когда такой день, когда нечеловеческая Форма охватит всю Землю: одна Сколиодои соединится с другими Сколиодои, и последний островок старого мира, с горами, реками, лугами, цветами, животными и людьми, их городами, ремеслами, искусствами, языками и религия ми — будет поглощен. И это всего лишь несколько клеток с животными. Помоги мне.

В конце концов, оказалось, что у него не будет ни единой оказии провести эксперимент. Когда после спуска к Южному Льду «Уркайя» на несколько дней возвратилась в небесную сферу и окружала Землю по традиционному эпициклу дрейфа, из лунной сферы подошла к ней «Элоа», ладья Госпожи, громадная моль из черного этхера. Она сложила гигантские крылья, тем самым ускоряя вращение длинного, цилиндрического корпуса, и приблизилась своей идеально шарообразной головой к белой голове скорпиона. Они объединились в этхерном поцелуе, свет перетек к свету, задрожал ядовитый хвост и тяжелый панцирь. На борт «Уркайи» вступил Гиерокхарис, Первый Гыппирес, Гегемон Луны. Понятное дело, для Аурелии это было великое событие, до сих пор она лишь несколько раз видела главнокомандующего гыппирои, внука Госпожи, и никогда столь близко, он сам никогда еще не обращал на нее своего взгляда. И на сей раз он исчез вместе со стратегосом Бербелеком в каютах Омиксоса, где долгие часы обсуждали планы кампании; Аврелию снова не допустили к тайне.

Она осталась снаружи, символический охранник, в переходе, ведущем к внутреннему скелету «Уркайи». Отсюда ей было видно, как палубные доулосы переносят из одного судна на другое имение Антидетктеса — исполнялось величайшая мечта старого софистеса: он полетит на Луну, перед ним откроются врата Библиотеки Лабиринта. Правда, когда он теперь стоял в стороне и надзирал за переноской, выражение на его лице самым счастливым назвать было нельзя.

— Животных я оставляю, если станут мешать — выбросьте. Жаль, что я уже не смогу проверить собственных гипотез.

При этом он задумчиво жевал зерна кахвы. Аурелия проследила линию его взгляда. А глядел он под ноги, где за бешено кружащим этхерным бортом «Подзвездной» ослепительной зеленью горел узкий серп Земли: фрагмент Азии, Восточного Океаноса и Земли Гаудата. Аурелии вспомнилось, как она сама глядела на удаляющийся щит Луны, когда покидала его сферу два с половиной года назад вместе с эстлосом Бербелеком. Тут же пришла неприятная мысль о том, что по сути своей она не сильно отличается от Антидектеса Александрийца, что ими движут одни и те же даймоны, причем, землянином движет даже более сильный, раз тот готов ради божественного любопытства покинут свой мир навсегда. До сих пор она не дарила его особой симпатией: он знал, кто она такая, и с самого начала относился к ней с презрением, удерживая Аурелии на расстоянии. Лишь через какое-то время она поняла, что так он вел себя по отношению практически всех. Что, естественно, не делало его более симпатичным. Из различных замечаний стратегоса она догадалась об истории Антидектеса: он был продажным, у него была масса политических врагов, он был продажен и был в долгах, как в шелках, и его время заканчивалось. С другой стороны, он не продался эстлосу Бербелеку за деньги. Хотя, и правда, что на Луне кредиторы его не достанут.

— Но ведь на самом деле ты не верил во все то, что им рассказывал, — наполовину спросила, наполовину заявила Аурелия. Софистес не поднял глаз. Девушка подумала так: скорее всего, это последний раз, когда я его вижу, стратегосу он тоже уже не нужен, так что сейчас я могу говорить все, что хочу. — Интересно, в какой части софия, все те мудрости, собранные в больших библиотеках, в какой степени они являются плодом подобного рода заказов.

Землянин усмехнулся под носом.

— За мудрость следует платить, это очевидно. Хуже, когда платят за глупости. — Он бросил в рот очередное зерно. — Ты спрашиваешь, говорил ли я им правду. Мне неизвестно, какова правда, так что наверняка и не лгал.

— Лгал, когда говорил, будто бы знаешь.

— Неужели ты не поддерживаешь плана своего стратегоса?

— Адинатосов необходимо уничтожить.

— Но при этом, Чернокнижник — несчастная жертва?

— Но ведь не он привлек сюда адинатосов. Правда?

Антидектес поглядел на девушку с коварным удовлетворением.

— О, как же я люблю столь закоренелых любителей правды! У меня постоянно имелось несколько таких в академии, и когда настроение у меня портилось, шел к ним и задавал какой-нибудь простенький вопрос, типа «что такое бытие?» или «чем является добро?», либо же «кто твой друг?». И сразу же мне становилось лучше. — Он разгрыз и выплюнул кахву. Тебе хочется знать, во что я верил, и чего им не говорил? Не хочешь. Откуда у андинатосов могла взяться заинтересованность земными сферами? Чего такого могли они увидеть, почувствовать там, за пределами постоянных звезд, что возбудило в них любопытство и привело к нам? Порядок является неизменной гармонией: то, что неоднократно повторяется, удивления не возбуждает; миллионнократное окружение Солнца вокруг Земли никаким чрезвычайным событием не является. Знаком является изменение, знаком становится нерегулярность, нарушение гармонии. Пятьсот сорок лет тому назад каратиста Иллея Коллотропийская покинула сферу Земли и осела на Луне. Сегодня у вас там целые города, мир, замкнутый в своей собственной иерархии сфер, другой порядок, накладывающийся на порядок сфер Земли, другой центр космоса, в отношении к которому складываются стихии. Послушай эту музыку. Слышишь, как все это звучит? Священный ритм, извечная мелодия, нарушаемая нарастающим с каждым столетием диссонансом, скрежетом, распространяющимся по всему небу. Трррррррр! Именно это они услышали, именно это они почувствовали — что кто-то, что-то разбивает порядок этих сфер — и прилетели. А куда? Где произошла первая встреча, первая битва? Разве не ведут себя они по сути как медик, пытающийся обнаружить источник болезни? Куда они направились прежде всего? Стратегос говорил, что там вы держите даже пленника. Табак. По крайней мере, она должна догадываться, чья это вина. И понятно, что любой ценой желает их прогнать.