Волшебники - Майк Эшли

Я отдал ему зеркало и в тот же момент заметил, что и от кистей моих рук тоже исходит бледное сияние там, где к ним прикасалась моя мать. На том месте, где к руке прикасались губы змея-стражника, когда он взял у меня монеты, на коже остался ожог, уже заживший и превратившийся в гладкий белый шрам.

Я сидел неподвижно и смотрел на руки.

— Если я и в самом деле чернокнижник, — сказал я, — то постараюсь помочь тебе. Ты не должен меня бояться.

Он протянул мне кубок:

— Выпей вот это.

— Но мне нельзя. Если я хоть что-то здесь выпью, то я…

Старик вздохнул:

— Как ты еще невежествен, чернокнижник. Это же воды из Лешэ — из реки, наполненной сновидениями. Эта вода принесет тебе многие видения. От нее у тебя по-настоящему откроются глаза, но ты не будешь привязан к миру мертвых. Привязывают к нему воды Ташэ, а не Лешэ.

— А мне обязательно нужны видения?

— Мне кажется — да, чтобы добраться, куда ты направляешься.

— Это тоже произойдет благодаря Сивилле, — сказал я.

— Да. А теперь пей.

Я выпил. Вода оказалась очень холодной и, к моему удивлению, сладкой. От нее я затрепетал всем телом. Правда, во рту осталось горькое послевкусие…

— Теперь ступай, — сказал Аукин, сын Невата, потерявший своего сына.

Я встал, поймал ненадежное равновесие, опираясь лишь ступнями на изображение бога, и ухватился за подоконник, затем подтянулся. На мгновение я повис, глядя на старика. Он махнул рукой, указывая, что надо лезть дальше. Я снова подтянулся и почувствовал, как лицо и грудь обдувает жаркий ветер, а в кожу впиваются песчинки, как будто там, куда я залез, бушевала песчаная буря.

А потом я начал падать, но не обратно в зал, а вниз, по ту сторону окна, потому что направления в пространстве каким-то образом перевернулись. Окно становилось все меньше и меньше там, в высоте, и наконец исчезло, а я летел, кувыркаясь через голову, в туче горячего и ослепляющего песка.

Ко мне пришли видения.

Падая, я узрел всю страну Ташэ, распростертую подо мной. Я увидел, что всякий умерший обитает там в небольшом пространстве, созданном из какого-либо воспоминания его жизни, либо приятного, либо — если человека терзает память о своей вине — пробуждающего бесконечный ужас. Таким образом, владения Ташэ являли собой переплетение несообразных частей, нагроможденных в беспорядке почти как предметы в жилище Сивиллы.

Падая, я одновременно находился во многих местах. Я шагал по мягкому мху на берегу пруда, скрытого в лесной глуши, пронизанной золотым светом. У пруда сидели три девочки; они мыли волосы. Рядом с ними был юноша, едва ли старше меня, перебиравший струны лиры. Со всех сторон простирался лес, казавшийся бесконечным. По воздуху среди ветвей проплывали молочно-белые рыбы.

Я на один шаг отошел от пруда, и лес исчез.

Под тусклыми звездами я побежал по бескрайнему простору, выложенному кирпичом — таким горячим, что он обжигал мне ступни. Раскаленные кирпичи тянулись до черневшего горизонта. Я плакал, шатался от боли, но заставлял себя бежать. Из щелей между кирпичами с шипением вырывались дым и пламя. Я хватал ртом воздух, был измазан копотью и покрыт потом. Наконец я оказался возле окна, располагавшегося среди кирпичей; горизонтально, будто в стене. Окно было открыто. Восходящий поток воздуха вздымал занавески пузырем. Я понял, что мне нужно заглянуть внутрь.

Я резко качнулся, упал на четвереньки и закричал от боли. Подполз к краю, глянул вниз и увидел там короля с придворными. Они восседали за столом; явств перед ними никаких не было, а лицо каждого искажала невообразимая мука. Их одеяния и тела были прозрачны, и я мог видеть, что сердца этих господ и дам были раскалены добела, как железо в печи.

А еще я увидел девушку, что пела и непрестанно пряла в красиво освещенной комнате. У ее ног сидел мужчина, вырезавший из куска слоновой кости что-то бесконечно изысканное и прекрасное, но этому произведению никогда не суждено было обрести завершенность.

А я лежал, по-прежнему почти голый, в холодном ручье меж заснеженных берегов. Бушевал буран, и небо было пустым и белым.

И невнятно шумела толпа на каком-то базаре, и я был один в бесконечных тихих залах, покрытых толстым слоем пыли. И я шагал по воде к разрушенной башне, где поджидали моего прихода люди в белых мантиях и серебряных масках; и роскошно одетый пират беспрестанно расхаживал туда-сюда на своем однопалубном суденышке, висевшем в воздухе. Когда я камнем летел мимо, он потрясенно смотрел на меня.

И я смог заглянуть в воспоминания, в жизни всех, кто населял землю Ташэ. Я понял, каково быть королем или рабом, влюбленным или убийцей и каково быть стариком и вспоминать свою жизнь как размытый ускользающий сон.

И я нашел мою сестру Хамакину.

Я упал в вихрь жалившего кожу песка, и внезапно песчинки превратились в миллионы птиц. Они хлопали мягкими крылышками возле меня, чтобы удержать в воздухе. У всех них было лицо моей сестры, и каждая пела голосом Хамакины:

— Секенре, я здесь.

— Где?

— Братик, ты пришел за мной.

— Да, пришел.

— Братик, теперь уже слишком поздно.

Я уже не падал, а лежал, откашливаясь, в мягкой куче остывшего пепла. Я сел, выплюнул пепел изо рта и постарался протереть глаза.

Через некоторое время мое лицо было мокрое от слез и слюны. Я смог вытереть его и увидел, что нахожусь в саду из пепла. Во все стороны тянулись, исчезая вдали, ровные ряды голых белых деревьев, лишенных листьев, но увешанных круглыми белыми плодами. С неба, будто дождь, сыпался пепел, так что и небо, и пепел, и земля — все было серое, и я не мог различить, где кончается земля и начинается небо.

Я встал среди засохших цветов. Стебли их напоминали тростник зимой — огромные, отлично сохранившиеся во всех деталях, пусть и лишенные цвета.

Пепла падало так много, что я чувствовал, как хлопья ударяют меня по плечам. Меня покрыло слоем пепла, и я как будто вписался в эту картину. Я закрывал лицо ладонями, с трудом дыша и стараясь что-нибудь разглядеть, и шагал по тропинке между каких-то палочек — возможно, это были остатки заборов, — а прохладный мягкий пепел доходил мне до колена.

Воздух наполнялся ароматом пепла — настолько сладким, что это было неприятно. Пахло так сильно, что у меня закружилась голова. Но я понимал, что там нельзя останавливаться и отдыхать, и сделал следующий шаг, а потом еще и еще один…

На открытой площадке, которая, возможно, располагалась в середине сада, стоял деревянный навес, наполовину скрытый сугробами из пепла. Это была крыша-купол, покоившаяся на толстых столбах. Купол был сделан в виде глазастого лица с широким ртом, забитым, как будто это существо уже начало рвать серым пеплом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});