Проникнуть в мысли BTK. Подлинная история тридцатилетней охоты на жесточайшего серийного убийцу из Уичито - Джон Дуглас

необходимости звать на помощь кого-то из скаутов. Но затем, в последний момент, сумел выскользнуть из наручников благодаря поту, заливавшему его с головы до ног. Он снял остальные путы, помылся и вернулся к костру — слушать истории про привидения и учить всех желающих особо изощренным способам вязания узлов.

Как и у всех преступников, у него была собственная извращенная этика. Ладно там убийства. Главное, чтобы никто и думать не смел, будто он мог заниматься самоподвешиванием в походах с бойскаутами.

Рейдер созрел. Слова извергались потоком, хотел он этого или нет. Оставалось лишь поднажать еще чуть-чуть, и он приведет меня туда, куда я хочу попасть.

Я решил поспрашивать о самых первых жертвах — животных. После ареста Рейдер давал противоречивые ответы на вопросы, занимался ли он живодерством в детстве. В дневниках Деннис затрагивал эту тему. На самых первых марафонских допросах в полиции он также подтверждал, что часто приводил зверушек в сарай по соседству, где связывал, мучил и убивал. Однако впоследствии сменил пластинку: говорил Касароне, что никогда не лишал жизни животных, поскольку слишком сильно любил их.

— Расскажите про животных, Деннис, — попросил я. — Как вы их убивали и почему всегда в сарае?

Лицо человека на экране посуровело. Он нахмурил кустистые брови.

— Понимаю, к чему вы клоните. Это же часть этого, гомицидального треугольника, наряду с энурезом и пироманией. Но я никогда не убивал животных. В жизни не стал бы. Вы знаете, я когда-то хотел стать ветеринаром? Так что я просто не мог так поступать.

Я знал, что он лжет. Но знал также, что не стоит прямо уличать в этом. Оставалось попробовать вытащить хотя бы часть правды.

— Ну хорошо, убивать не убивали, но собак и кошек все же приходилось связывать, да? — спросил я. — Почему всегда в сараях? Что в них такого, в сараях этих?

Впервые за целое утро он выглядел едва ли не пристыженным. В его понимании одно дело мучить и убивать людей, а другое — совершать такие же надругательства над животными.

— Просто в сарае мне всегда было спокойнее, — ответил он. — Как-то так. Может, потому что сараи всегда стоят поодаль от домов, отдельно, сами по себе. Там можно чем-то заниматься, и никто не будет мешать. Даже уединеннее, чем в подвале, а в подвалах мне всегда нравилось. Я много чего делал в родительском подвале.

Он остановился. Судя по изображению, опять уставился глазами в пол. Словно стыдился.

— Вообще никогда не убивал животных, — добавил он. — Правда, было дело — связал нескольких, потом мастурбировал на них.

«Интересно, почему он не хочет признаваться? — думал я. — Почему не может признаться, что мучил и убивал животных?»

Отчасти ответ на данный вопрос связан с противоречивой и нестабильной натурой преступников. Они будут подробнейшим образом излагать самые отвратительные подробности преступления, но становятся невероятно уклончивыми, когда речь заходит о какой-то мелочи. Иначе говоря, Рейдеру стыдно. В старших классах школы я достаточно много работал на фермах, чтобы получить рекомендацию для поступления в ветеринарное училище, поэтому знал: подчас, когда никто не видит, там случаются неописуемые вещи.

В Университете штата Монтана, где я некоторое время проучился, у студентов был лозунг — что-то вроде: «Это штат Монтана. Здесь мужчины — так мужчины, а овцы нервничают».

Примерно об этом и шла речь. По стыдливому выражению лица Рейдера стало понятно: в юные годы он не только убил немало животных, но, вполне возможно, еще и экспериментировал с ними в сексуальном плане. Это вывело меня на следующую тему.

— Расскажите о вашем увлечении аутоэротизмом, — попросил я.

Зеленые глаза Денниса округлились. Он заметно побледнел.

— А что это такое — аутоэротизм? — спросил он.

В очередной раз я убедился, что мы его переоценили. Судя по всему, он и знать не знал, что у его занятий с веревками в мотелях или в подвале родительского дома есть специальное название. Он подумал, что под «аутоэротизмом» я подразумеваю введение определенной части тела в выхлопную трубу автомашины. Поэтому я разъяснил медицинское значение термина, и он снова замотал головой, утверждая, что никогда не вешался, потому что это слишком рискованно.

— Да я бы и не стал таким заниматься, — сообщил он, глядя в сторону. — Это же слишком опасно. Люди умирают от такого рода вещей, а я вовсе не хотел, чтобы это произошло.

Конечно же, он лгал. Слишком часто он писал об этом занятии в дневниках, да и целый ряд надежных источников подтверждал, что оно имело место в его жизни.

Однако у аутоэротизма Рейдера была уникальная особенность. В отличие от всех других известных мне случаев, он вешался и душил себя не затем, чтобы усилить оргазм.

Мысли о том, как Рейдер вздергивал сам себя, заставили меня вспомнить о его жене Пауле. Очень многие убийцы, которых я исследовал, были женаты на женщинах, вылепленных из одного и того же теста: спокойных, добродушных, непритязательных, из тех, кто не станет копаться в вещах мужа.

И тут меня осенило: я был готов поставить ящик пива Corona (столь любимого Деннисом) на то, что как минимум однажды за тридцать с лишним лет их совместной жизни супруга застала благоверного за висельными развлечениями.

— Да уж, для вашей жены это, должно быть, ужасный удар, — произнес я.

Я осмелел, поняв, что дошел до всего сам, без какого-либо участия Рейдера. Но отрезать пути к отступлению тоже не хотел. Если разыграю карты с умом, смогу выкачивать информацию еще долго после завершения сегодняшнего интервью. У меня ведь есть посредник в лице Касароны.

Выяснилось следующее: механизм его возбуждения был устроен так, что для достижения оргазма достаточно одного ощущения удушья. Ни о чем подобном я никогда не слышал.

Поэтому я просто расплылся в улыбке из серии «веришь — не веришь, а я кое-что про тебя знаю». Он прекрасно осознавал, что я его обрабатываю, был не настолько туп.

Он понял, что я начал как-то подбираться к теме Паулы, почувствовав что-то, доселе никому не известное. Со свирепым выражением лица Деннис уставился в объектив камеры. Интервьюируя подобных Рейдеру, я всегда старался представить их лица в моменты совершения преступлений. Сейчас я думал, что на экране передо мной такое же выражение, которое видели жертвы.

— Да Паула вообще ничего не знала, — негромко огрызнулся он. — Ничегошеньки не знала… Они на нее набросились. Ей положена какая-то компенсация за продажу дома, а они не хотят давать. Надеюсь, однажды Паула простит меня за все это.

По его щекам потекли слезы. Очень трогательно,