Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

Держись кардинал подальше от беженцев, а сестра от Дикона с Дженнифер, они б уцелели, но тогда это были бы другие люди. Они жили бы еще много лет, никого не спасшие и не утешившие, никем не убитые…

– Уратори Квани-и-и, – дребезжали певчие. Бедняги честно затвердили гальтарские слова, но выговорить их правильно не могли. – Ти устри… пентани ме-е-е нирати-и-и…

В витражи солнечной птицей билась юная осень, перья-блики, алые и золотые, скользили по полу, словно их гонял ветерок, словно Левий напоследок напоминал, что жизнь есть величайший дар, а если ты силен, еще и долг.

– Лейи Уратори-и-и! Лейи Детори-и-и!..

«Лейи»… Лэйе… Лэйе Деторе, лэйе Астрапэ!.. Клич, что впечатался в душу, как клеймо в плечо Дракко. Угловатые буквы, вырезанные на агате Капуль-Гизайля, при одном взгляде на который сердце срывается в неистовый галоп. Да, Коко… Барон вывез не только камею с всадниками и умбераттову змеедеву, но и парнишку-флейтиста. Останься Марианна с бароном, сны о счастье уже стали бы явью.

Догорающая свеча уронила горячую слезу, и та застыла на коже благочестивой бородавкой. Знать не знавший Левия Роже, хлюпая носом, забрал у господина огарок. Почему эта свеча сгорела прежде других? Была изначально короче, торопилась или дело в сжимавшей ее руке?

Когда служба перевалила за середину, Робер понял, что устает от исковерканных гальтарских слов, сладковатого запаха, собственной неподвижности… Тишина развалин была созвучна Левию, как и алый старухин цветок, а вычурный агарисский обряд подошел бы кому-нибудь вроде бедной Дрюс-Карлион. Правильней было бы сжечь тело прошлой ночью, как и предлагал Балинт, хоть это и отдает язычеством.

– Лэйе Ураторе! Лэйе Деторе!.. – Сам монах понимал, что говорит и кого хоронит, но, во имя Леворукого, зачем он притащил в Эпинэ свой «хор»?!

Теперь погасла свеча у примчавшегося утром Гаржиака, и почти сразу же – у Карои. Внуки Роже в новых серых рубашках, старательно вздымая даренные Алисой Рассветные ветви[7], направились к выходу. Значит, в самом деле конец.

Распахнутые во время службы входные двери разъединяли украшавших створки геральдических коней, даруя вечным противникам передышку. Слева, заслоняя белого жеребца, стоял стройный белокурый дворянин в дорожном платье. Робер едва не принял его за кого-то из Савиньяков, но близнецы были далеко. И все же этого гостя Эпинэ видел и прежде; впрочем, похороны собрали дворянство со всей округи, белокурый мог приехать с тем же отказавшимся идти на Олларию Гаржиаком. Появление Альдо оттолкнуло от мятежа многих поборников «Великой Эпинэ».

…мэ дени вэати!..

Монах, глядя в нарисованный Рассветный Сад, уже произносил последние слова; когда с его губ сорвалось «Мэратон!», человек у двери осенил себя знаком, четко, по-военному, развернулся и вышел, а на его место заступил… Никола!

Робер не закричал и не ринулся к двери. Пришло время выносить гроб, и хозяин Эпинэ взялся за обитый серым атласом ящик вместе с Мевеном, Пуэном и Карои. Воскресшего загородил мертвый…

Что-то блеснуло, что-то в руке агарисца. Голубь. Наперсный знак кардинала возвращается Эсперадору, но у Церкви больше нет главы, да и самой Церкви по сути нет. Значит, белый эмалевый голубь упокоится в Адриановой чаше вместо цепи Никола.

Процессия медленно ползла знакомыми галереями. Здесь Робер играл с братьями в осаду Ноймара и последний бой Ги Ариго, прятался от менторов, целовал хорошенькую Берту, здесь год назад проходил с дядюшкой Альбином, чтобы вновь увидеть беднягу уже на каштане.

У поворота к усыпальнице с Иноходцем поравнялся Дювье, и Робер, вспомнив свое обещание, уступил ношу сержанту. Следующим по праву был Никола… Маленький генерал собирался умереть вместо «Монсеньора», доверил свою тайну кардиналу и вернулся. На похороны. Смерть его высокопреосвященства Никола себе не простит, только его присутствие не изменило бы ничего: Левий погиб не потому, что его не защищали, – человеку не бывать проворней волкодава, но даже Готти смог лишь отомстить. Они об этом еще поговорят, а теперь нужно вернуть Карвалю его цепь и подвести к гробу, прежде чем за ним сомкнутся двери склепа. Робер уступил дорогу не скрывающей слез графине Пуэн и положил руку на знакомое твердое плечо.

– Монсеньор! Я счастлив виде…

– Вы… не Никола.

– Аннибал Карваль к вашим услугам. Граф Валмон отпустил меня в ваше распоряжение и просил срочно вручить вам письмо.

– Аннибал…

– Монсеньор, что-то не так?

– Вы очень похожи на брата. Где письмо?

«Герцог Эпинэ, – на сей раз Проэмперадор Юга был краток, – все касающиеся Вас и виконта Мевена недоразумения разрешены.

Получение Вами сего письма равнозначно вступлению в должность командующего ополчением Внутренней Эпинэ. В таковом качестве Вы подчиняетесь командующему ополчением всей провинции барону Волвье».

– Вы можете объяснить мне, что это значит?

– Граф Дорак после беседы с господином Проэмперадором почувствовал себя плохо и с выделенным ему эскортом отбыл в свои владения для излечения. Его обязанности перешли ко второму сыну графа Валмона Сержу. Монсеньор, вам лучше догнать процессию, пока вас не хватились.

– Вы правы.

Аннибал был похож на брата не только внешне.

Часть пятая

«Король Мечей»[8]

Или я, или хаос.

Приписывается Шарлю де Голлю

Глава 1

Талиг. Тарма

400 год К. С. 3-й день Осенних Скал

1

В Старой Придде Ноймаринена уже не было – после известий о поражении герцог с ближайшими помощниками перебрался западнее. Это было правильно, хотя выбор именно Тармы Лионеля удивил. Сам он предпочел бы Акону, где сходились основные тракты северо-запада и речной путь. Армия Эмиля через город уже прошла, известия из Марагоны поступали исправно, да и сама Акона с ее цитаделью и внешними укреплениями могла за себя постоять. Рудольф, однако, решил по-своему, возможно желая показать, что не намерен отсиживаться за крепостными стенами.

– Монсеньор вас ждет! – объявил капитан с орлиным носом. – Прошу…

Превращенная в кабинет богатая гостиная радовала глаз выдержанными в зеленых тонах шпалерами и четырьмя изящными люстрами. У кого-то в Тарме были не только деньги, но и вкус. До войны.

– Хорошо, что с матерью обошлось. – Рудольф в расстегнутом мундире шел навстречу. – Вроде осень, но жаре нет дела до календарей. Садись. Что про нас знаешь?

– То, что знал Эмиль девятого Летних Молний.

– Тогда, считай, ты знаешь всё. Бои прекратились, дриксы укрепляются в захваченных городах и крепостях, на Марагону даже не смотрят, хотя до холодов полно времени. Странно…

– Отнюдь нет, если знать об Эйнрехте. Я прикинул сроки – миролюбие Бруно неплохо увязывается со временем, необходимым для получения двух новостей: о смерти кесаря и о мятеже.

– Мятеж, говоришь? Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. – Рудольфу пора было поворачивать, но он остановился, хмуро глядя на собеседника. – Со старого быка станется распустить слухи и ждать, когда мы успокоимся и перестанем вертеть головами, как совы.

– Это не слухи, и я не готов считать эти вести хорошими. Мы с Вольфгангом-Иоганном встречались с Хайнрихом, который и рассказал нам про Эйнрехт. Ни я, ни маркграф в его словах не сомневаемся.

– Что ж, самое время спросить, что делает в твоей свите гаунасский полковник в бергерском плаще.

– Везет письмо Хайнриха принцу Бруно.

– Это делает тебе честь как брату и сыну, но не как талигойскому маршалу. Никаких переговоров об обмене пленными я не начну, сколько бы посредников ты ни набрал! Я понимаю твое положение и сам все объясню твоей матери…

– Она не поймет. Не как мать теньента Сэ, а как графиня Савиньяк, урожденная Рафиано. Нам тревожно за Арно, но переговоры начинает либо тот, кто побеждает, либо никто.

– Да… Мы, мягко говоря, не побеждаем. Чего хочет Хайнрих от Бруно?

– Один варит счел уместным напомнить другому, что в Излом не льют кровь, пока же Гаунау закрывает границу с Дриксен. Маркграф поручил мне как новому командору Горной марки взять посланника Хайнриха под временное покровительство.

– Что ж, прими мои извинения. – Рудольф резко развернулся. – О том, что в Бергмарк новый командор, Вольфганг-Иоганн меня все же уведомил. Ты не терял времени…

– Я бы счел, что потерял впустую несколько недель, если б не встреча с дамами Арамона и не тройственные переговоры. Тем не менее я предпочел бы в это время находиться если не на Мельниковом лугу, то в Олларии.

– Последнее было бы неплохо, – буркнул Ноймаринен, явно думая о своем. – Итак, Бруно в самом деле не до Марагоны… Что ж, пусть они с племянником тузят друг друга, и чем сильней, тем лучше.