Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

Чарльз вгляделся и не мог не согласиться: с марагами что-то было не так. Народу на поле пока собралось не слишком много, и большинство в ожидании гонки толкалось на окраине Франциск-Вельде, но небольшая толпа виднелась и у будущего костра. В нем на четвертый день праздников собирались сжечь «прошлые беды», являвшие собой соломенные куколки, довольно страшненькие с виду. Ну так беды же!

Трогге объяснил, что внутрь каждой куколки вкладывают сердце – смазанный кровью обрезок ногтя, вместе с которым напасть получает имя. Готовую куколку «усыпляют» полынной настойкой и подбрасывают в «забытую» ушедшим летом телегу, чтобы дружно вкатить в огонь. Давенпорт помнил, что делают это быстро, пока не проснулась пьяная беда, и сразу же убегают. Но люди стояли у телеги уже сейчас.

– Они слушают, – оповестил высокий Йоганн. – Проповедника. Валентин, мы хотим слушать?

– Да.

Пробиться вперед труда не составило. Внешне проповедник напоминал генерала Хейла, и Чарльз проникся к нему симпатией, которая исчезла, едва капитан вник в суть речи. Оказывается, праздник был грехом. Грехом было все, от черничных пирогов до девичьих венков из зеленых и желтых листьев. Вместо того чтобы молить Создателя о прощении, мараги собирали ополчение и веселились, причем на языческий манер. Мало того, они смели роптать, укоряя не защитившую их власть, однако вторжение дриксов было промыслом Создателя…

– Разрубленный Змей, – фыркнул под ухом Бертольд. – Что этот грач верзит? И где?! Кругом черника, а он белены объелся? Нет, ты только послушай…

Подозреваемый в поедании белены говорить умел, только лучше бы он шепелявил и путался, как старенький клирик из Давенпорта, понять которого не брались даже самые благочестивые прихожане. Но отец Хьюго был добрым, этот же…

– Вы виновны страшнейшей из вин! – клеймил он тех, кто, самое малое, лишился крова. – Виновны пред Создателем и государем! Разве оплакиваете вы постигшую Талиг потерю? Разве носите траур по их величествам, а ведь срок еще не истек! Разве плачете над горьким сиротством своего короля? Разве молитесь о здравии тех, кто печется о вас неустанно?

Нет, вы сбираетесь на скверные игрища, платя дань духам нечистым, и вы же ищете виноватых, но кто виноват, если не вы?!

Опомнитесь! Задумайтесь об общем грехе, что и стал причиной постигших Талиг несчастий. Самую землю бьют корчи, землю Надора, особо повинного пред наместниками Его. Но и в этом чтящие и разумные да увидят милость Его, ведь постигни подобная участь не Надор, но Эпинэ или Придду, жертв было бы больше во сто крат!

Создатель еще ждет от вас покаяния и духовных подвигов, но терпенье Его не безгранично, и успехи врагов наших тому свидетельство. Создатель любит вас, потому и карает.

Дриксенцы противны Ему и отвергнуты Им, но они – орудие Его. Создатель не дарует победы Талигу, доколе жители его не очистятся. Сколь бы ни была сильна армия и умелы полководцы, им не остановить вторжение, пока не возблагодарите вы Создателя за вразумление, не отринете гордыню и не оставите ропот, ибо не пастыри светские и духовные виноваты пред вами, но вы пред ними…

– Бонифация бы сюда… – пробормотал Чарльз, – он бы ответил…

– Зачем Бонифация? – спросил Придд, но объяснить Давенпорт не успел, Валентин неторопливо двинулся к проповеднику.

– Сударь, – негромко сообщил он, – я герцог Придд, и я должен вам сказать, что своими словами вы оскорбляете Создателя, Талиг, Марагону и лично меня.

– И память моего брата! Норберт погибал на Мельниковом лугу не за грехи. Он останавливавшим дриксов был! Которые хотят жечь и резать. И вас… Если мы пускаем «гусей», они режут первыми марагов, вторыми – «грачей»… Ты прячешься за нашей спиной, черный грач!

– Барон Катершванц не одинок в своем мнении. – Рука Придда легла на плечо бергера, но смотрел он на проповедника, и смотрел не хуже Алвы в Октавианскую ночь. – Я могу кое-что добавить. Прошлым летом у меня, как и у многих, была семья. Прошлым летом у меня, как и у многих, был дом. Теперь у меня нет ни того, ни другого. Кто-то должен ответить за смерть моей матери. Не вы ли?

– Но… – Пожилой мараг сжимал в руке оскаленную куклу, но вряд ли это сознавал. – Но ведь… это не он!

– Не он. А беженцы? Если они наказаны за чужие грехи, почему бы за чужой грех не наказать и этого господина? Как же нужно не любить Создателя, чтобы обвинять его в подобной мерзости!

Проповедник уже опомнился. Он то ли не был трусом, то ли не верил, что полковник талигойской армии может причинить ему вред, вот на бергера тревожные взгляды святой отец бросал.

– Я исполняю волю кардинала и несу его слово! – резко начал он. – А вы не можете не знать, что воздается всем по грехам…

– Простите, – перебил Придд, – чье слово вы принесли в Южную Марагону?

– Его высокопреосвященства Агния.

– Агний не является кардиналом Талига. – Валентин обвел глазами мрачных марагов. – Я лично присутствовал при том, как его величество Фердинанд лишил этого Агния сана за трусость. Бывший кардинал бежал вместе с временщиками, покинув и своего короля, и свою паству на произвол судьбы. Теперь он пытается оправдаться и переложить свои грехи на весь Талиг, но в Книге Ожидания ясно сказано, что пока Создатель в пути и взор Его отвращен от Кэртианы, люди могут страдать отнюдь не за грехи пред Ним.

– Регент…

– Регент не вправе отменить решение короля. Что до вас, то вам дадут провожатого, и вы немедленно покинете Франциск-Вельде и Марагону, а в случае возвращения будете повешены за оскорбление памяти его величества Фердинанда и всех погибших за минувший год. Бертольд, передайте этого человека вашим людям. Пусть выезжают тотчас же. Я могу ошибиться, но в этой телеге бед не хватает одной по имени Агний.

– Она будет! – закричал высокий парень, и Чарльз его узнал: Эрих-выходец, потерявший невесту. – Будет!

За спиной гнусаво запели рожки – начиналась Сырная гонка. Оставалось надеяться, что веселящимся марагам будет не до выставленного вон проповедника, но Чарльзу было противно и тревожно. Не так, как в Гаунау перед обвалом, но праздник из души ушел, оставив место ожиданию какой-то мерзости.

– Норберту не в чем покаиваться. – Катершванц тоже не мог успокоиться. – Самое плохое, что он делал для нас, – это умирал.

– Эта логическая ловушка известна со времен Торквиния. – Валентин подхватил бергера под руку и повел прочь от марагских бед. – Всем «по грехам» – значит, надо искать грехи, и с этим даже можно согласиться. Если считать грехом то, что идет во зло, только сколько грехов у марагов по горящим деревенькам и сколько у тех, кто привел нас к этому лету? Марагам есть за что спросить с талигойских властей предержащих, как живых, так и мертвых, но никоим образом не наоборот.

– Кошки б подрали этих клириков, – Чарльз, пытаясь выглядеть беззаботным, махнул рукой. – Только б праздник людям испортить! «Скверные игрища», «духи нечистые»… Бред, причем злобный.

– Боюсь, дело гораздо сложнее. – Подобным тоном Придд, видимо, отвечал уроки, и вряд ли ментору при этом бывало уютно. – Для эсператистов, считая от Теония, подобный злобный бред – общее место, насаждали и худшее. Требование благодарить Создателя за наказание вошло в обычай, как и угрозы новыми карами, и безумные акты личного или множественного покаяния во отвращение гнева небесного, но в Талиге речи про вразумляющую кару – новость, и новость опасная.

– Все так, – поддержал Придда Йоганн, – и я очень не хотевший был выпускать эту ворону в невыдерганных перьях.

– Дело не в священнике. Я верю, что он выполняет приказ, но не верю, что это затея Агния. Это приказ регента, господа, и его очевидная ошибка. Я готов ответить за эти слова.

– Здесь никого нет готового доносить на тебя!

– Я это сделаю сам. Моя обязанность – сообщить герцогу Ноймаринену о возможных последствиях послания Агния для репутации Церкви и регента и засвидетельствовать волю Фердинанда относительно бывшего кардинала.

3

Эсператиста, к вящему позору Робера, нашел Валмон, догадавшийся послать за ним в Гайярэ. Монах, волею Левия провожавший в Рассвет сестру, провожал и своего кардинала. Эпинэ стоял в головах сработанного деревенским столяром гроба, слушал затверженные в детстве слова, но думал не о Создателе, а о мудром человеке, чьей мягкой твердости теперь так не хватает. Клубился пахнущий еще живым Агарисом дымок, мерцали свечи, дрожали, старательно выпевая молитвы, голоса певчих – совсем недавно обычных крестьянок. Если бы Левий был рядом с Жозиной, когда перед ней положили шпаги отца и троих сыновей… Если бы кардинал появился до мятежа и остановил, нет, не деда, тот был безнадежен – отца… Левий смог бы… Седой невысокий клирик мог многое, а погиб от руки свихнувшегося мальчишки. Совсем как Катари.

Держись кардинал подальше от беженцев, а сестра от Дикона с Дженнифер, они б уцелели, но тогда это были бы другие люди. Они жили бы еще много лет, никого не спасшие и не утешившие, никем не убитые…