Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь - Вера Камша

Озадаченный барон молчал, грозно вбирая ноздрями пахнущий ужином вечер. Левая кошачья голова склонилась к бронированному плечу. Ульрих-Бертольд думал, баронесса Вейзель улыбалась, положив руку на живот.

– Та, – наконец изрек Катершванц. – Уше фечер, но в земь утра я буду ошидать зфоих уток ф поле! И…

– Благодарю вас. – Баронесса взяла барона под руку. – Курт, идем. Господа, до завтра. У вас просто замечательные пушки!

– Господин барон, – Придд, щелкнув каблуками, загородил удаляющуюся чету, – я и трое моих товарищей с вашего разрешения хотели бы завтра присутствовать на уроке, а сейчас я прошу вас уделить мне четверть часа.

Ульрих-Бертольд уделил.

Глава 8

Талиг. Старая Эпинэ

Франциск-Вельде

400 год К. С. 24-й день Летних Молний – 2-й день Осенних Скал

1

Все, что осталось Роберу от сестры, все, что осталось Ворону от любви, мирно спало в обитой белым атласом колыбели. Его высочество Октавия не тревожили ни женское перешептывание, ни детская возня, как прежде не тревожили скрип колес и тряска. И брат Анджело, и кормилица утверждали, что сын Катари – удивительно спокойный ребенок, а сам Робер с младенцами дел пока не имел, но собирался. Когда все образуется, разумеется, но из родного дома это «когда» казалось удивительно близким, несмотря на мятеж, войну и затаивших зло Дораков.

Иноходец улыбнулся и опустил полог, отделяя спящего племянника от просторной комнаты, где собрались коротать Темную ночь женщины с детьми. В замке их было не так уж и много, особенно в сравнении с прежними временами, но блудный хозяин любил и считал родными всех. Суровая Мари, так и заправлявшая прислугой после смерти Жозины и убийства Маранов, торжественно подала горящую свечу, а девочка лет пяти – перевязанный алой лентой пучок полыни и вереска, Робер не сразу сообразил, что должен его поджечь. Он это делал впервые, отец и братья не сделают никогда…

Сухие травы вспыхнули сразу, Повелитель Молний швырнул огненный букет в пасть камина, выпил из дедова кубка прошлогоднего вина и едва ли не выскочил вон. За спиной лязгнул засов – теперь отсюда никто не выйдет до рассвета. В Темную ночь женщины держатся вместе, оберегая детей от закатных тварей, девушки гадают и просят у осени женихов, мужчины пьют, и все прячутся от нечисти за окуренным травами железом. Знали бы обитатели Старой Эпинэ, что их герцог вез эту самую нечисть в седле, а после несся черными горами вместе с Осенней охотой!

Год назад, всего лишь год, он выезжал из Сакаци, и к нему напросилась заплаканная Вицушка. Оборотень, крылатая огненная тварь, заступившая дорогу другой твари, что потом объявилась в Олларии… Как же они с Дракко мчались, уходя от гибели, догоняя убегающую луну, но человеку и полумориску недолго скакать вместе с древними демонами. От Золотой ночки остались лишь клеймо на плече жеребца и две памяти – память ужаса и память полета.

– Иоганн, – спросил Робер, заходя к Мевену, – ты видел закатных тварей?

– Только Алву и Валме… А у вас тут, оказывается, полынь жгут.

– А у вас?

– Рубашки гладят и пироги пекут. Завтра будут сватов засылать… Нет, как же все-таки хорошо без браслета!..

– Совсем не жалеешь?

– О Леони? Я ее и видел-то раз пять. Отцу надоело ходить в Приддах, и он решил перепрыгнуть через канаву. Я был согласен: лучше жениться, чем загреметь в Багерлее, а все к тому шло. Не стань я женихом девицы Дорак, Манрик нас бы за наш лён проглотил и облизнулся.

– За лён? – не понял Робер.

– Больше не за что. Мы никуда никогда не лезли, да и Вальтер, к слову сказать, тоже. Старый спрут дураком не был и жить хотел… Я давеча сказал это Валме, наш умник ответил, что дураками были другие и их глупости хватило на всех. Ты так и будешь торчать в дверях? Хозяин…

– Спасибо, напомнил. – Темная ночь? А вот кошки с две! Золотая она. – Сегодня в Эпинэ положено запереться и до утра пить, но не мне… шарахаться от закатных тварей. Карои звал к себе на праздник, едешь?

– Почему нет? – Иоганн потянулся за плащом. – Постой… Ты сказал «едешь», куда?

– Они решили встать в старом замке. Это близко.

…Алаты уже зажгли костры, и двор покинутой при маршале Рене крепости не просто ожил – стал похож на сакацкий. Ровесники часто бывают похожи, хотя Марикьярский холм не шел ни в какое сравнение с алатскими горами.

– Скрипки нет, – пожаловался вместо приветствия Балинт. – Золотая ночка без скрипки – что девчонка без волос. И что б было прихватить? Место много не заняло бы, не бочонок.

– Думали не о праздниках, а о мародерах, вот и не взяли. – Эпинэ принял из рук витязя чарку, хлебнул и едва не задохнулся. – От… куда… э… кхе-кхе… то?

– Тут сделали, – хмыкнул алат, – на скорую руку. Хорошо хоть перец отыскали. Лучше бы позлей, только разве у вас найдешь!

Что с ним сталось бы, окажись перец правильным, Эпинэ предпочел не думать. Небо гасло, над черными, все еще могучими башнями вставала огромная луна. Трещали костры, упоительно пахло жарящееся мясо: праздник оставался праздником и без музыки, и без девушек в монистах и рябиновых бусах.

– Хорошее место, – Карои, запрокинув голову, тоже глядел на черные, игриво прихватившие луну зубцы, – зря бросили… Зачем?

А в самом деле, с чего Рене Эпинэ, Белый Мориск, покоритель Паоны, променял родовой замок на башенки из светлого камня и урготские флюгера? Счастья новый дом Иноходцам не принес, какое уж тут счастье, когда из всех потомков Рене уцелел лишь сын младшего сына.

– Я сюда вернусь, – внезапно решил Робер. – Это будет мой дом, мой и Марианны, а мертвецы… Пусть остаются вместе с дедом.

– Живи! – Карои обнажил саблю, будто перед боем. – Ты сказал, тебя услышали!

– И пусть слышат.

Робер хватил еще алатского пойла, и в этот раз оно не показалось таким жгучим, только багровое небо пропороли ветвистые золотые рога да пахну́ло горящей полынью. Закат. Молния. Осень…

Конский бег и птичий лёт.Осень…Лист кровавый, черный лед.Осень…К четверым один идет —Осень…

2

К полудню Ульрих-Бертольд был вынужден отпустить своих «непофоротливых уток», освобождая место собирающимся у подножья холма молочникам и сыроварам. Очень серьезные люди наполняли молоком ведра и устанавливали их на особые черные поддоны, которые закреплялись в разукрашенных лентами и цветами тележках. Еще более серьезные судьи после строгой проверки привязывали к ведру особый бубенчик, удостоверяя готовность участника к гонке. Победителем становился самый быстрый среди аккуратных и самый аккуратный среди быстрых. Награда – пегая телка в серебряном венке – была выставлена на всеобщее обозрение в дальнем конце поля.

– Сырные гонки очень интересно и поучительно есть, – объяснил Йоганн. – Их два раза смотрел маршал Алва, но я совсем мокрый и хочу обливаться водой и чисто одеваться.

Чарльз хотел того же: Ульрих-Бертольд был беспощаден не только к ополченцам, но и к помощникам, с которыми ополченцы «сражались», к тому же, давая «уткам» перевести дух, барон развлекался поединками. Давенпорт продержался на четыре чиха дольше Бертольда, но на добрых три минуты меньше Йоганна. Лучше всех себя показал Придд, но и он оказался бессилен, когда разошедшийся барон решил сменить шпаги на алебарды. Сам Зараза, впрочем, был доволен, как и убедившийся в никчемности нынешней молодежи ветеран.

– Завтра нам не зтанут мешать эти глюпые телеги, – объявил он на прощанье, – и я показывать фам буду, что есть настояшчее занятие. Не вздумайте пить фечером больше фосьми крушек и набивать шелудок утром.

– Восьми? – не поверил своим ушам Бертольд, успевший оценить размеры марагской посуды. – Дедушка шутит?

– Насколько я успел узнать, Ульрих-Бертольд к шуткам не расположен. – Валентин вытер лоб платком и пригладил волосы. – Барон подходит к другим с теми же требованиями, что и к себе. Думаю, он выпьет именно восемь кружек.

– Это так, – подтвердил Йоганн. – Восемь – это много, но не совсем. Я пью шесть, Норберт пил пять…

– Господа, – предложил Валентин, – давайте не будем сегодня вспоминать свои потери. У нас будет для этого время, когда мы пойдем в бой.

– Маршал Эмиль должен отбирать Мариенбург до зимы, иначе он не Савиньяк!

– Господа, – Бертольд изобразил сразу Придда и Йоганна, – давайте сегодня не будем вспоминать о войне. У нас будет для этого время, когда мы будем пить восемь кружек пива. Господин полковник, вы куда? Лагерь и чистые рубашки там…

– Оттуда идут люди со странными лицами.

Чарльз вгляделся и не мог не согласиться: с марагами что-то было не так. Народу на поле пока собралось не слишком много, и большинство в ожидании гонки толкалось на окраине Франциск-Вельде, но небольшая толпа виднелась и у будущего костра. В нем на четвертый день праздников собирались сжечь «прошлые беды», являвшие собой соломенные куколки, довольно страшненькие с виду. Ну так беды же!